Державная земля

Произносишь слово «Урал» и сразу возникает ощущение мощи и красоты этого срединного, стержневого места России. И моя Вятка всегда тяготела к Уралу. Многие выпускники нашей сельской школы учились именно в уральских вузах. Оба моих брата, и младший, и старший закончили Уральский лесотех. И я, грешный, поступал в Уральский университет на факультет журналистики. Было это пятьдесят пять лет назад. И не поступил, и очень рад, что не поступил, а то бы в биографии пришлось писать: «Окончил Уральский университет имени пьяного чудовища, наглотавшегося суверенитета и упавшего на рельсы. А перед этим взорвавшего последнее место жительства царской семьи - дом Ипатьева».

Приехал на вступительные экзамены летом 1958-го. Как всё трогательно и подробно помнится. И как проходили санпропускник, как жили в общежитии на улице Восьмого марта, спали безо всяких матрацев на полу и на столах, и как сдавали нормы по плаванию на Шарташе, как проникали в какие-то щели в заборах городского сада и слушали сладкоголосого маленького ростом, толстенького итальянского певца.

Никакой правды мы тогда не знали об императоре России Николае II. В тогдашнем Свердловске был музей, который так и назывался: «Музей расстрела царской семьи». Это было совсем рядом с университетом, но почему-то мне не хотелось в него идти. А знакомый парень ходил и рассказывал, что там экскурсоводы ведут по ступенькам в подвал, и показывают на стенах следы от пуль.

Рядом с университетом, на подъёме широкого бульвара, стоял и, увы, стоит и сейчас памятник «Товарищу Андрею уральские рабочие», это памятник Якову Свердлову, палачу русского народа. Помню, меня тогда как-то удивила неестественность его фигуры (кстати, как и Вацлава Воровского на Лубянке в Москве), но мы же вырастали в полном равнодушии к политическим памятникам, ибо их было столько везде натыкано, что на каждый начни смотреть и жизнь пройдёт. Потом, когда мы стали прозревать и когда узнали, кто он такой - этот марксист в пенсе, мне очень хотелось плюнуть на памятник. Может, это и не очень по-христиански, но сказано же нам святыми отцами: любите своих врагов, а с врагами Христа сражайтесь. Свердлов, это псевдоним, враг Христа, потому что враг России, а Россия Христова. Конечно, плевок не такое сильно оружие, н всё же как-то становится легче на душе.

Бог привёл побывать в ипатьевском подвале, но уже не в доме Ипатьева, а в Храме на крови. И не раз, и не два, ибо в последние годы часто бываю в Екатеринбург и первым делом иду в Храм. Подвал, в котором пролилась царская кровь, сейчас алтарная часть храма.

В этот раз прилетели поздно вечером, храм был закрыт, По счастью поместили нас рядом с храмом и я перед сном обошёл его кругом. Шёл и вспоминал ночные литургии перед Царским Крестным ходом. Сотни священников принимали исповеди у тысяч и тысяч людей, А сколько причастных чаш выносили! Боже мой, всем пожелаю испытать такое счастье, когда воинство Христово - твои братья и сестры готовятся к сражению за Христа и вооружаются главным оружием - именем Его и приобщением Святых и Животворящих Таин Христовы, и ты среди этого воинства, как один из ратников. Тогда Храм виделся мне крепостью среди моря, моря народного, как бы вырастая из него. Сейчас светился среди белого снега и хрустальных скульптур изо льда.

А вот и то место, на котором немного полежал после окончания службы перед тем, как двинуться вслед за хоругвями на Ганину яму. Теперь сейчас снег, пасмурно, тогда была тёплая, светлая июльская ночь. Неисчислимое количество паломников готовилось к походу. Кто сидел, кто дремал, кто переобувался, кто перекладывал что-то в рюкзачке. Переговаривались негромко.

- Выносят иконы! Выносят! - заговорили вдруг, - Владыка идет!

Услышалось пение. Колыхались безчисленные хоругви, вздымались иконы. Светился красный огонёк впереди идущего узорного фонаря.

И пошли, и пошли, и пошли. Вроде я опытный крестоходец, многие годы ходил Великорецким Крестным ходом, он долгий, почти неделю. А тут однодневный. Я спросил, сколько километров. «Около двадцати». Ну, думаю, двадцать, это три привала, значит, дойдём часов за пять-шесть. Ну, за семь.

Шли, и шли. Кончились трамвайные рельсы, начались пригороды. Идти было нелегко, ибо всё бетон, да асфальт, твёрдо под ногами, подошвы устают. Легче гораздо идти по просёлку, по лесной дороге. Но Иисусова молитва, её единоустное пение, ощущение, что именно сейчас ты вместе со всеми служишь Богу и заслуживаешь прощение грехов - это давало силы.

Идём, идём. Думаю, когда привал-то? Значит, не три привала, а два. И дальше идём. И вот, об этом помнят те, кто тогда шёл, а знают все, было тогда испытание незабываемое. Гигантская, метров в двести, железобетонная эстакада стала под ногами вначале слегка колебаться, потом даже раскачиваться. Никто ничего понять не мог. Думали, землетрясение. Раздались женские визги. Но уже кричали благоразумные: «Молитесь, братья, сестры, молитесь!» Да. Вот уж тогда я понял, что такое молитва. Это только («кто на море не бывал, тот Богу не маливался») можно сравнить с командой и пассажирами корабля, попавшего в шторм. Надежда только на Бога, больше не на кого. Ох, молились!

И вышли с эстакады на шоссе как на сушу. Да, не слабое событие. Под ногами тысячи тонн железобетона, а колеблются как деревянные тротуары.

И молитвы усилились, и праздных разговоров как не бывало. Идём, думаю, ну, а всё-таки, посидеть бы. Нет, идём. С высокого места оглянешься, не видно конца-края идущим, посмотришь вперёд - иконы и хоругви красно-золотым колыханием уходят в горизонт. Думаю, значит, один привал, ну, думаю, вот это уральцы, так уральцы!

И вот, только тогда, когда мы подошли к железной дороге и я увидел щит-указатель к монастырю Святых царственных страстотерпцев, понял - никакого привала не будет. Да, вот это ход так ход! И Владыка впереди всех, и сотни священников в пасхальных облачениях и многие тысячи рабов Христовых. И иконы Царственных страстотерпцев у всех на груди, и в сердце Христос. Да вы живьём нас жгите, будем идти, пока не упадём. А упадём, другие пойдут. Растёт же смена. Вот же сколько идёт деточек, идут и не хнычут. И старики и старухи идут, и мужчины, И женщины идут, все до единой красавицы, и никакой у них косметики и ни одной в брюках. Вот это сестры так сёстры.

...В этот раз цель приезда была очень радостной - освящение престола храма иконы Державной Божией Матери. И редакция газеты «Русь Державная» была приглашена..

Сна почти не было, утром побежал в храм ещё до ранней службы. Тихо-тихо было в храме, будто и не остался за спиной огромный массивный город, будто во всём мире воцарилась скорбная тишина, скорбная по нашей вине ибо именно здесь отлетели от земли к небесному престолу ангелы. Да, это ангелы. Имена их: Алексей, Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия. А о царе и царице разве можно что-то плохое сказать, это же святые. Стоял на коленях у алтарной решётки, молился, как мог. Милые наши, родные, любимые, простите нас, помогите нам, нам так сейчас трудно!

А солнце выскочило и рассиялось так царственно, что наша поездка на Ганину яму была в прямом смысле солнечной. С молодым, но уже благочинным отцом Никитой, ехали именно по пути Крестного хода.

И так долго показалось. А ведь это всё пройдено пешком.

Монастырь Царственных страстотерпцев, он один такой. Очень русский, среди соснового леса, храмы деревянные, стены золотятся, а сегодня ещё позолочены солнышком. Яма окружена деревянными мостками, в середине поклонный Крест. Как представить этот ужас - здесь жгли, обливали серной кислотой царственные останки. Кто они, эти изверги? Евреи, латыши, венгры, русские? Как воры, как испуганные убийцы, скрывавшие следы преступления. И что вы думали враги Христа? Что построите коммунизм на земле, земле, которая названа долиной скорби, юдолью печали? Нет, вам хотелось рабов Божиих сделать своим рабами. И богатства, которые Господь дал России, присвоить себе. Ну и что? Ну и присвоили, то есть украли. И счастливы? Да так же и умрёте, как все родившиеся в этот мир. А жизнь - вспышка среди вечности. Но эта вспышка озарит нас, а вас ослепит. Ах, как жалка ваша жизнь, враги России. Жизнь ваша - ненависть ко Христу. Бедные, ведь и вас Он жалеет.

И, несмотря на то, что в монастыре шли шумные работы: ревели трактора и эскаватор, разбирали старые здание, созидали новые, все равно хотелось подольше быть в этом царственном сиянии одного из последних зимних дней, хотелось стоять и слушать читаемую монахом Неусыпаемую Псалтирь, но нас ждали в Уральском институте бизнеса. Названо вроде не очень по-русски, бизнеса, но ректор не кто иной, а протоиерей Александр Миняйло, и институт - это кузница кадров не просто экономистов, а людей, любящих Россию. Я рад, что давно знаю отца Александра, его труды о нравственности экономики. Помню ещё двор института, спёртый заборами предприятий, а вот уже и храм удивительной красоты стоит и организует вокруг себя пространство, соединяя его с небесами. И поставлен во дворе института памятник русскому философу Ивану Ильину. Делал его, я не запомнил фамилию, непрофессиональный скульптор, но сделал так сердечно, с любовью, с такой похожестью, и, что главное, со стремлением философа к Церкви православной. Именно к ней устремлён взгляд Ильина. В Ней, и только в Ней спасение, говорит он своими трудами.

Замечательно прошла встреча в институте. Когда привычно говорят, и привычно слышишь: что за молодёжь нынче пошла, то надо вспомнить, что, во-первых, такие слова были и на глиняных дощечках царства Урарту, во-вторых, надо видеть вот эти прекрасные, чистые лица девушек и юношей, студентов, которые входят в нашу жизнь, в жизнь России, и видно, что Россия им дороже личного благополучия. Ну да, выйдешь на улицу, всего насмотришься, но есть же внутренняя, сокровенная жизнь молодых сердец. И далеко не все девушки мечтают о богатом муже, а не о муже, любимом, единственном, и юноши надеются жить не для обогащения, а для пользы родине.

Конечно, смысл нынешней экономической жизни, как и вообще социальной жизни, должен стремиться к христианскому социализму. И нет в мире другой силы, которая противостояла бы хамскому, разнузданному нашествию либерального капитала. Я глядел на светлые лица студентов и вспоминал своё давнее стихотворение, смысл которого был в обращении к отцу, примерно так: «Отец, ты многое сделал для счастия народного, но тебе так многое не удалось, я свершу то, что ты начал». Ну вот, уже и мой исход близок, а я не успел почти ничего свершить. Но у меня есть дети,в том числе и вот эти студенты, будем надеяться, что они будут продолжать наше дело, что является целью нашей жизни - возрождение Великой России, Святой Руси. Сохранить всё накопленное, оживотворить его учением Христовым - в этом спасение России. И как хорошо, что многие из молодых это понимают.

И опять же мы спешили. Приём у отца Максима. Огромного, уже одним своим видом внушающего спокойствие и уверенность в судьбы грядущего России. За чаепитием говорили о богатстве и бедности. Я спросил:

- Отец Александр, мне один знакомый православный юрист говорил, вполне юридически грамотно пересмотреть результаты приватизации. Уж если Путин сразу заверил Ельцина и Чубайса, что сделки государства с приватизаторами не будут пересматриваться, пусть, но правомерно пересмотреть суммы сделок. Ты купил комбинат за десять миллионов, а он стоит сто. Ты владей им дальше, но разницу лет за десять погаси. А если он успел перепродать этот комбинат, конечно, с прибылью, то объявить сделку недействительной, ибо российские законы о спекуляции никто не отменял.

Отец Александр вздохнул:

- Богатство - наркотик. Вот Екатеринбург, богатейший же город, а много ли перепадает народу? И вся эта болтовня перестройщиков о том, что если будут богатые, то бедных не будет, это для дураков. Если предприниматель непорядочен, Бога не боится, безсовестен, что от него ждать?

Главное было назавтра. На вокзальной площади города воздвигнут храм престолом в честь иконы Божией Матери «Державная». Он, по сравнению с другими, невелик, многие здания вокруг площади выше него, но это же православная архитектура - храм - центр всего привокзального пространства. И отныне уже представить город без него невозможно.

Вокзал Свердловской, да, увы, Свердловской железной дороги. И в этом есть какая-то дьявольская ухмылка. Изгнали имя палача из названия города, а он жив-живёхонек - вся область его, Свердловская. Также, кстати, как и Ленинградская. Здесь самое место сказать о северной столице. Ведь она была десять лет никаким не Санкт-Петербургом, а, по-русски, Петроградом. Название Петроградом в 1914-м было воспринято с ликованием, вызвало подъём народного духа. Конечно, и то и то - город святого апостола Петра, но к ак-то гораздо роднее не какой-то Санкт, а Петроград. «Красуйся, град Петров, и стой неколебимо, как Россия!» То же и область Ленинградская. Всё это, господа перестройщики, полумеры, надежда на то, что ко всему привыкнет многострадальный русский народ. Но нельзя привыкать, например, к тому, что екатеринбуржцы ходят и ездят по площади им. 905-го года, а ходят и ездят они не по площади, а по кладбищу. И хотя бы Крест воздвигнуть поклонный.

Терпим. А силы для терпения дают как раз вот такие события как освящение престола. Кто знает, как свершается освящение, тому и говорить не надо о той радости, когда понимаешь, что Господь во время освящения посылает Своего Ангела для стояния у престола. И этот Ангел отныне всегда, до скончания веков будет здесь. Если даже храм взорван, разрушен, Ангел никуда не уходит. Вот почему осознание нашей вины за порушенные, поруганные Божии храмы исцеляется осознанием, что нас не оставили Ангелы Божии. Вот почему преступно застраивать места бывших храмов любыми постройками, кроме культовых.

Конечно, я не скажу, что четыре часа службы пролетели как одно мгновение, но то, что они были необычайно целебны и не в тягость, а в радость - это точно. И вообще архиерейская служба незабываема. А тут особенно - освящение. Владыка Святый, митрополит Кирилл, выходящий на амвон и благословляющий молящихся, небесные, райские запахи ладана, колокольчики кадила, священные тексты, чётко читаемые и произносимые священниками, громогласные возгласы диаконов. Согласно, стройно, умилительно поёт хор.

Крестный ход вокруг храма. Поём: «Кресту Твоему покланяеся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим». По-прежнему солнце. Ликует с нами небесное воинство. Много молящихся. Много деточек. Много причащающихся. Праздник. Отрадно душе, легко сердцу.

Великий пост. Нескоро ещё Пасха Христова. А радость пасхальная.