«Это не совсем то, о чем мы мечтали для России»

В Екатеринбург приехала вдова Владимира Высоцкого, французская актриса Марина Влади. Znak.com поговорил с ней о творческом наследии ее мужа, ностальгии по СССР и о том, как современная культура искажает образ Высоцкого.

Марина Влади приходит в редакцию Znak.com за несколько часов до своего творческого вечера. Она нечасто выбирается в Россию. Ей 79 лет, и за плечами у нее утомительный ночной перелет из Парижа через Москву. Но она хорошо выглядит, элегантна, обаятельна и энергична. Она только что была в музее Владимира Высоцкого, который уже несколько лет работает в Екатеринбурге.

— При жизни Высоцкого Свердловск не был важным городом на его личной карте. Он бывал здесь, по-моему, дважды, но это просто был один из многих советских городов, где ему довелось побывать. А вот после его смерти Екатеринбург — во многом стараниями бизнесмена Андрея Гавриловского — стал важной точкой на карте памяти Владимира Высоцкого. Тут есть музей, памятник Высоцкому и вам…

— …который удивил меня. Когда я впервые встала перед ним, мне стало немножко неловко. Стало страшновато, что меня увековечили, как будто я уже умерла!

— Тут есть теперь и целый небоскреб, который называется «Высоцкий», проводятся концерты музыки Высоцкого. Какое впечатление у вас от этого всего?

— Это прекрасно… Но в первую очередь я должна сказать, что сердце болит: это очень тяжело. Тяжело нырять в прошлое, в прошлую жизнь, в эту замечательную и драматическую историю. Мы жили 12 лет вместе. Это мало!.. Сегодня, в моем возрасте, мне кажется, что умереть в 42 года — это просто скандал. Сегодня в музее меня потрясло. Я даже не хотела идти сюда к вам, потому что очень утомилась. Но это хорошая эмоция. Это не только печаль. Музей очень хороший, удивительный. Вы же были там, видели эти новые экспонаты, все эти записочки?

— Многие из них хранились раньше у вас.

— Я отдала многие вещи, многие купили на аукционе. Самое главное — это последнее стихотворение. Я написала, что я очень рада, что оно осталась на русской земле, а не где-то во Франции или Америке, потому что его хотели купить другие люди.

— Насколько внимательно вы сегодня следите за публикациями о Высоцком?

— Не слежу. Мне часто посылают по email какие-то куски, но я их больше не смотрю, это меня бесит.

— Почему?

— Отвратительные люди говорят неправду. Врут. Пытаются получить славу, потому что они были знакомы с Высоцким или недолго знали его. Это очень неприятно. Я не смотрю, я игнорирую. Так легче жить.

— Я слышал, что последний фильм вам тоже не понравился.

— Не только не понравился. Я считаю, что этот фильм — очень нехорошая акция.

— Ощущаете ли вы изменение отношения к Высоцкому спустя десятилетия после его смерти? Ваша книга «Владимир, прерванный полет» вышла в 1987 году. Тогда память о Высоцком была еще очень жива. С тех пор прошли десятилетия, но его песни звучат и сегодня, любовь к нему, кажется, не становится меньше. Можно ли сказать, что творчество Высоцкого прошло проверку временем, стало классикой?

— Этому есть несколько причин. Прежде всего он — большой поэт, и теперь многие с этим согласны. Но он еще и певец, и трагический актер (один из лучших в мире — вспомните «Гамлета»), он и актер кино. Его образ не умирает. Если бы он был только поэтом и не пел, возможно, его мало бы кто помнил. Кто-нибудь, наверное, читал бы его стихи…

— Но расходился-то он в магнитофонных записях.

— Да, это было невероятно! Он пел песню, а через неделю публика в Сибири пела с ним. Он мне рассказывал об этом…

У него были разные лица: актер, трагик, киношник, композитор. Последнее тоже важно: мало говорят, какой он прекрасный мелодист. Это незабываемый человек. А для меня — тем более, я не могу его забыть как мужчину, как человека… человеческое существо.

— Вы писали, что в последние годы он стал больше задумываться о работе в прозе. Может быть, он делился с вами какими-то замыслами?

— Я не знаю, был ли какой-то сюжет, над которым он уже начал работать. Я знаю, что мысли об этом у него были. Точно знаю, что он хотел бросать поэзию, потому что она изматывала его. Он начал писать прозу, и ему казалось, что это больше подходит к его возрасту, к моменту его жизни. Он сильно утомлялся, когда писал стихи ночью, днем репетировал, а вечером играл Гамлета. Это была такая жизнь… Те люди, которые показали в кино, что он только пил и кололся, — они суки. Он работал как никто. Он оставил 800 стихотворений, как он мог их написать, если бы он все время пил? Это неправда. Он много работал. И да, он хотел пойти к прозе, потому что это более спокойная жизнь. Он хотел переехать ко мне домой, он сказал об этом: я приеду и буду писать, мне нужно успокоиться. Я переделала свой старый дом во Франции, все покрасила… Но, к сожалению, он умер, дом остался пустым.

— У вас есть уникальный опыт жизни в СССР и в то же время, как тогда говорили, — в «капиталистических странах». Понятно, что в Советском Союзе вы часто испытывали бытовые трудности. Но, как можно понять из ваших воспоминаний, и Высоцкому, и вам нравилось, что советские люди не так увлечены деньгами, как западные.

— Прежде всего, ни у кого не было денег.

— А если и были, ты не мог на них ничего купить.

— Это другая проблема: в магазинах ничего не было. Но важно, что в СССР не было власти денег. Тогда власть была только политической, полицейской (и это его погубило).

Мы жили в Москве, и, конечно, жизнь там сильно отличалась от жизни в других городах. Я мало видела жизнь в провинции. Но наша среда — художники, интеллектуалы — жили очень насыщенной жизнью. Интеллектуальная жизнь была буйной, и я не встречала такого в других местах. Не знаю, существует ли это сейчас в России?

— Я как раз хотел спросить. Не знаю, насколько внимательно или невнимательно вы следите за происходящим в России, но как вам кажется: насколько удачные изменения произошли со страной? Как социалистический опыт наложился на капиталистическую реальность?

— Мне сложно про это говорить, потому что я не живу здесь. Но издалека мне не очень нравится. Но это лишь издалека, поэтому — не буду про это говорить.

— В российском обществе сейчас есть ностальгия по СССР. Часто она распространяется среди людей моего возраста, которые толком и не жили в Советском Союзе. Вы рассказывали, как вам, актрисе с мировым именем, и Высоцкому, самому известному человеку страны, подчас трудно было купить колбасу.

Как вам кажется, есть тут о чем ностальгировать?

— (Смеется). Но нам помогали. Как-то на улице к нам подошел человек, у которого был батон мяса в бумажке, и он подарил его нам как цветы.

Думаю, молодые люди теперь мечтают о империи, о силе империи. Это не очень интересно, на мой взгляд.

— Вам и Высоцкому в какие-то моменты приходилось идти на компромиссы с властью. Например, чтобы добиться разрешения на выезд для него.

— Дорогой мой, но он же был невыездной. Я шесть лет бегала по послам, министрам, чтобы получить квартиру, эту проклятую визу. Это была такая борьба! И в конце концов мне ее дали, но для этого из Парижа звонили Брежневу… Его не пускали, хотя он был мужем француженки и имел право спокойно приезжать во Францию.

— А ваша совместная с Брежневым фотография помогала открывать вам многие двери.

— Конечно. Но я же была вице-президентом общества «СССР — Франция», а еще членом Французской коммунистической партии. Была очень недолго, но этого хватало, чтобы меня принимали лучше.

— Сейчас в России много спорят по поводу того, насколько плотно художник может сотрудничать с государством. Как вам кажется, есть тут грань, которую не следует переступать?

— Это такая проблема, об этом можно спорить часами. Большой вопрос: до какой степени можно продавать свою душу? Володя не продавал свою душу. Хотя иногда он давал концерты, где были сотрудники КГБ. Они тоже его любили и спасали, о чем я тоже писала…

— Они помогли Высоцкому, когда того чуть было не обвинили в изнасиловании школьницы.

— Человек из КГБ звонил и говорил, что Высоцкому ни в коем случае не стоит приходить туда (на очную ставку — прим. Znak.com), потому что дети знают его рожу и им показали фотографию. Это была ловушка!

— Еще одна дилемма, которая встает перед людьми…

— Я же не философ!

— Но вы человек с большим жизненным опытом.

— Я очень старая женщина.

— Ну нет!

— 80 лет — это немало.

— Главное — качество этого опыта. Вы многое в жизни видели, сталкивались с разными интересными людьми. Это ценно.

Так вот, о дилемме. Сейчас из России можно свободно уезжать. И многие люди встают перед выбором: эмигрировать или остаться в России? Высоцкий легко мог стать невозвращенцем.

— Конечно, он с первого же дня мог остаться.

— Мог, наверное, даже добиться разрешения на эмиграцию, и власти бы вздохнули с облегчением. Но не сделал этого. Для него это было принципиально: он не хотел отрываться от Родины, от языка.

— Это язык. Он поэт. Вы же понимаете, что человек, который не говорит на своем языке, — это пустыня. Он давал концерты [на Западе], но люди, приходившие там слушать его, в основном были русскими или говорящими по-русски.

Кроме того, он любил Москву, любил своих друзей, театр. В начале 1970-х он мог остаться за границей. Я спокойно могла жить с ним в Европе. Но он не хотел этого, он не хотел быть «мужем актрисы». Он хотел быть поэтом, актером Владимиром Высоцким. Он чувствовал любовь народа. Вы думаете, это не чувствуется, когда зал кричит тебе?..

— Думаете, останься он на Западе, он бы не нашел там себя?

— Нет, думаю… Он не остался, потому что хотел остаться на Родине. Он был патриот.

— Вы знаете, сегодня в России это слово, «патриот», как-то опошлено. Оно практически стало синонимом лояльного отношения к властям. А он был патриотом, будучи при этом полуопальным поэтом. Меня удивила история, как он ушел с хоккейного матча в Канаде, когда украинские болельщики-эмигранты кричали антисоветские лозунги.

— Он был патриотом, любил русский язык и русскую культуру. Вся его жизнь была русской культурой. Я тоже живу русской культурой, я читаю по-русски и неплохо говорю по-русски. Но родилась я во Франции, я француженка.

Я понимаю, что он не мог оторваться от любви народа. Когда мы гуляли по улице летом, из каждого дома доносился его голос. Это невероятно! Я не знаю ни одного артиста с такой славой. Может быть, Элвис Пресли?.. Но Элвис ничего не писал сам, а Володя все писал сам, он был цельным артистом.

— Высоцкий был артистом, творчество которого нашло дорогу к людям, несмотря на цензуру, на давление государства. А собственно, может быть, в свободном обществе такая народная любовь и невозможна?

— Это большой вопрос. Почему, когда в государстве полицейская власть, артисты все время творят? А когда наступает полная свобода и есть деньги, ничего особенного не выходит? Это вопрос, который я задаю вам. Я не знаю. Почему нужно давление, чтобы люди выражали себя?

— В 1970-е годы в Европе было немало русских эмигрантов, и вы с Высоцким встречались с ними, об этих встречах есть много воспоминаний. Сегодня лицо русской эмиграции в Европе очень изменилось. Если раньше было много деятелей культуры, творцов, то теперь — бизнесменов, их детей…

— Может быть, это не к лучшему. Есть ощущение, что они швыряют деньгами людям в лицо.

— Влияние русской культуры на европейскую культуру сегодня стало меньше?

— Я не скажу так. Культура связана с историей. Это не только Бродский и Высоцкий. Кстати, например, есть киношники, которые очень полюбили русское кино. Но все же режиссеров уровня Тарковского сейчас нет.

— Простите, если этот вопрос покажется вам наивным, но сложно его вам не задать. Как вы думаете, доживи Высоцкий до наших дней, чем бы он был занят? Где бы он жил? Каким бы он был?

— Я думаю, он бы продолжал писать. Он прекрасно писал прозу, он был талантливый прозаик. Думаю, он бросил бы театр — он давно хотел оттуда уходить. Какое бы у него было гражданство? Какая политическая позиция? Я не могу сказать. Но мы были с ним в этом довольно близки, так что, я думаю, он думал бы, как и я: это не совсем то, о чем мы мечтали для России.

— Как вы живете сейчас? Хотя мы говорим в основном о Высоцком, у вас тоже удивительная биография, и она вдохновляет. После смерти любимого человека вы нашли в себе силы жить дальше, радоваться жизни, у вас была богатая и интересная жизнь и после Высоцкого.

— Мне повезло встретить Леона Шварценберга, с которым я прожила 23 года. А теперь я вдова. Я живу одна, мои дети — взрослые мужики. Но вот скоро я полечу на Таити к младшему сыну. Он тоже Володя.

 https://youtu.be/dzi_Ut_yXgM

Дмитрий Колезев