Лев СИДОРОВСКИЙ - Он был ярче Вольфа Мессинга

50 лет назад скончался «Человек–загадка» – Михаил Абрамович Куни.

Я хорошо знал этого человека. Более того – мы дружили… Вот он стремительно выходил к зрителям, и начиналось невероятное. Мельком глянув на сцену, где только что вывесили двадцать разноцветных дисков, поворачивался к залу и перечислял расположение всех цветов. Далее: на доске – ряды пятизначных чисел. Секундный взгляд – и отвернувшись, он безошибочно называл все цифры, в любом порядке...

Зрители писали на четырёх досках колонки пятизначных чисел, двадцать рядов; потом доски вращались, цифры сливались в сплошной белый круг... Но он, оборотившись к ним лишь на миг, молниеносно, подобно электронной машине, производил сложение и на пятой доске записывал сумму.

Зрители проверяли, длился долгий «школьный» подсчёт. А потом – овация, поскольку всё точно, как в аптеке... Или зрители на доске рисовали мелом кружочки – самой разной величины, иногда – больше сотни, а он, так же в мгновение ока, их тоже пересчитывал...

Впрочем, сам он эти свои эксперименты называл «мелочью». Так же «мелочью» для него было – держа зрителя за руку, с завязанными глазами, обнаружить в зале любой предмет; открыть книгу на любой задуманной странице, найти любое задуманное слово...

Многое из подобного я прежде видел в исполнении знаменитейшего Вольфа Мессинга, о котором в народе ходили легенды. Так вот, Куни, на мой взгляд, был, безусловно, ярче Мессинга, в отличие от которого разных баек о себе (вроде «встреч со Сталиным» и других подобных вымыслов) не распространял, не создавал из своего представления этакое «психо-трагедийное» действо (на Мессинга ведь порой было просто страшно смотреть: лицо, густо изрезанное морщинами, покрытое испариной, то и дело искажала какая-то судорога – невольно хотелось отвести взгляд). Нет, Михаил Абрамович всё это же самое (а многое – и совсем новое, неимоверно сложное) делал как-то легко, без наигранного «трагизма», иногда, наоборот, – с лёгкой улыбкой. Когда, например, производил в уме сложнейшие подсчёты, смотрел в зал своими большими синими-синими глазами очень ясно, как бы успокаивая зрителей, которые за него, естественно, переживали: мол, ничего, всё уже подсчитал, абсолютно точно, не волнуйтесь...

Особенно потрясал меня такой «номер».

Над сценой вывешивались изображения разных геометрических фигур.

Куни вызывал любого зрителя, просил его из этого ряда выбрать одну и запечатлеть её мелом на грифельной доске, повернутой к залу ребром. Сам артист в это время располагался на авансцене, лицом к залу, и того, что происходило у него за спиной, не видел. Потом, так же, не поворачивая головы, просил «партнера» встать к правой кулисе и думать о только что начертанном. Сам же, быстро развернувшись, подходил к левой кулисе и оттуда, буквально мгновение, всматривался в глаза своего «визави». Затем подбегал к другой грифельной доске, повернутой в противоположную от первой сторону, и что-то мелом там изображал. После ассистент разворачивал обе доски лицом к залу – фигуры совпадали всегда!

Это уже была явно – телепатия, о которой тогда, в 60-е годы, нам, журналистам, сообщать строго-настрого запрещалось... В общем, совсем не зря в газетах о нем писали: «Человек-загадка»!

***

Потом мы подружились. Мне тогда было чуть за тридцать, ему – под семьдесят. Часто бывал у Михаила Абрамовича дома, на 2-м Муринском, в кооперативной квартире, где они вместе с Александрой Владимировной сумели создать удивительный уют. Ну а уж о том, каким хлебосольным был этой дом, пером не описать...

Собираясь на очередные гастроли, он обычно просил меня напомнить размеры своего воротника и обуви, а, возвратившись, как правило, звонил, приглашал «на чашку чая». Но чаем за столом, естественно, не ограничивалось. И вручал подарки...

При самой первой встрече я его спросил, с чего все началось: как он обнаружил свои способности, талант? Оказывается, началось всё «со спичек»:

– Жил в Витебске, учился в школе. Как-то на перемене приятель рассыпал спички. Я взглянул – и сразу определил: тридцать одна.

Друг не поверил, пересчитал – точно!.. А ещё я рисовал – может, потому, что моим старшим другом был Марик Шагал, да, тот самый!

Сам-то я родился в 1897-м… Так вот, однажды знакомая девочка пригласила на день рождения. Решил изобразить её портрет и подарить имениннице. Она мне не позировала, но сходство с оригиналом получилось удивительное. Значит, у меня хорошая зрительная память? Позже начал работать на эстраде художником-моменталистом. Затем стал заниматься гипнозом, экспериментировать с передачей мыслей на расстоянии...

Постепенно появились все те «номера», которые видите сейчас в моих концертах...

***

За годы нашего знакомства, я постепенно узнавал про Михаила Абрамовича разные подробности. Что, например, с детства увлекался не только живописью, но и спортом – и шестнадцатилетним в разных варьете Одессы, Москвы и Киева выступал с «Балансом на трапеции». А посмотрев номер Арраго «Живая счётная машина», начал развивать свои способности к мгновенным арифметическим действиям с многозначными цифрами.

Тогда же он, выпускник Витебского художественного училища, ученик Марка Шагала и Казимира Малевича вдобавок окончил Московский коммерческий институт и там же занимался в Психоневрологическом, изучал труды Ивана Павлова, ассистировал Владимиру Бехтереву… После отъезда Шагала из Витебска, с Малевичем и вообще супрематизмом оказался не в ладах. Отличаясь бурным темпераментом, из-за неразделённой поначалу любви к своей будущей жене, стрелялся в вагоне поезда, который вёз учеников витебской школы на конференцию в Москву, едва не убив Иосифа Байтина – того самого, который позже станет замечательным художником и скульптором. В 1921-м по приглашению Роберта Фалька и Василия Кандинского поступил во ВХУТЕМАС, где проучился, увы,

недолго: надо было содержать семью. И устроился в цирк Труцци – сначала художником-оформителем, а потом появилась афиша:

«Гастроли европейского аттракциона. Ганс Куни-Пикассо. Человек-молния». Да, как «художник-моменталист», он на арене рисовал с завязанными глазами и исполнял трюки из репертуара «Живой счётной машины»… Ну а спустя годы вышел на филармоническую эстраду с концертной программой «Психологические опыты»…

***

Однажды я стал свидетелем такого казуса. Женщина из зрительного зала попросила, чтоб Куни назвал число, месяц и год её рождения... Она написала на доске мелом: «15 мая 1933 года», но артист этого не видел. Взял её за руку, попросил думать о дате рождения и сказал: «Вы родились 15 мая 1929 года». В зале возник гул протеста. Куни взглянул на доску и побледнел: «В чём дело?» Вдруг женщина всхлипнула: «Ой, простите меня...» Достала из сумочки паспорт, раскрыла – там значилось: «15 сентября 1929 года». Зал расхохотался. Зрители поняли милую обманщицу, которой – при таком скоплении народа – вдруг захотелось быть помоложе...

В другой раз, сразу же после выступления во Дворце культуры имени Горького, он помог директору раскрыть кражу часов, которую только что совершил, как выяснилось, один из их сотрудников.

Еще – такой эпизод. Дубна, Дом учёных. В зале – крупнейшие физики из многих стран... Один поляк задумал город – и Куни без труда определил: Краков... Далее следовало отгадать фамилию задуманного человека... Прошло тридцать секунд, сорок – тщетно!

Куни просит «индуктора» думать отчётливей, яснее... Ещё немного, ещё... Куни отпустил его руку: «Вы задумали человека, фамилии которого я не знаю, вы не знаете, и вообще никто не знает. Вы задумали "снежного человека"». В ответ – овация...

И ещё такой случай. Он шёл с девушкой по зрительному залу и искал спрятанный ею предмет… Но – что такое? – она думает о чём-то совсем ином! Её явно что-то беспокоит!

– Милая моя, вы уже не думаете о спрятанном предмете, вы думаете о ваших чулках!

– Да, верно!.. У меня шов поехал…

После этого найти спрятанное уже не составило никакого труда…

***

Как мне было с ним интересно!.. Кроме всего прочего, стены просторной квартиры на 2-м Муринском заполняли живописные полотна, его картины. Особенно хорошо смотрелся портрет Альберта Эйнштейна...

Михаил Абрамович пояснил:

– Когда-то психология была моим увлечением, а живопись – профессией. Теперь наоборот. Ведь я учился у Фаворского, Фалька, Лисицкого... И сейчас люблю посидеть с мольбертом. Даже персональные выставки состоялись. Есть и другие увлечения: в этих круглых коробках – пятнадцать тысяч метров отснятой киноплёнки, в этих альбомах – сорок тысяч почтовых марок...

Режим у него был строжайший. Вставал рано. После зарядки и завтрака занимал место у верстака: час-полтора столярничал...

Все стеллажи, полки в доме сделал сам. Иногда с утра рисовал.

Зимой каждый день катался на коньках. (Однажды тайком, дабы жена не заметила, сунул мне в портфель новенькие ботиночки с прикрученными коньками – подарок для молоденькой любовницы, которая ждала его, 70-летнего, внизу, чтобы вместе пойти на каток). И на лыжню тоже выбирался. Летом – велосипед и мотоцикл.

Перед сном – непременная прогулка. Засыпал без всяких снотворных сразу и в любое нужное время... Пил очень в меру. Не курил.

Однажды ради пробы подымил сигаретой в течение суток, а затем провёл эксперимент памяти с цифрами: запомнил их вдвое меньше, чем обычно...

«За бугор» не балетные артисты тогда выезжали редко. Он побывал в Швеции, Венгрии, Финляндии, Китае – и везде вёл программу на языке той страны, которая оказала ему гостеприимство. Конечно, постигал незнакомый язык не в полном объёме, но настолько, чтобы можно было свободно общаться с залом. На подготовку обычно уходило не больше месяца. А вот однажды... Сообщили из Москвы: через двадцать дней поездка в Японию. Засел за японский. Но в Москве выяснилось, что маршрут изменен: вместо Японии – Финляндия. Три дня не расставался со словарём – и потом, уже на аэродроме в Хельсинки, объяснялся без переводчика… Самое удивительное: выученный язык в его памяти застревал надолго.

Например, однажды я сам был свидетелем того, как за кулисами Театра эстрады Михаила Абрамовича попросили находящихся в зале шведских журналистов приветствовать на их родном языке. Артист вышел на сцену и без труда это сделал. А ведь с той поры, когда выступал в Стокгольме, прошло лет десять… Ну, и стихи запоминал молниеносно! Как-то решил его испытать: прочитал новое шестнадцатистрочное стихотворение Евтушенко, и Куни повторил всё без запинки...

***

Однако память свою не насиловал. Пользовался и записными книжками, и телефонными. Пояснял:

– Наш мозг выполняет две основные функции – возбуждения и торможения. Во время выступления для меня всё перестает существовать. Как бы включаю рубильник всех возможностей психики, воли, обострённой наблюдательности... Но для успеха дела необходимо мозг периодически растормаживать, регулировать его состояние. Это важно в любой профессии...

Смысл своих выступлений видел в том, чтобы показать людям их собственные возможности. Ведь энергия нашего мозга значительно больше, чем мы предполагаем...

Однажды я при нём причесался, и хозяин квартиры заметил:

– Между прочим, зубцов в вашей расческе пятьдесят три...

Я проверил – и тихо ахнул...

***

Так он жил вне сцены – весело, щедро, раскованно, всегда при деле... К нему приезжали со всей страны: кто-то желал излечиться от заикания, кто-то – от курения, от алкоголизма... При мне ввалилась в дом бабка из Молдавии: «Заик-к-ка¬юсь, р-р-родимый. В-в-выручи!» Не только сразу же – под гипнозом – вылечил, но и оставил (ей негде было тут жить) на недельку погостить у себя...

***

Со старшим его сыном, Михаэлем, который стал в Москве весьма знаменитым театральным художником и написал об отце книгу, я встретился лишь разок. А вот с младшим, Борисом, для близких – Бомой, тогда общался частенько. Занимался он немного фотографией, немного что-то сочинял для эстрады, но в основном бездельничал, надеясь на поддержку щедрого отца, – и потому другой эстрадный автор, большой труженик Саша Мерлин, справедливо нарёк приятеля «куниядцем».

***

Всю жизнь Михаил Абрамович мечтал встретиться с другом детства Марком Шагалом. Наконец, в 1971-м позволили выехать во Францию.

Был счастлив. Сообщил Шагалу: «Жди!»

За пару недель до отъезда поздно вечером возвращался вместе с женой после своего концерта. Вышли из трамвая на Светлановской площади. Трамвай отошёл, и тут два подонка ударили его по ногам ломом, повалили на снег, начали стаскивать шубу... Александра Владимировна закричала! В ответ раздался звук милицейского свистка. Те двое бросились наутек...

Михаил Абрамович оказался в больнице. Выяснилось: с ногами – очень плохо. О поездке во Францию не может быть и речи. Известие настолько артиста потрясло, что случился роковой инфаркт. Шагал друга так и не дождался...

Лев СИДОРОВСКИЙ