Довоевались

Американцы, кажется, начали замечать наши "Ура!", "На Берлин!", "Повторим!", "Сотрём!" и прочее.

Иран и КНДР – вообще хорошая компания. Но главное не в этом. Главное – за что воюем?

Очень нам хочется воевать. Понятно – падение СССР, которое ожидалось как прыжок вверх, оказалось не прыжком, а падением. Мы победили коммунизм, но мы и проиграли: пошли не вверх, а вниз.

Насколько в этом виноват Запад? Конечно – ненасколько, сами виноваты. Но когда мы принимали ответственность на себя?

В общем, идея, что мы воюем с Западом, попала на подготовленную почву. Только за что воюем?

За право элиты обирать остальное общество? Хотя это частность. За другое право нам предлагается воевать – за право оскотиниваться. Но и это не совсем точно: мы претендуем на право делать такое, чего никакая зверушка делать не может по своей природе: не просто жить плохо, а быть сознательно плохими, и при это называть свое плохое хорошим. Не просто жестокость, а жестокость, выдаваемая за добродетель. Не просто алчность, а алчность, принципиально ненасыщаемая. Не просто ситуативная ложь, а ложь возведенная в принцип.

Вот что мы защищаем. И ничего больше. С такими знаменами войн не выигрывают. Но мало что не выигрывают – не ведут.

То, что нам пытаются представить войной, на самом деле простое хулиганство. А хулиганы не воюют. Им воевать западло. Махать кулаками и вопить "Замочу!" – это не война. А ничего другого у нас нет.

И в этом отношении даже КНДР с Ираном нам не компания. Иран отстаивает некие принципы – дикие, архаичные, нежизнеспособные, но принципы. Северная Корея – тоже. Тоже дикие и тоже нежизнеспособные. Но принципы. А мы?

Только не говорите про православие и самодержавие. И их мы не отстаиваем. Всё-таки слишком умны...

Война Ирана или Кореи против Запада – это война за отжившее, за старое, война поэтому обреченная на поражение. Но это война. А у нас? А у нас для войны нет главного – знамени. И поэтому с нами воевать нельзя. Только отправить в вытрезвитель. Что история потихоньку и делает.

Впрочем, Запад не торопится. Зачем? Когда дебош наш вредит исключительно нам самим. Изматывает исключительно нас самих. Обессиливает нас самих. Убивает нас самих. И куда эффективнее, чем это могут сделать санкции или даже военное вторжение. Зачем нас завоевывать? Когда мы разрушаем себя сами.

Что тут можно сделать? Да, фактически, ничего. Чтобы делать, надо проспаться. А мы сначала полезли к Западу с поцелуями, потом, заметив брезгливое недоумение целуемого, стали интересоваться, уважает ли нас Запад, а обнаружив, что уважения нет, замахали кулаками, теряя равновесие и рискуя шлепнуться при каждом взмахе.

В общем – куражимся, тешим душу. Не замечая, что пока мы так весело проводим время, наши карманы чистят. Но нам не до карманов. Что за мелочность – карманы! Когда не уважают!

Ну, хорошо – это власть и "86" (дай бог, чтобы в реальности их набралось хоть 40%, хотя почему "дай бог"?). Про власть и "86" – понятно. У одних интерес, у других глупость. От нее же, от глупости только может проистекать такое поведение. А что же "14" (реально, конечно, не меньше 30%)? Что наиболее здоровая часть общества?

А наиболее здоровая тоже больна. Ей тоже война мерещится. Только она эту войну мечтает проиграть. Вот было бы здорово – оккупационная администрация, денацификация, план Маршалла и всё такое... Та же наша мечта. Чтобы нам – на печи, и чтоб всё по нашему хотению исполнила щука. Только у этой части общества щука – заокеанская. Отсюда и призыв: "Предлагаем сдаться!", на что следует грозная отповедь: "Русские не сдаются!.. На Берлин!.. За немками!..". И шмяк – в лужу. Такой вот внутриобщественный диалог. Очень продуктивный. Для тех, кто занят делом. То есть нашим карманом.

Ну, хорошо. А что значит "проспаться"? Что можно, когда (если) проспимся?

Тогда кое-что можно. Можно, например, понять, что западная модель устройства общества не справляется с современными вызовами, плохо справляется. Отсюда и перманентный кризис с марксовых времен. В чем плохость? В несвободе, в малой, ограниченной, недостаточной для 21-го века свободе удовлетворять главную человеческую потребность – потребности в росте, в развитии. Лучше, чем при тоталитаризме, конечно. Но не очень. Очень не очень. Большие здесь есть резервы для совершенствования.

Резервы есть, а возможностей нет. Чтобы появились возможности, надо всё менять. А это невозможно без остановки социальной машины, то есть жизни. Именно поэтому новым формам общественной жизни будет чрезвычайно трудно возникнуть внутри старых. Гораздо труднее, чем " на пустом месте". Так, впрочем, всегда бывало в истории: новое возникало не внутри пышно разросшегося старого, а рядом...

Значит, новые формы возникнут не внутри цветущей Западной цивилизации. А где-то еще. Где? Ну, не у пьяницы во время пьяного дебоша – это точно. А вот если проспится – кто знает...    

37
1472
9