Тьма сгущается

Когда были пытки, честно признаюсь, самое страшное было, вспоминал книгу "1984". Тогда я ужаснулся, что честного человека, который просто хотел жить по совести, его ломали. Я ужаснулся, что самая страшная пытка для этого человека была, когда он в конце хотел поставить любимого человека вместо себя - его пытайте, его убивайте, не меня. 

Во время пыток, когда меня подвесили - скрутили руки за спиной и сковали наручниками, так, что выворачивало плечи и резало наручниками запястья - ощущая эту нечеловеческую боль и параллельно, когда мне сказали, что сейчас уже придет человек и будет тебя насиловать, я помню, что уже минуты через две я сломался. Я готов был просить все, что угодно, чт прекратили эту боль. А минут через пятнацать у меня уже была мысль - готов ли я, чт отказаться от этой боли, самое дорогое что-то отдать. Как у Оруэлла - либо матушку, вот её пытайте, не меня, либо как при Сталине на других доносы писать. Вот если они от меня потребовали бы - напиши донос на мать, или напиши донос на супругу, и мы тебя перетсанем пытать. Как бы я на это ответил?

Твердо я до сих пор не помню, но, мне кажется, я ответил положительно, чт избежать этих пыток я готов был подписать любую бумагу. Их пытайте, их убивайте, не меня. И еще дня два-три после этого, когда я чувствовал, что был полностью морально сломлен, когда я был готов супругу свою, возможно, отдать в руки этим палачам, лишь бы самому не испытывать этой боли, я был настолько подавлен, что и жить не хотелось, и я думаю, что если освобожусь, то первое, что я сделаю, это уеду из России, потому что у тех кто борется с этим единственное, что есть, это попасть в руки к этим палачам и садистам... 

...я понял, что не могу призывать людей делать то, за что они могут попасть прямиком в руки вот таких откровенных садистов. Моя цель призывать нормальных людей, пока еще есть возможность, уезжать из России — не переставать бороться, но не здесь, не в руках этих людей. А так просто прямиком к садистам попадаешь.

Это Ильдар Дадин. До тюрьмы Ильдар был идеалистом. Романтиком, верящим, что добро непременно побеждает зло. 

Потом жизнь непременно сталкивает с реальностью. 

И ты понимаешь, что все не совсем так, как тебе казалось.

Ты совсем не центр Вселенной.

"Сломать можно любого, да, Длинный?" - говорил мне Саид, стряхивая пепел мне на лицо, когда я валялся в собственной кровавой юшке на полу сортира в Моздоке. Они тоже хотели меня изнасиловать, потом зарядили автомат холостым патроном, вставили в ствол шомпол и хотели прострелить мне руку. Но мне повезло, перед этим они выбили мной окно, я упал не наружу, а внутрь, а рядом со мной упал полуметровый осколок стекла в виде лезвия. Я зажал его в рукаве кителя - и они отстали. Шомпол, кстати, вошел в стену наполовину, я его потом вытаскивал. А так был бы без руки сейчас. Я все это описал в своем рассказе "Моздок-7"

С этим государством и его любовью я столкнулся двадцать один год назад. И все понял тогда еще. Ильдар - сейчас вот. 

С тех пор я тоже никого никуда не призываю. 

Ни выходить на марши, ни стоять с плакатами, ни бороться как-то еще. Я знаю, что за этим может последовать. Если я иду куда-то сам, то просто сообщаю об этом. Кто хочет, может присоединиться. Кто нет - нет. Ильдар абсолютно прав, каждый теперь решает сам.

После пыток это понимаешь очень четко. Ставки слишком высоки. 

Позже в этом интервью Ильдар говорит, что сейчас он готов снова на пытки, хотя думает, что и второй раз тоже сломается. Но все равно готов. 

Мужество - это не не упасть. Мужество - это упасть и суметь подняться.

Но что я хочу сказать.

Уезжайте. 

Уезжайте, друзья мои. 

"Если кто-то обещает вас убить - поверьте им. И убейте их первыми, если сможете. А если не можете - уезжайте"

Возможность мирной буржуазно-демократической революции, появившаяся в 2011-2012-ом годах, профукана нами полностью. А иных возможностей нет. Первыми мы не можем. На данный момент это самая сильная диктатура в мире. С самой сильной армией, полицией, репрессивным аппаратом. Четыре дивизии в течение четырех часов будут в Москве, две из них танковые - на этом, собственно, и точка.

Но дело даже и не в этом. Дело в том, что совершенно никто не представляет в какой момент и за что он попадет под каток этой машины. За плакат ли. За выход ли на марш. За репост. 

Или просто какой-нибудь сынок судьи собьет на переходе, прокурор сделает тебя крайним, ты начнешь упираться и доказывать свою невиновность - и выйдешь из тюрьмы инвалидом с переломанными запястьями. Это наиболее частые случаи, кстати.

Поэтому я советую - поверьте им, и, раз не можете первыми - уезжайте.

Тьма сгущается. 

Я это сейчас пишу не потому, что сам сижу в Праге. 

Мол, смалодушничал, и хочу в это малодушие втянуть всех остальных.

Нет. Я-то как раз хочу вернуться. И намереваюсь вернуться.

Хотя в пятый раз я ко всем этим радостям жизни уже не готов. Ильдар вот готов, я - уже нет. И буду делать все, чтоб избежать этого. Сбежать, значит, сбежать, прятаться, значит, прятаться. Для меня это теперь не проблема. Я хорошо выучил, что такое перелом носа без смещения, парализованные от ударов руки или нежидкостная гематома. 

Я это пишу в качестве совета. 

Не призываю, нет.

Каждый решает сам. Теперь всё каждый решает сам. На какие риски он готов идти, что готов делать, и какую цену готов платить. Время такое. 

Но - советую. 

Уезжайте.

Если вы не готовы ко всему вышеописанному - уезжайте. 

Риски стали действительно реальными. 

Вот такие вот пироги. 

А к Зое Световой сейчас как раз пришли с обыском.

Вот прямо в этот момент.                                                                                                                                                                                                                                     Аркадий Бабченко