Власть-главный организатор реидерских захватов прав человека,свободы слова. "Левада-центр"

Прокуратура признала социологов из «Левада-центра» «иностранными агентами».

По мнению надзорного органа, политические исследования одного из самых известных российских социологических центров, профинансированные из-за рубежа, влияют на общественное мнение россиян. Центр, например, каждый год замерял «общественные настроения», проводил опросы, касающиеся работы полиции, и так далее. «Иностранными агентами» прокуроры готовы признать и одну из структур ВЦИОМа. В «Левада-центре» уверены, что прокурорская проверка — это попытка власти взять под контроль любые научные исследования. «Лента.ру» выяснила у социологов, как они относятся к проверкам НКО и верят ли, что в России останутся независимые общественно-политические опросы и рейтинги.

Лев Гудков, директор «Левада-центра»

Предостережение, в сравнении с теми бумагами, которые поступали в другие организации, — это наиболее мягкий вариант. Но он для нас создает массу проблем, потому что неясны определения, что такое иностранное финансирование и политическая деятельность. Иностранных грантов у нас не так много. Они занимали полтора-три процента от нашей деятельности, и в настоящее время у нас их нет вовсе. Но поскольку мы независимая организация, не финансируемая государством, бюджетом и прочее, то мы живем за счет денег, которые зарабатываем сами, благодаря проведенным для крупных российских и иностранных корпораций маркетинговым исследованиям, исследовательским проектам, консалтинговым работам и прочему. А наши политические проекты мы проводим за свой счет, перераспределяя деньги из своих источников. Но из-за неясной трактовки того, что такое «политическая деятельность», мы, возможно, будем вынуждены закрыть и неполитические проекты.

Я категорически против того, чтобы называться «иностранным агентом». Во-первых, это унизительно, потому что в русском языке «иностранный агент» (а мы проводили такой опрос) ассоциируется исключительно с диверсантами, со шпионажем, с подрывными элементами. Второе: мы не являемся «иностранными агентами» в правовом смысле. Мы не проводили исследования в политических интересах заказчика, заказчик не формулировал для нас никаких целей исследования. Все это мы делали сами.

В 2008 году, когда разразился кризис, мы вынуждены были прервать наши долгосрочные исследования, которые мы вели с 1993 года. Мы регулярно замеряли общественное настроение, это «Мониторинг социально-экономических процессов в России». Многие партнеры в условиях кризиса не заплатили нам — и я вынужден был прервать эту программу. Тогда я обратился к трем американским фондам — Макартуров, Фонду Сороса и Фонду Форда. И они выделили грант на три года, который в прошлом году кончился. Конечно, мы пока продолжаем эти проекты, потому что сейчас они финансируются не из-за рубежа, но беспокоит сама по себе постановка вопроса прокуратурой. Любое упоминание власти, отношение к власти, доверие к власти на разных уровнях, я уж не говорю об электоральных исследованиях, исследованиях об отношении к гражданскому обществу со стороны населения — все это оказывается политическим. Фактически речь идет о том, что нам заткнули рот и угрожают закрытием организации, если мы будем продолжать проводить такие исследования.

Еще более возмутительно, что даже если мы получили грант от отечественной, российской организации, которая здесь работает, но та, в свою очередь, имеет иностранные источники финансирования, то мы все равно оказываемся «иностранным агентом». Например, у нас с «Общественным вердиктом» была серия исследований, опросов по теме «полицейский произвол» — коррупция, злоупотребления полиции, пытки, нарушения прав человека именно в отделениях. Мы имели дело только с «Общественным вердиктом», но, как выяснилось в ходе недавней проверки прокуратуры, «Общественный вердикт» получал деньги и от иностранных организаций — и мы тоже оказались «иностранным агентом». Это абсурдно.

Проверки прошли более чем в 700 организациях, и мы попали, что называется, в общую компанию. Дело не в том, что какие-то определенные наши исследования вызвали недовольство — ими всегда недовольна то одна, то другая сторона. Но под проверку попали не только мы, а даже структура ВЦИОМ. Уж насколько это лояльная прокремлевская организация, но им тоже вынесено предупреждение. Поэтому речь идет о том, чтобы поставить под контроль или вынудить прекратить независимые от власти исследования. Вообще любой направленности. У нас были международные сравнительные проекты о распространении наркомании или дискриминации больных. Они не имели отношения к политической деятельности, но попали под определение «иностранный агент». Прокурор сказал мне, что, конечно, закон несовершенен, там есть двусмысленности, но сейчас, чтобы признать организацию агентом, достаточно двух признаков — любое иностранное финансирование и влияние на общественное мнение. Причем общественное мнение трактуется предельно широко. Это и выступление на академическом семинаре, интервью прессе (вот, например, вам), это статья в газете или статья в академическом журнале, просто публикация наших исследований. Это удар по независимым научным исследованиям. Мы просто возвращаемся в советские времена идеологического или политического контроля над исследованиями.

Валерий Федоров, директор Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ)

«Фонд содействия изучению общественного мнения» — это НКО, ВЦИОМ является его учредителем. Предостережение прокуратура вынесла фонду, а центр — это коммерческая организация, ее невозможно признать «иностранным агентом». В ближайшие несколько недель пройдет заседание совета фонда, мы будем рассматривать это предостережение прокуратуры и думать, что делать дальше.

Конечно, неприятно, но никакой трагедии здесь нет. Это не наказание. Предостережение ориентировано на будущее. По сути, там смысл такой: если дальше хотите получать гранты от иностранных организаций на исследование политической ситуации и публиковать исследования, то тогда вам нужно регистрироваться в качестве «иностранного агента»; если не планируете, то можете не регистрироваться. Какие гранты и от кого мы получали, я оставлю без комментария. Разные были исследования, в том числе и политического характера, примеры приводить я не буду. Но рейтингами фонд не занимался. Даже в лучшие годы работы фонда иностранные заказчики не составляли большинства. Если руководство фонда примет решение впредь такие гранты не получать, то для будущего организации никаких катастрофических последствий не последует.

Давлением проверку прокуратуры я не считаю, более того, так как пришли и к «Левада-центру», и к нам, то это значит, что прокуратура не цепляется целенаправленно к «Леваде», потому что они все такие из себя оппозиционные. Наоборот, если бы цеплялись за оппозиционеров, то к нам бы явно не пришли. Есть список, вот они по нему и работают.

В законе сказано, что политические исследования и их результаты также относятся к политической деятельности. Я могу придерживаться другой точки зрения, но закон надо выполнять. Если вы декларируете, что вы выступаете против закона, то вы понимаете, на что вы себя обрекаете. Поэтому даже если мне такой закон не нравится, то, конечно, я буду его выполнять. Главные его последствия — репутационные, потому что не очень приятно сообщать каждый раз, что ты являешься «иностранным агентом». Это и бухгалтерские последствия, потому что для «иностранного агента» существует другой уровень отчетности, надо больше бумаг заполнять.

Предостережение — самая мягкая из всех возможных форм, могло быть хуже. «Левада-центр» сейчас бьет в барабаны, эмоционально привлекает внимание. Они сами говорят, что иностранные гранты на политические исследования составляют лишь незначительную часть их работы. Отказ от них не повлечет за собой разрушение центра. От себя могу сказать, что, конечно, неприятно, когда твою деятельность начинают курировать. Но закон есть закон. Кстати, никто не мешает им организовать одноименную коммерческую организацию. Но если «Левада-центр» все-таки закроется, это будет очень плохо для российской исследовательской отрасли, я надеюсь, что этого не произойдет.

Иван Климов, доцент факультета социологии Высшей школы экономики

Нужно представлять те группы, с которыми взаимодействует социолог. Если социолог приходит в районную или региональную администрацию и говорит: «Окажите содействие в проведении исследования», — то чиновники предпочтут никоим образом с «иностранными агентами» в контакты не вступать. Существует огромное количество других социальных групп: рабочие на предприятии, руководители организаций. И когда к ним приходят социологи и говорят: знаете, я тут «иностранный агент», поучаствуйте в моих исследованиях, — то, естественно, никто не будет разбираться, что это за статус и что он значит — просто предпочтут не связываться. Неважно на самом деле, представляется он «иностранным агентом» или нет, просто люди знают, что одну из организаций, которая у всех на слуху, назвали «иностранным агентом», и население предпочтет не отвечать на соцопросы вовсе.

Кроме того, представьте: вот существует исследовательский центр в Москве. У него налажены отношения со множеством подрядчиков, партнеров в регионах. И этот центр признают «иностранным агентом». Его партнеры говорят: я не хочу быть «иностранным агентом» и не хочу получать ваши деньги. Значит, этот центр теряет свою региональную сеть.

Будет большая доля людей, отказывающихся отвечать на политические вопросы. Например, о доверии президенту. И мне будет очень интересно посмотреть, как будут меняться рейтинги ФОМа, ВЦИОМа, «Левады». Потому что если у людей формируется общее недоверие к технологии политических исследований, то все те замеры, которые необходимы власти, чтобы понимать ее позиции, природу ее рейтингов, тоже поплывут. Власть фактически теряет один из важнейших механизмов обратной связи.

Это касается не только политических исследований. Уже сейчас руководители различных исследовательских центров, университетских социологических лабораторий говорят: вот [например] у меня есть предложение об исследовании со стороны «Гринпис», исследование вообще никак не связано с политикой, но я отказываюсь, потому что не хочу терять свой статус, если меня признают «иностранным агентом».

Исследования по широкой общественной, политической и социальной тематике не могут быть признаны политической деятельностью, потому что это не участие в политическом процессе, это не форма борьбы за власть. Аргумент, что ученые и исследователи не должны оказывать влияние на общественное мнение, вообще не выдерживает критики. Если я публикую результаты исследования в научном журнале, тираж которого — 200 экземпляров, то я все равно влияю на мнение своих коллег. При имеющемся толковании политической деятельности под статью можно подвести любую научную публикацию, даже подготовку к дипломной работе, потому что в нашем университете она должна быть размещенна в системе «Антиплагиат». Мы должны сказать студентам — не пишите, не исследуйте?

Ситуация с законом об НКО приведет к тому, что исследования и результаты будут закрытыми. Будут действовать более жесткие коммерческие отношения между заказчиком и исполнителем. Данные социологического исследования, опроса общественного мнения станут коммерческой тайной. И для власти, если она печется о безопасности и гуманитарном шпионаже, это будет хуже. Она не будет понимать, что интересует ее предполагаемых противников и на какие российские болевые точки они нацелены.

Игорь Задорин, руководитель исследовательской группы ЦИРКОН

Проблема не в «Левада-центре», а в самом законодательстве: формально получается, что прокуратура права, потому что публикации результатов социальных исследований действительно влияют на общественное мнение. Но приписывание всего, что влияет на общественное мнение, к политической деятельности — серьезная ошибка законодателя, которую нужно срочно исправлять. Потому что в таком случае к политической деятельности должна быть приписана масса других сфер общественной жизни — кино, литература, театр, а также научные и маркетинговые исследования и много всего другого. Ну хорошо, наука, культура, искусство законом выведены из понятия политической деятельности, а церковь — она что, не влияет? А общество «Знание»? А Академия наук как общественная организация? Товарищество собственников жилья, общества любителей автомобилей «Победа» и астрономов-любителей? А представьте себе, что кто-то провел исследование на зарубежные деньги по спросу на подгузники и потом опубликовал его результаты. Строго говоря, такая публикация тоже влияет на общественное мнение — по поводу подгузников.

В этой связи то, что надо делать, и то, что коллеги-социологи уже организуют, — это не выступления в защиту конкретных социологических центров (хотя и это возможно), а конструктивные предложения по корректировке закона. Законодатели должны понять, что конкретная практика выявила серьезные огрехи в содержании и применении этого нормативного акта. Данный закон и его правоприменение по большому счету не только приносят вред конкретным исследовательским центрам, которые «попали под раздачу», а ломают в целом институт изучения общественного мнения в стране. Через опросы общество узнает само себя, осуществляется функция обратной связи, функция социальной рефлексии. И если не будет публикаций, связанных с общественным мнением, это нанесет серьезный урон и обществу, и государству, выполняющему управленческую функцию в том числе на основе публичной исследовательской информации.

Мы, наоборот, выступаем за максимальное открытие всяческих исследований, в том числе выполненных и на зарубежные гранты, и на госзаказы. Госзаказы — это деньги налогоплательщиков, и налогоплательщики имеют такое же право знать о состоянии общества, как и госзаказчики исследований. Мы за законодательное закрепление того, чтобы исследования, проведенные на деньги общественных фондов (как российских, так и иностранных), передавались бы в открытые архивы социологических данных. Это позволит избежать подозрений в осознанном искажении результатов, потому что данные будут доступны для профессиональной экспертизы. 

Мы пытаемся сделать все, чтобы доверие общества к результатам исследований росло, а статус «иностранного агента» в России однозначно наносит исследовательской организации репутационный ущерб. Это подтверждено в том числе и разными опросами, проведенными в последнее время.

Профессиональное социологическое сообщество склонно предложить законодателям и правоохранительным органам временный мораторий на применение закона об НКО до его более серьезного обсуждения и корректировки. Последняя должна быть связана с уточнением базовых понятий, а именно понятий «политическая деятельность» и «иностранное финансирование». Про финансирование в законе также сказано весьма размыто. Представьте себе, что организация проводит опросы по российским госзаказам, публикует данные этих опросов много лет, а потом один раз делает небольшое исследование про ООН для международной организации. Грант составит два-три процента от годового оборота, а формально получается, что такая организация — уже «иностранный агент». Нужно ввести более внятные критерии — например, связанные с долей иностранных денег от общего оборота и тому подобные.

При попадании в ситуацию «Левада-центра», я, конечно, все равно бы поступил как законопослушный гражданин. Если сейчас такой закон, то, значит, надо регистрироваться как «иностранный агент». А потом, возможно, предъявил бы встречный иск о нанесении репутационного ущерба... Можно, конечно, закрыться и перерегистрироваться — это тоже будет весьма распространенным шагом. Кстати, недостатки закона как раз подвигают к тому, что многие исследовательские НКО перерегистрируются в частные компании, у которых та же деятельность будет вполне допустимой. Таким образом, мы фактически еще больше коммерциализируем социальные исследования, переводя их в частный сектор. То, что выдавалось как грант и было публичным для НКО, теперь будет делаться как заказ частной компании и будет закрытым в рамках закона о коммерческой тайне. Ну не абсурд ли?