ИЛЬЯ ГЛАЗУНОВ: "Возрождение России начнется в Петербурге!"

 

Художник Илья Глазунов, который приехал в наш город всего на несколько дней, сейчас постоянно живет в Москве. Там у него много должностей, званий и обязанностей: он и ректор Всероссийской академии живописи, ваяния и зодчества, профессор и академик, директор Всесоюзного музея декоративно-прикладного искусства, и, как говорили в былые времена, и прочая, и прочая. Награжден, увенчан, прославлен. А если короче, то сегодня Илья Сергеевич – один из самых знаменитых в России и за рубежом живописцев. Но родом он из нашего города, здесь родился и вырос, а его предки жили в Петербурге еще 200 лет назад.

Описание: http://www.spbdnevnik.ru/image/article/115400.jpg

Я встретился с Ильей Сергеевичем в Манеже, когда рабочие развешивали его картины для предстоящей экспозиции. Громко стучали молотки, вокруг маэстро суетились служащие Манежа, назойливо наседали вездесущие телевизионщики со своими камерами.

– Илья Сергеевич, – обратился я к нему, – интервью для нашей газеты. О Петербурге. Что-то вроде, прогулки по городу вместе с Ильей Глазуновым…
– О Петербурге? Прогулка? О, замечательная идея! – оживился маэстро. – Только, знаете что… Тут у меня сейчас дел полно. Вот возьмите эту книгу. – И он протянул мне толстый том. – Тут все написано. Прочитайте, а потом и напишите!

Я раскрыл книгу с надписью на обложке «Илья Глазунов. Россия распятая» и прочел ее в один вечер, не отрываясь. Замечательная книга! Особенно интересны в ней главы, где автор, родившийся и выросший в нашем городе, переживший в нем блокаду, а потом учившийся в Академии художеств, рассказывает о Петербурге. Многие из вас, наверное, ее не читали, а потому будет интересно познакомиться с этими воспоминаниями, совершить вместе с Глазуновым своего рода виртуальную прогулку по Ленинграду-Петербургу.

Другие лица

«Вспоминая довоенное детство, оглядываясь вокруг себя сегодня, – пишет Глазунов, – мне порой кажется, что все это было не со мной и в другом мире, в другой, еще живой, хотя и полуразрушенной России. Это было в Петербурге, который за шесть лет до моего рождения был назван Ленинградом. Какие одухотворенные, добрые, словно сошедшие со страниц журнала «Нива» лица окружали меня тогда! Таких не будет уже – они сметены навсегда войнами и красным геноцидом. Слышу цокот копыт по булыжной мостовой и звонки трамваев на Петроградской стороне. Помню, как поразили меня синие волнистые линии, отмечающие уровень наводнения Невы; глядя на них снизу вверх, я думал: а ведь во времена Пушкина вода поглотила бы и нас…
В памяти живет и наш петербургский двор, а неподалеку – Ботанический сад, шумящий высокими кронами деревьев, среди которых высился дуб-великан, посаженный по преданию, самим Петром I. Его свалило наземь ураганом совсем недавно… В густой и таинственной зелени парка мерцали черные пруды, в одном их которых, как в зеркале, отражалась беседка, где в задумчивости любил сидеть Александр Блок. В Ботаническом саду я бывал до войны каждый день…

Страшные годы

«Страшные годы войны предстают передо мной, как огромная апокалипсическая туча, сметающая все на своем пути… Мне и сейчас по ночам слышатся завывания сирен и зловещее тиканье метронома по радио, глухие взрывы, от которых шатаются погасшие люстры на потолке. И в лютом морозе комнат, в неверном и тусклом свете мигающей коптилки видятся мне окоченевшие тела моего отца, родных и близких. Помню сквозь слезы лицо умирающей матери, благословившей меня на спасение медной фамильной иконкой. «Я поправлюсь, сынок», – шептала она. Но чуда не произошло…»

Будущий художник

После эвакуации Глазунов вернулся в Ленинград, когда блокада была снята. «Я вернулся в родной город, – пишет он, – на пустынные набережные и проспекты столь любимого мною, загадочного в дивной красоте своей Ленинграда – Санкт-Петербурга. Я словно заново открывал его, хоть он был мне до галлюцинаций памятен. Летний сад; заколоченный досками Медный всадник; раскрашенные, будто плащ-палатки, величавые дворцовые ансамбли…»

Наступили годы учебы. «Помню, – вспоминает Глазунов, – как загадочно смотрели на нас, будущих художников, древние египетские сфинксы, когда мы неподалеку от них разгружали с баржи дрова, чтобы не замерзнуть в классах бывшей Академии художеств, на фасаде которой были начертаны слова, осенявшие меня в годы учебы: «Свободным художествам.

1725»…

Я не мог и подумать тогда, что много-много лет спустя мне суждено будет создать Российскую академию живописи, ваяния и зодчества, стать ее основателем и ректором – во имя сохранения школы высокого реализма, к которой меня приобщили мои учителя и сам дух императорского Петербурга».

Молодой художник много и упорно работает, создает картины, о которых начинают говорить. «Мне позировал Юрий Гагарин вскоре после полета. Запомнились серо-голубые глаза первого в мире космонавта, его открытая улыбка русского солдата. Он сказал мне свое знаменитое: «Поехали! У меня в распоряжении 15 минут. Вызывают к Никите Сергеевичу». Мельком взглянув на портрет, протянул уважительно: «Похож!»

Гран-при и «тройка»

«Будучи студентом пятого курса, – отмечает Глазунов, – я получил Гран-при на Международной выставке молодых художников в Праге. А в 1957 году в Москве, в ЦДРИ, была открыта, после долгих колебаний дирекции, моя первая выставка, на обсуждение которой пришло столько зрителей, что был вызван наряд конный милиции. Западная пресса назвала ее «ударом ножа в спину соцреализма». Мне тогда было 26 лет. Я впервые ощутил любовь народа, злобную ненависть официальной критики и тех, кто, исповедуя партийную идеологию лжи соцреализма, был против моей правды жизни, считая Достоевского мракобесом, не приемля любовь к вечной России. Вернувшись в Ленинград, я получил «тройку» за диплом и был распределен учителем черчения в Ижевск, потом в Иваново. Я был изгнан из родного города и переехал в Москву, где у меня после выставки появилось много друзей…»

Через много лет Глазунов снова приехал в родной город. Посетил Петроградскую сторону, пришел во двор дома, где прошло его детство, и умерли в блокаду отец, мать, дядя, бабушка и тетя. Потом направился на Серафимовское кладбище, потому что говорили, что всех, кто жил на Петроградской стороне, в блокаду хоронили именно там. «Неподалеку от дороги рыли могилу, выбрасывая наружу комья желтой вязкой глины. Склонившись над ямой, я спросил, где находятся могилы погибших в блокаду. Могильщик в грязном мокром бушлате, стоя на дне ямы, поднял кверху свое изрытое оспой лицо и, утерев рукавом пот, сказал:

– Пойдешь прямо мимо церкви, увидишь траншеи; братские могилы – как грядки – там хоронили блокадников…
Стал накрапывать дождь, черные деревья роняли с ветвей холодные капли. Предо мной было огромное поле с едва заметными в траве грядами, уходящими к горизонту, – сотни тысяч ленинградцев были похоронены здесь…»

Начнется в Петербурге

«Может быть Петербург, как ни один город в мире, – делает вывод Глазунов, подводя итог своим размышлениям о городе, – имеет свою особую душу, присутствие некоего одухотворенного индивидуального начала, заключенного в комплексе архитектурных ансамблей, величественно-широкой Неве, мостах, нависших над рябью свинцовых могучих, заветренных волн... В который раз, гуляя в поздний вечер по пустынной длинной набережной, защищая рукой шапку от злого осеннего ветра, я подходил к Медному всаднику, поднимал голову к быстро несущемуся низкому ночному небу и глядел в грозное лицо Петра, изумляясь волевой силе, спорящей с напором стремительных небес».

У Глазунова рано, еще в советские времена сформировалось твердое мировоззрение горячего русского православного патриота, державника. Он часто повторяет знаменитые слова Суворова, который тот произнес после взятия штурмом неприступной, казалось, крепости Измаил: «Мы – русские, какой восторг, ура!» Все мои картины посвящены России, говорит художник. Любовь к Родине – основное, что должно вдохновлять каждого из нас. Сейчас наша страна переживает непростые времена, русская культура находится в загоне.

Но я верю, что возрождение начнется, и я хотел бы, чтобы оно началось в Петербурге!

Владимир Малышев, фото: Дмитрий Фуфаев 

 

Источник: http://www.spbdnevnik.ru/?show=article&id=11540

20
465
12