Мои личные воспоминания о советских политических репрессиях

На модерации Отложенный

    Говорят, что последний пакет репрессий был в тридцать седьмом. А вот моего родного отца, Троицкого Георгия Николаевича,  забрали в Ленинграде в начале сорок первого, когда ему было двадцать шесть, а мне - один год. Можно  понять прекрасное классовое чутье: ну не мог быть «Нашим» человек, владевший четырьмя европейскими языками, кандидат технических наук, автор только что вышедшей при Политехническом институте большим тиражом книги в 300 страниц с «подозрительным» названием "Свойства чугуна". Да еще у него был пунктик: не имея на то никаких особых разрешений, носился со своим изобретением нового нотного письма, и все это при том, что в родне его никак не пахло зачетным пролетарским происхождением: все мужчины поголовно были ведущими инженерами-строителями, причем последних из них  забрали уже по тридцать седьмому.

     Советская власть уничтожала их как вражеские элементы. Наверно потому, что они любили страну не так, как хотела власть.

Большинство, впрочем, любили как надо. Но имеются сведения, что был план, установленный приказом №00447. И «органы» должны были этот план выполнять.

Так, в Грузии приказ предписывал расстрелять 2000 человек, а 3000 — посадить на 10 лет. В Ленинградской области 4000 — расстрелять, 1000 — посадить. Без суда, без следствия, без доказательств. Без ничего.

     «Большой террор» — жутчайшая веха в истории нашей страны.

      Сталин сотворил нечто настолько противоестественное, что даже сложно это сформулировать человеческом языком.

 

     К нам в 46 году неожиданно приезжает солидный, отказавшийся представиться мужчина, вызвавший семейный переполох и явный страх. Он нашептал, что, будучи репрессированным,  ехал в одном товарняке с Отцом, где они и побратались. Около Стерлитамака зэки разобрали пол у вагона. Ему удалось спрыгнуть на ходу поезда, а отец  отказался. Якобы, из-за физического страха, но, как мне кажется, - скорей из имманентной законопослушности. Они обменялись адресами и  дали взаимный обет, что каждый из оставшихся в живых, пренебрегая риском, посетит семью друга. Это посещение длилось не более часа. Уходя, не сказав ни своего имени, ни координат, гость умолял молчать…

 

     Мою Маму-Люсю вызвали в «органы» на предмет возможного осведомительства. Но из нее там вытекло столько «слез и соплей», что  «Наши» отстали от нее без наказания ввиду явной  биологической несостоятельности.

об этом и подобном см. мои «Разноцветные воспоминания»

 www.proza.ru/2010/01/09/225

Жду отзывов