Крестьянское сознание лишает нас гражданского общества

 В Лондоне в рамках ретроспективы своих фильмов в центре Barbican Андрей Кончаловский выступил перед русскими студентами LSE (Лондонской школы экономики) и в центре русской культуры Pushkin House. Собрав полные залы и там, и там, Кончаловский говорил о том, что, по его собственным словам, волнует его сейчас больше всего — о русской политике

Что меня волнует больше всего — так это почему у нас практически не существует и не может пока существовать гражданского общества. Начальство говорит: да, Россия на пути, на пути, вот денег еще дадим. Но его нет. Почему?

Есть такой замечательный американский писатель Ричард Пайпс. Самая противоречивая его идея, которую очень трудно воспринять сегодня русским, заключается в том, что русские по своему устройству — крестьяне. Я знаю, что русские интеллектуалы к этой идее относятся насмешливо. Экономист Ясин, например, мне сказал: «Послушайте, Андрей Сергеевич, мы почти все теперь живем в городах». На самом деле это огромное заблуждение. Ментальность не зависит от того, где ты живешь. С крестьянским сознанием можно работать и в Кремле. У одного автора, исследовавшего Латинскую Америку, я прочел очень точное определение, кто такой крестьянин. У крестьян есть несколько отличительных черт. Они, скажем, мало кому доверяют — только своей семье, своим. Соседям уже не доверяют. Второе. Богатство, согласно крестьянской ментальности, не растет — оно лишь перераспределяется, потому что земля не может вырасти. Третье: крестьяне уверены, что политическая власть — это лишь лицензированный способ разбогатеть. Четвертое: работа воспринимается как наказание. Крестьяне работают, чтобы жить. В то время как буржуа живет, чтобы работать.

Что бы вы об этом ни думали, но и у меня тоже русское крестьянское сознание. И без изменения этого сознания у нас никогда не появится буржуазия. Как?! — возражают мне. Но у нас была буржуазия! А я смею утверждать, что буржуазия — это не «Бентли» и не счет в банке. Буржуазия — это комплекс этических ценностей, финансовая независимость. Да, у русских были купцы, промышленники. Но они не являлись буржуазией, потому что никогда не боролись за свои политические права и были зависимы. Русский богатый класс был всегда лоялен по отношению к власти.

Основа буржуазного сознания — личная ответственность. А личная ответственность появляется, когда человек говорит: я своим трудом могу заработать капитал, я ни от кого не завишу — ни от герцога, ни от ЦК КПСС, ни от губернатора. А крестьяне безответственны. Твой подчиненный, скажем, никогда тебе не напишет: да, это моя вина, мне очень жаль. Он тебе скажет: ой, а мне не сказали, ой, а я не знал. Это тебе нужно написать ему мейл, как следует двинуть ему по башке, чтобы он признал свою вину.

Я к тому, что демократия — это не причина, это следствие.

Еще про крестьянское сознание. Мы вообще все время пытаемся перекладывать нашу вину на кого-то.

Например, вот есть такая идея: нам необходимо покаяние. Русские: «Каяться в чем?» В сталинизме. «Но это не мы — это они». У русских всегда появляется это «они». Немцы каются — русские никогда не каются. Я не имею в виду, конечно, меньшинство — я имею в виду страну.

Простите, я выражаюсь как проповедник. Но у меня слишком мало времени.

У меня был приятель, председатель одного большого комитета. Недолго он был председателем. Он мне сказал: ты знаешь, я очень боюсь за свою жизнь, потому что я взяток не беру. Сняли.

Русского человека не интересует никогда середина, а только крайности. Потому что он боится сомнений. По этому поводу у Ключевского есть очень интересное замечание: вместе со всеми позитивными вещами, которые принесло православие в Россию, к нам пришли и недостатки — нас отучили мыслить, прежде чем у нас появилась охота к этому занятию.

Вы только учтите: все мои мысли от других, гораздо более интеллигентных людей.

Современное варварство — это желание не работать, а жить за счет других.

Струве писал, что настоящий прогресс — это продуктивность индивидуума. Если у индивидуума падает продуктивность, он опускается к варварству. В Голландии я остановился в одном отеле. В шесть часов утра уезжаю, а мне в столовой, оказывается, оставили горячие булочки. Выходит владелец гостиницы, по виду такой профессор, в золотых очках. Он говорит: я встал, все испек. Отправил повара спать и все сделал сам. Потом пошел со мной на кухню, все показал. Мне очень трудно представить себе хозяина в России, который бы так себя повел. Чем занят такой человек в России? Он считает деньги, а кто-то другой работает. Это и есть низкая продуктивность. Это современное варварство.

Выход? Назначить других людей, а этих убрать? Но дело ведь не в этом, а в той ткани, которая нас окружает, в отношениях между людьми. Я часто гуляю по Лондону и заглядываю в окна: вот дедушка сидит с книжкой, вот дети играют, картинки на стенах висят. Это то, что называется тканью, и она везде.

Но вообще я режиссер. Рассуждать о таких вещах — не моя профессия.