Дело доходит до идиотизма

Вот и завершается первая (вторая будет во время вручения наград в Стокгольме и Осло) нобелевская неделя, когда мир узнал имена новых лауреатов этой самой престижной научной премии. Двое из них — физики Андрей Гейм и Константин Новоселов — как бы наши и уже как бы не наши. Работают в Англии. Но отдают предпочтение российской системе образования. Об этом и других парадоксах, поводом для которых стали новые Нобелевские премии, я беседую с известным нашим ученым, выпускником (как и лауреаты) Московского физико-технического института.

Мой собеседник — академик РАН Юрий Рыжов.

— Юрий Алексеевич! Новые лауреаты нобелевской премии по физике пропели гимн российскому образованию. Так какому образованию этот гимн? Сегодняшнему? Вчерашнему? Позавчерашнему?

— Эти ребят-физики из МФТИ. И речь прежде всего идет о физтеховской системе образования. Я поступил туда в 1948 году (на год позже первого набора), когда Физтех был еще факультетом МГУ. Отбор был тогда трехступенчатый, очень строгий, практически не дававший преимуществ медалистам.

Отцы-основатели Физтеха, среди них были П. Капица, С.  Христианович, другие великие имена, ставили задачу утвердить эталон качества и знаний, и личности человека, которого они выбирают, с надеждой, что это качество со временем будет только возрастать. Критерии отбора были абсолютно объективные. Никаких махинаций не могло быть.

Одному из новых лауреатов под пятьдесят. Другому — 36. Значит, он получал хорошее образование уже в конце прошлого века. И значит, физтеховская система сохраняла свое качество на протяжении полувека. И к тому же они оба прошли прекрасную научную школу Черноголовки. Это замечательный центр физики твердого тела, где они и работали. Там еще Институт теоретической физики имени Ландау, где есть опытные теоретики и люди, понимающие суть эксперимента, умеющие его вести, если у них есть хорошее оборудование.

И еще — у них была неплохая образовательная база средней школы. Иначе в Физтех он бы не попали. Хочу привести один странный пример.  Я кончал не специальную — обычную, с обычными преподавателями московскую школу №59 в Староконюшенном переулке на Арбате. Так вот, в 40—50-е годы ее окончили будущие академики РАН В. Арнольд, Л. Кудрявцев, В. Маслов, В. Мясников.

Конечно, это все-таки московская школа. Но я хорошо помню, как много тогда пришло на Физтех фантастически способных людей с периферии. Базовое образование новые лауреаты получили в российской школе, что позволило им пройти сквозь сумасшедший конкурс на Физтех. А учеба в нем открыла им путь в Черноголовку.

К этому триединству российское образование — в разные времена с разным успехом — но стремилось всегда.

— Ваше отношение к нынешнему реформированию российского образования, к ЕГЭ, к переносу на российскую почву Болонской системы и другим новациям Министерства образования и науки?

— Остро негативное. У меня есть опыт — небольшой, но изнутри: как устроен учебный процесс в лучших вузах Соединенных Штатов. Что там действительно достойно внимания, ничего общего не имеет с тем, что у нас называют «образовательной реформой».

На конкретном уровне дело доходит до идиотизма. Вот кафедра аэродинамики в МАИ (одна из самых сложных наших специализаций), которой руковожу. Став ректором, я восстановил в ее учебных программах утраченную летную практику для инженеров-аэродинамиков. Срок их подготовки всегда был 5,5 лет. И вот, в соответствии с курсом, взятым Минобрнауки на урезание всего и вся, нам предлагают сократить сроки обучения до пяти лет, сняв летную и сократив преддипломную практику. Сегодня мы от этого секвестра отбились. А завтра?..

Министерство Фурсенко буквально заедает вузы огромным количеством бюрократических формуляров, директив, таблиц, комиссий.

Конечно, и в прошлые времена идиотизма хватало. Например, в виде соцсоревнования между вузами. Собирались даже вводить специализацию: инженер по соцсоревнованию.

— Это серьезно?

— Серьезно. Роман без вранья, как у Мариенгофа. Институты отвечали на анкету чуть ли не с 400 вопросами. Вот тут уж врали на полную. Когда итоги приносили консервативному, но мудрому тогдашнему министру высшего образования В. Елютину, он говорил: «На первом месте будет МГУ, а дальше расставляйте, как хотите».

Но, честно говоря, такого бардака, такой бюрократизации и такой несвободы вузовского коллектива перед огромным и неквалифицированным чиновничьим аппаратом ведомства г-на Фурсенко, как в последние два-три года, на моем веку никогда еще не было.

Что касается нынешней средней школы, опять же в применении к конкретным ее выпускникам, с которыми мы встречаемся на пороге МАИ, то качество знаний абитуриентов, тем более идущих на такие сложные специальности, как двигателестроение, аэродинамика, очень низкое.

Вторая сторона медали — эти сложные, требующие серьезных знаний специальности, раньше пребывавшие в престижных, сегодня при выборе вуза оказываются невостребованными. В нынешнем году в МАИ был недобор даже на бюджетные места.

У нас со времен Н. Жуковского хорошая школа аэродинамики. Пока она еще держится. Но и ЦАГИ теряет кадры, становится распадающейся тканью.

Это, конечно, мое личное мнение, но с серьезным, конкурентоспособным авиастроением у нас покончено. И специалисты, которых готовит наша кафедра и которые предназначались для участия в аэродинамическом проектировании летательных аппаратов — от планеров до ракетоносителей, оказались не у дел. Мы, естественно, пытаемся расширить области применения их знаний. Ввели новый курс — промышленную аэродинамику, связанную со строительством, с экологией городов. На это меня натолкнули воспоминания о поездке в Стэнфорд еще в 1977 году. Там мне показали макет города в аэродинамической трубе на вращающейся платформе. Уже тогда, наряду с самолетами и ракетоносителями, они занимались аэродинамикой города.

 Наша власть, самый ее верх, прекрасно понимает: Россия стала источником только ресурсов. Можно углублять их переработку, но все равно это будет сырье. А для того чтобы обеспечить функционирование сырьевой державы, достаточно образованности населения на уровне тестирования ЕГЭ и прочих других чиновничьих экзерсисов нынешнего Минобрнауки. Достаточны полуфабрикатные, по урезанным программам подготовленные инженеры. Научить открывать и закрывать краны нефтяных и газовых труб или даже нажимать на кнопки в автоматизированных системах — большого ума не надо.

В результате - считают, что проблемы образования в сегодняшнем, усложнившемся, в корне измененном информационной революцией мире можно решать и формализованными до примитива способами, а то и просто бездумным копированием чужих схем.

В результате — резкое снижение качества. И наивная убежденность властей в том, что растущую некомпетентность можно легко компенсировать алгоритмами, по которым действуют управленцы-менеджеры.

К чему это приводит, продемонстрировала трагедия на Саяно-Шушенской ГЭС. Впрочем, зарождалась такая тенденция гораздо раньше, еще в советские годы. Вспомните Чернобыль. Там тоже первопричиной стала некомпетентность.

Падала компетентность, потому что падали эталоны качества личности и профессионала. Возьмите любое производство. На выходе изделие, продукция сравнивается с эталоном. Но если происходит подмена эталона, производство начинает выпускать брак. То же самое происходит во всех сферах человеческого общества. Если эталоны качества личности начинают меняться, человек, идущий в науку, начинает сравнивать себя с дефектными эталонами, падает и качество человеческой элиты, будь то политическая или научная элита. Так случилось и у нас. Настоящих экспертов, еще соответствующих эталонам, которые обеспечивают качество, оттеснили бюрократы, жулики и менеджеры сомнительного морального уровня.

— Можно ли заманить назад в Россию и этих, свершившихся, и потенциальных нобелевских лауреатов сколковским пряником?

— Не знаю. На днях один из тамошних чинов сказал: пусть они работают у себя в Англии, но считаются как бы сколковскими. Он как бы сам понимает, что заманивать их этим пряником — дело сомнительное. Ну так зачислите вообще всех нобелевских лауреатов в сколковские — и наших, и американских, и китайских!

Вот сейчас будут у нас надувать щеки и плясать вокруг двух этих физтеховских парней и говорить, какие мы великие. Но это не мы великие — а эти ребята с Физтеха.

— Мы можем гордиться Нобелевскими премиями Семенова, Капицы, Ландау, Алферова, Гинзбурга. А Абрикосов, положим, он уже там. И эти ребята уже там, как бы они ни хвалили данное им в России образование и как бы мы им ни симпатизировали. Сейчас в российских властных структурах много говорится о том, что хорошо бы, мол, повернуть «утечку умов» в обратную сторону, строятся проекты на этот счет. Но пока, насколько я знаю, речь идет о единичных случаях. Что на самом деле надо предпринять, чтобы развернуть вектор этого движения на 180 градусов?

— Можно, конечно, предложить ряд конкретных путей — от создания в стране современного научного приборостроения до действительно привлекательных материальных условий. Но вот я недавно написал статью именно на эту тему, на мой взгляд, довольно аргументированную. Смысл ее: не приезжайте. Не только потому, что у нас пока еще очень трудно создать нормальные условия для исследований, даже если платить высокие зарплаты. Здесь ситуация гораздо сложнее. Люди, которые пытались работать с иностранными партнерами, сейчас сидят со сроками в 12-15 лет. И когда вы возвращаетесь, «обремененные» приобретенными научными связями за рубежом, то рискуете личной свободой.

А главное — возможности вести в сегодняшней России экспериментальные исследования резко сужены не только отсутствием приборной базы, но и бюрократическими барьерами. Как у Полыхаева из «Золотого теленка» был набор резиновых запретительных штампов на все случаи жизни, так они есть и у современных чиновников на всех ступеньках властной вертикали.

Если уж серьезно думать о модернизации страны, о которой так много сейчас говорят наши начальники и официальные СМИ, то начинать надо с модернизации, которая пока не происходит и даже скорее наоборот — идет в обратном направлении. Это модернизация социально-политической системы. Без этого невозможны ни модернизация экономики, ни подъем науки с колен.