МИД России: подробности смерти усыновленного ребенка из россии Максима Кузьмина

Предварительный анализ полученных от американской стороны материалов вскрытия тела Максима Кузьмина, трагически погибшего в Техасе, вызывает серьезные вопросы относительно добросовестности следствия и обоснованности вынесенного решения об отказе в уголовном преследовании приемных родителей Алана и Лоры Шатто. 

Знакомство с отчетом следователя и результатами токсикологической и патологоанатомической экспертиз вряд ли оставит кого-либо равнодушным. Разумеется, окончательные выводы еще предстоит сделать, но уже сейчас факты говорят сами за себя. 

В частности, на теле Максима были обнаружены более 30 ушибов и ссадин в разных стадиях заживления. По словам усыновителей, у него были серьезные «проблемы с поведением», сопровождавшиеся приступами гнева, во время которых он якобы бился головой о стену. 

Из документов следует, что по этому поводу чета Шатто дважды обращалась к местному врачу, который при повторном обращении засвидетельствовал на теле мальчика гораздо больше ссадин и ушибов, чем в первый раз. Посчитав, что Максим страдает от «серьезной психологической проблемы», он назначил ему психотропный препарат рисперидон (риспердал), используемый для лечения шизофрении. 

На четвертый день принятия этого лекарства у мальчика случился приступ удушья.

Чтобы «спасти» его, приемная мать применила «прием Геймлиха» – сначала «детский» (положила на колено и била по спине), а потом «взрослый», нанося удары «кулаком в живот под ребра». Как ни странно, в отчетах отсутствует заключение, могли ли эти действия спровоцировать разрыв брыжейки, который, по мнению патологоанатомов, впоследствии стал причиной смерти ребенка. 

К подобным неадекватным приемам лечения Лора Шатто прибегла и в день смерти Максима, когда, как она утверждает, нашла его без сознания возле дома на детской площадке – подняла за шею и трясла изо всех сил, пока на губах у мальчика не появилась кровавая пена. Смерть была констатирована уже в больнице. 

В документах имеются и другие нестыковки, которые по непонятным причинам не были приняты во внимание следствием при установлении причины гибели ребенка. 

Можно, конечно, спорить о степени вины усыновителей в смерти Максима, но очевидно, что родители должны нести всю полноту ответственности за здоровье и благополучие приемных детей. Оставление же трехлетнего малыша без присмотра – само по себе отягчающее обстоятельство, особенно в случае, если это повлекло за собой столь трагические последствия. 

В свете вышесказанного требование российской стороны о возвращении в Россию брата Максима Кирилла имеет под собой более чем веские основания.