С цензурой, просматривающей иностранные издания и решающей, пропускать их к нашему читателю или не пропускать, Петр Леонидович Капица столкнулся осенью 1934 года, когда после многих лет жизни в Кембридже приступил к работе на родной земле.
16 января 1935 года он пишет заместителю председателя СНК СССР В.И. Межлауку: «Вчера позабыл с Вами поговорить о следующих вопросах. Дело в том, что мне присылают два английских еженедельника, без сомнения, Вам хорошо известных: The Manchester Guardian Weekly и The New Statesman and Nation. Также изредка книги. Цензура их то пропускает, то не пропускает. Конечно, я получаю их для личного пользования, и поэтому нельзя ли попросить цензора быть менее строгим?»
Менее строгим цензор не стал. «Казалось, следовало бы учесть, что я прожил 13 лет за границей и нет надобности нарушать так резко моих привычек, – настаивает Капица в письме к Молотову 7 мая того же года. – За границей в продолжение ряда лет я читал всегда два еженедельника: The Manchester Guardian Weekly и The New Statesman – самая левая и независимая английская печать. Но когда я просил позволения на то, чтобы их мне пропускали, оно мне не было дано».
Бдительность цензуры в те годы (да и в любые другие) была порой просто фантастической, а ее действия – непредсказуемы. В конце 1935 года, например, она задержала в ленинградском порту несколько ящиков с приборами кембриджской лаборатории П.Л. Капицы. Научное оборудование лаборатории благодаря содействию Резерфорда, у которого Капица работал с 1921 года, было приобретено советским правительством для строящегося в Москве Института физических проблем.
Отправкой оборудования занимался в Кембридже Джон Кокрофт, ближайший помощник Капицы, в будущем – глава Британской атомной комиссии. Поскольку в те годы не были еще созданы всевозможные полимерные материалы, англичане для упаковки приборов, отправляемых в Москву, использовали старые газеты. И цензор ленинградской таможни задержал все ящики с этим подозрительным грузом. Он собирался внимательнейшим образом исследовать все поступившие из Англии газеты, предварительно, конечно, аккуратно их разгладив. Приборов было много, они были очень ценные, поэтому газет англичане не пожалели, так что проверка их содержания могла затянуться на многие дни, а может, и недели.
Конфликт удалось тогда каким-то образом уладить – то ли «вредные» газеты оставили на таможне, а приборы упаковали в наши родимые, советские, то ли цензор вдруг смилостивился и – «в порядке исключения» – разрешил отправить «опасный» груз в Москву. Когда сотрудники Института физических проблем, выезжавшие в Ленинград встречать долгожданные приборы, рассказали Капице о своих злоключениях, он в тот же день позвонил в Кембридж Кокрофту и попросил впредь ничего в старые газеты не заворачивать. Он смеялся, конечно, рассказывая своему другу о ленинградском цензоре, но это был смех сквозь стыд.
Капица смехом не ограничивался. Со «смехотворными» действиями цензуры он боролся весьма решительно.
Я начал работать с Петром Леонидовичем в 1955 году, когда он вернулся в созданный им институт, из которого был изгнан Сталиным в 1946 году после конфликта с Берией. Директору Института физических проблем был нужен референт, владеющий иностранными языками, и он предложил мне эту работу… Когда я заходил к нему иногда утром – он жил на территории института, – я часто заставал его у радиоприемника: после завтрака он всегда слушал выпуск последних известий Би-би-си (на английском языке, естественно). Это была привычка, укоренившаяся, по-видимому, на всю жизнь – как утренняя зарядка.
В список зарубежных журналов, которые он просил Книжный отдел АН СССР выписать для него на 1956 год, он включил, понадеявшись на «оттепель», «Нью стейтсмен энд нейшн», «Экономист» и «Обсервер» (Англия) и «Ю–Эс ньюс энд Уорлд рипорт» (США). В президиуме АН СССР эти «политические» журналы были вычеркнуты. «Капица – физик, – было сказано, – пусть и читает по своей специальности». Петр Леонидович пошел к президенту АН СССР, академику А.Н. Несмеянову. В такого рода делах последнее слово было за президентом. Убедить Несмеянова Капица не смог – время для такого рода «вольностей» еще не наступило. Ледяное дыхание предыдущих страшных лет то и дело прибивало к земле робкие ростки свободы и здравого смысла…
Через книжный отдел АН СССР Капице впервые удалось выписать зарубежные общественно-политические журналы лишь в 1961 году. Весьма солидный «Форин афферс» и очень реакционный, но насыщенный информацией «Ю–Эс ньюс энд уорлд рипорт». Эти американские журналы Петр Леонидович выписывал до конца своей жизни.
В последние годы жизни Капицы в поступлении из-за рубежа периодических изданий наметились две как бы взаимоисключающие тенденции – все большие ограничения и большая как бы открытость. Приведу пример. В журналах, на которых цензор ставил «знак ограниченного пользования» (пресловутый шестигранник, в просторечье – «гайка»), но тем не менее «удалял» страницы с сомнительным, по его мнению, текстом (что-нибудь не очень, лестное о Л.И. Брежневе). Но вместе с тем шариковой ручкой писал на обложке журнала: «–3» или «–5». То есть сообщал вам без утайки, что изъял для вашей же пользы три или пять страниц.
В эти же годы была четко отработана процедура поступления (или непоступления) к советским ученым выписанных ими или на их имя зарубежных изданий.
В середине января в книжный отдел начинали поступать выписанные Капицей зарубежные журналы. У меня была доверенность от Петра Леонидовича на получение иностранных изданий «со знаком ограниченного пользования». Я расписывался за секретные журналы и вез прямо на дом к Петру Леонидовичу. Если журналов пришло сразу очень много, он несколько номеров давал мне и говорил: «Просмотри и отметь все самое интересное». Что я и делал многие годы с большим, признаться, удовольствием и пользой для себя.
Теперь о журналах, поступавших на имя Капицы без посредничества книжного отдела. Здесь очень многое зависело, по-видимому, от характера и прочих качеств цензора. Несколько лет, например, Петр Леонидович получал «Нувель обсерватер» на дом с обычной почтой. Открывает утром почтовый ящик, а там, рядом с «Правдой» и «Огоньком», лежит себе спокойно его любимый французский еженедельник. Без всякого, причем, цензорского знака, хотя сомнительных и даже просто предосудительных материалов в этом журнале бывало более чем достаточно, на «гайку» тянул почти каждый номер.
Долго так, естественно, продолжаться не могло – это было бы слишком хорошо! – и настал день, когда этот журнал вдруг исчез… Месяц его нет, второй… Будто его вообще никогда и не было.
Неужели нашего цензора уволили, думали мы. За либерализм уволили? А может быть, новые правила появились? Более жесткие и суровые.
Тут ведь сам Бог велел – есть «гайка», вот и закрутим ее еще на пару оборотов. Стоял гриф «секретно», поставим – «совершенно секретно».
В конце концов выяснилось, что «Нувель обсерватер» Капицы стал от цензора поступать в спецхран Института научной информации по общественным наукам АН СССР. Такой порядок был установлен новыми «Правилами» для журналов, поступающих в нашу страну «неположенным образом» и достойных «гайки».
В этом важном государственном деле, как видим, в последние застойные годы появился некоторый порядок. Четкость появилась и определенность.
Петр Леонидович Капица прилагал немалые усилия к тому, чтобы этого «порядка» и этой «четкости» не стало. Об этом свидетельствуют и те три письма «наверх», которые мы предлагаем вниманию читателей.
На фото: 1916 год. Семинар А.Ф. Иоффе в Петербургском политехническом институте. Пётр Капица стоит крайний справа
Фото из архива автора
Зам. председателя СНК СССР В.И. Межлауку
19 ноября 1937, Москва
…Существует ряд журналов, как Nature, La Science la Vie и др., в которых печатается все новое, что происходит в науке и в ученом МИРЕ. Эти журналы нам очень нужны, так как там очень быстро и кратко печатаются все новейшие открытия до того, как они полностью будут напечатаны в больших научных журналах. Кроме того, там дается отчет о всех конгрессах, съездах и дискуссиях.
За последние два месяца эти журналы перестали к нам доходить. Я справился, в чем дело, и узнал, что их задерживает цензура. На прошлой шестидневке я был в Ленинграде, и оказалось, что там цензор более разумный человек, и ленинградцы их получают. Уже то, что задерживают эти журналы, есть безобразие, но еще хуже, что это делается так нелепо. В Ленинграде я прочел эти номера и старался выяснить, почему цензор их задержал.
Например, в одном номере сказано, что на конгрессе в Париже, устроенном по случаю [Всемирной] выставки, поражало полное отсутствие делегатов-представителей науки СССР.
Ну что тут такого, чтобы запретить журнал?
Мы все знаем, что держат нас, как институток в закрытых учебных заведениях, и боятся, чтобы кто не лишил невинности или не похитил.
В другом номере отчет о дискуссии между Вавиловым и Лысенко, отчет составлен из опубликованных у нас стенографических записей. Я прилагаю его перевод. Как Вы видите, есть недружелюбные нотки, но что в этом удивительного? Зачем это скрывать от советских ученых?
Это мне напоминает рассказ про одного девятилетнего мальчика, который спросил отца: «Как я родился?» Отец ответил: «Тебя аист принес». Тогда мальчуган заявил: «Представьте себе, как мой папа плохо осведомлен в сексуальных вопросах». Так вот, цензор, по-видимому, разделяет отжившие взгляды этого папаши.
Я бы очень просил: либо
1) указать цензору, чтобы он пропускал для меня все указанные журналы, либо
2) если вы уж очень боитесь, чтобы я узнал, что мне не надобно знать, то пусть поступает, как прежние цензоры, и ставил бы черный штамп на соответствующих местах, они-то меня всего меньше интересуют.
3) Если это покажется хлопотно, то пускай мне скажут, и я сам напишу в редакции этих журналов, чтобы перед посылкой мне они сами бы затемняли все места, касающиеся СССР, и я уверен, что для меня они это сделают …
Привет
П. КАПИЦА
Секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову
12 ноября 1945, Москва
Уважаемый товарищ Маленков!
Посылаю Вам номер журнала «Нейчур», зверски изуродованный нашей цензурой.
Как известно:
1) Согласно Устава Академии наук, книги и журналы академиков не подлежат цензуированию;
2) Видно, цензура чересчур низкого мнения о моральной устойчивости наших ученых и воображает, что есть такие сведения, которые могут совратить их с пути истинного;
3) Видно, что цензура настолько тупоголова, что не понимает, что советская страна настолько крепка, что никакие высказывания против нее ей не страшны, а только смешны.
Поэтому считал бы, что цензора надо наказать и, согласно его способностей, посоветовал бы поставить [его] в угол на колени и на горох [и пусть] стоит до тех пор, пока не выучит наизусть три главы из Карла Маркса, а журнал в первоначальном виде вернуть мне.
Уважающий Вас
П. КАПИЦА
Члену Политбюро ЦК КПСС председателю Комитета государственной безопасности СССР товарищу Ю.В. Андропову
22 апреля 1980, Москва
Глубокоуважаемый Юрий Владимирович!
Вместе с этим письмом посылаю Вам экземпляр моей книги «Наука – дело международное». Эта книга опубликована в Италии издательством «Эдитори реунити» по договору с ВААП. Она включает в себя перевод основных статей, опубликованных в моей книге «Эксперимент. Теория. Практика», которую я Вам посылал года два назад.
Причина, по которой я посылаю Вам итальянскую книгу, следующая. Это один из авторских экземпляров, присланных по почте издательством. Как Вы легко можете удостовериться, в этой книге отсутствуют первые 30 страниц, где было напечатано предисловие под заглавием: «Petr Leonidovic Kapitza – scianziato umanista e revoluzionario concreto», что в переводе с итальянского – «Петр Леонидович Капица – ученый, гуманист и революционер дела».
Это изъятие было сделано на почтамте цензурными органами.
На фото: Капица (слева) и Семёнов (справа)
Фото из архива автора
В будущем году у нас выйдет в свет 3-е издание моего сборника «Эксперимент. Теория. Практика». Он публикуется также за границей на девяти языках. Но только итальянское коммунистическое издательство предпослало книге развернутое предисловие. Это предисловие, написанное коммунистом, философом товарищем Л.Л. Радиче, и было изъято нашей цензурой. О существовании этого предисловия я узнал только после выхода книги в свет.
Возникает вопрос: зачем нашей цензуре ограждать меня от знакомства с предисловием к моей книге, да еще написанным ученым коммунистом? (Достаточно посмотреть заголовки некоторых глав этого большого предисловия, в котором рассказывается о научной и общественной деятельности П.Л. Капицы, чтобы понять, почему оно не было «пропущено» тогдашней цензурой: «Гражданин Капица против сталинского произвола…» и «против какой-либо реабилитации Сталина», «За свободную дискуссию, против догматизма», «В защиту гражданских прав», «Прогресс требует свободы»… Есть в этом предисловии и ссылки на труды запретного в те годы Роя Медведева, позднее народного депутата СССР, в частности на его книгу «Сталинизм», опубликованную в 1972 г. миланским издательством «Мондадори» и с которой нас недавно познакомил журнал «Знамя». – П. Р.). Подобное делается у нас цензурой не раз. В иностранных журналах, которые я выписываю через Книжный отдел Академии наук, часто бывают вырезаны целые статьи. Несколько раз я пробовал сам подписываться на газету «Монд» или журнал «Ньюсуик». Но очень быстро они совсем переставали приходить.
Непонятно, зачем нужно ограждать меня от получения иностранной информации. Что это – забота о моей нравственности?
На самом деле это для нас вредно. Вот пример. В 1967 г. Лейденский университет присудил мне золотую медаль имени известного голландского физика Камерлинг-Оннеса. Ее вручают через год примерно после присуждения, в день рождения ученого. Когда я приехал в Лейден, то сразу же обратил внимание на некоторое замешательство у профессоров. Оказалось, что вызвано оно было тем, что за промежуток времени между присуждением и вручением медали произошли чехословацкие события. Вручение медали обставляется торжественно, в присутствии не только профессоров, но и студентов, и меня с тревогой предупредили, что студенты собираются организовать обструкцию. Естественно, первое, что я спросил, будут ли в меня бросать тухлыми яйцами или помидорами, но меня успокоили, сказали, что будет только «кошачий концерт», Тогда я попросил, чтобы мне дали возможность предварительно побеседовать со студентами. На это охотно согласились.
На следующий день был устроен завтрак, на котором было человек двенадцать представителей студентов. Присутствовал также декан и один или два профессора. Голландцы хорошо говорят по-английски, и оживленная беседа длилась около трех часов. При вручении медали не только не было кошачьего концерта, но когда через несколько дней я был в Дельфте, то там студенты просили меня провести с ними собеседование. Видно, они узнали о лейденских событиях. Потом, когда я поехал в Амстердам, там повторилось то же, но тут я был тронут тем, что после собеседования студенты подарили мне небольшой альбом с репродукциями картин Босха. Вы, может быть, помните этого художника XVI века, одного из предшественников сюрреалистов, и его знаменитую картину «Корабль дураков».
Посудите сами – чтобы успешно проводить такие беседы, мне нужно быть хорошо информированным о том, что о нас говорят и думают за рубежом.
То, что делают наши органы цензуры, выглядит так, как если бы на Олимпийских играх нашим бегунам привязывали бы к ногам гири или борцам связывали руки. К тому же такие цензурные мероприятия, как вырезание статей и тому подобное, в наше время не могут быть эффективными, так как теперь существует широкая информация по радио. Конечно, не через «голоса» и «волны», которые не отличаются достоверностью. Но, зная иностранные языки, можно непосредственно слушать передачи, предназначенные для собственных стран; к тому же они передаются без помех. Конечно, это хлопотно, так как пока услышишь то, что тебя интересует, приходится прослушивать много никчемного. В печатных органах читаешь только то, что нужно, поэтому их и предпочитаешь.
О вреде, приносимом цензурой, я говорил в Академии наук с вице-президентом академиком П.Н. Федосеевым, а также у нас в институте с Вашим ответственным работником тов. В.В. Д-м. Я напомнил им, что еще давно был декрет Ленина об освобождении академиков от цензурных ограничений. Эти товарищи скорее сочувственно отнеслись к моим жалобам и не пытались оправдывать наши цензурные ограничения. На этом все кончилось, и журналы продолжали кастрировать.
После того, как была вырезана статья из перевода моей книги, я решил написать Вам, поскольку это делается работниками, находящимися под Вашей эгидой.
Уважающий Вас
П.Л. КАПИЦА
Месяц с небольшим спустя, 28 мая 1980 г., Ю.В. Андропов пишет Капице следующее письмо:
«Глубокоуважаемый Петр Леонидович! В связи с Вашим письмом, касающимся обстоятельств получения Вами из Италии авторского экземпляра Вашей книги «Наука – дело международное», сообщаю, что органы Комитета государственной безопасности той деятельностью, о которой идет речь в письме, не занимаются.
Одновременно посылаю Вам новый, с полным текстом, экземпляр написанной Вами и изданной в Италии книги.
С наилучшими пожеланиями
Ю. В. Андропов».
В настоящее время в архиве П.Л. Капицы хранятся пять экземпляров его книги, изданной в Италии: два экземпляра – с предисловием, в трех экземплярах предисловие изъято.
Комментарии