28 ящиков компромата на пароходе «Ильич»

«В сталинском распоряжении было сколько угодно способов отравить Троцкого… при помощи вирусов, культур микробов, радиоактивных веществ. Вместо этого он выслал Троцкого за границу»

В январе 1928 года Троцкого силой доставили на Ярославский вокзал и выслали в Алма-Ату. Но уже через год, в январе 1929 года, было оформлено постановление Политбюро ЦК ВКП(б), гласившее: «Выслать за границу за антисоветскую работу». Выписку послали председателю ОГПУ Менжинскому – для исполнения. Само же постановление Политбюро приняло на своём заседании ещё 7 января 1929 года, но только ещё через три дня вожди партии наконец сошлись во мнении, решившись документально зафиксировать его. Впрочем, серьёзные разногласия по вопросу высылки Троцкого из СССР действительно раскололи Политбюро.

Известно, что против решения о выдворении Троцкого из Советского Союза выступили Николай Бухарин, Михаил Томский и Алексей Рыков – это ровно треть состава тогдашнего Политбюро. Также известно, что во время частных обсуждений против высылки Троцкого высказывался ещё один член Политбюро, но кто именно, точно неизвестно.

Как предполагал сам Троцкий (источники информации относительно ситуации в партийных верхах у него тогда были достаточно серьёзные), скорее всего, это был Валериан Куйбышев, да больше просто и некому. Но его позиция так и осталась частной, во время финального обсуждения он за неё уже не держался. Так или иначе, опираясь на «свои» карманные две трети состава Политбюро, Сталин продавил решение об изгнании Троцкого из страны. А вот Бухарин, Томский и Рыков уже 31 января 1929 года на совместном заседании Политбюро и Президиума Центральной контрольной комиссии ЦК ВКП(б) были официально обвинены во фракционной деятельности, и довольно скоро всех троих вообще вывели из Политбюро.

Возможно, именно позиция целой трети Политбюро как раз и стала причиной задержки с фиксированием решения и его последующей реализации. Но и члены коллегии ОГПУ поначалу не пожелали руководствоваться лишь устным приказом, затребовав конкретное указание в письменной форме. Вовсе не потому, что на Лубянке тогда собрались великие гуманисты: матёрые чекисты прекрасно знали повадки своих кремлёвских повелителей и, главное, их всегдашнюю манеру делать крайними именно исполнителей. В данном случае речь шла о фигуре масштабной и всё ещё легендарной, а зыбкость тогдашнего положения Сталина и его группировки лучше всего была известна как раз именно чекистам, о чём и свидетельствуют регулярно отсылаемые ими на самый верх сводки относительно настроений самых разных групп населения.

На рассвете 22 января 1929 года сотрудники ОГПУ вывезли Троцкого из Алма-Аты, далее были Фрунзе, Актюбинск, Самара… 10 февраля особый поезд, в котором были только Троцкий, его семья и агенты ОГПУ, прибыл в Одессу, откуда на пароходе «Ильич» отправился в Константинополь: после долгих переговоров с Москвой лишь Турция согласилась принять изгнанника. Удивительно, но Троцкий сумел вывезти и весь свой архив – 28 ящиков, поскольку чекисты, как оказалось, никаких указаний относительно запрета на его вывоз не имели, потому не препятствовали.

Многих изумило, с чего бы это вдруг Сталин решил выпустить своего личного врага живым? Вот и бывший сотрудник сталинского аппарата Борис Бажанов, бежавший из СССР в 1928 году, писал тогда, что очень удивлён: «Не узнаю моего Сталина, которого так хорошо изучил.

Гораздо более в его нравах было поступить с Троцким, как с Фрунзе. В сталинском распоряжении было сколько угодно способов отравить Троцкого. Не прямо, конечно, а при помощи вирусов, культур микробов, радиоактивных веществ. Потом хоронить его с помпой на Красной площади и говорить речи. Вместо этого он выслал Троцкого за границу». Бажанову было непонятно, «почему Сталин не следовал своему обычному методу, который так отвечает его привычкам и его характеру», но, как предположил бывший сталинский сотрудник, «вполне возможно, что Сталин находит более выгодным убить Троцкого не в СССР, а за границей».

Здесь Бажанов прав: расчёт явно был на то, что Троцкого убьют белые эмигранты, а уж желающих сделать это среди них было более чем достаточно. Убийство чужими руками для Сталина тогда было предпочтительнее, и в 1931 году покушение на Троцкого действительно пытался организовать белоэмигрант – генерал Антон Туркул. Относительно же прочего Бажанов явно лукавил, прекрасно зная, что ни в 1928 году, ни в 1929-м Сталин ещё не мог взять и вот так просто убить Троцкого.

Совсем недавно за Троцким стояла Красная Армия (часть командного состава которой всё ещё оставалась ему преданна) и не столь уж малая часть аппарата ОГПУ. Так что о физическом устранении героя – создателя Красной Армии «законным» путём в тех условиях и речи быть не могло, время для организации липовых процессов не приспело, а ликвидация же – под видом «несчастного случая» или отравления, даже замаскированного под скоротечную болезнь, – тоже тогда вышла бы боком, возбудив гнев немалой части членов партии, включая высокопоставленных аппаратчиков. Ведь и так уже, написал ставший в 1930 году невозвращенцем высокопоставленный чекист Георгий Агабеков, «в Москве распространились слухи, будто Троцкий сильно болен и находится при смерти, а Центральный комитет не даёт ему возможности лечиться. Многие говорили, что Сталин нарочно держит Троцкого в Семиречье, где нет врачей, чтобы скорее уморить его и избавиться таким образом от опаснейшего конкурента на власть».

В то же время «оперативные сводки указывали, что сторонников Троцкого становится всё больше и больше», а посещение ими Алма-Аты «приняло характер паломничества в Мекку», хотя тогда это была самая настоящая глушь: 4 тысячи километров от Москвы, да ещё 250 километров от ближайшей железной дороги. Тем не менее, как с гордостью позже написал сам Троцкий, «из Центральной Азии я имел возможность поддерживать непрерывную связь с оппозицией, которая росла». И это было действительно так: сам Сталин на закрытых совещаниях признавал, что Троцкий «здесь идейно руководит оппозицией, численность которой всё больше растёт», но «чем больше оппозиционеров исключают и ссылают, тем больше их становится внутри партии».

Безнаказанно убить Троцкого Сталин пока ещё не мог, оставлять его в стране было опасно, оставался единственный выход – изгнание из страны, на чём Сталин и настаивал. И оказался прав: уже к осени 1929 года, констатировал Агабеков, «можно было видеть, что Троцкого постепенно забывают в Советской России».