Революции без романтики

Игорь Свинаренко –
Писатель

Р

— 11.08.11 17:26 —

Понимаю, что сейчас есть более актуальные темы – в стране нет судов, милиция вместо наведения порядка бегает проверяет романсы, полмиллиона зеков сидит ни за что ни про что, бизнес сдувается и куда-то пропадает, дороги не строятся, Кремль рассказывает сказки о светлом будущем, молодые сидят на обочине и облизываются на дальние страны, и им нечего возразить. Не в Сколково же их всех сгонять, как, бывало, хунта недовольных собирала на стадионе.

Но надвигается 20-летие путча. И надо как-то отметиться. Типа «не могу молчать». Хотелось бы, конечно, снова окинуть взглядом свой вклад в мировую историю, вспомнить, как я нес бревно с Лениным (или наоборот?), ну, что-то в этом духе. Но я предпочел перечитать Егора Гайдара.

Про него многие говорят, что он чувствовал себя персонажем истории, он занимался не сиюминутной политикой, политиком себя и не считал, а делал он как раз историю. И соответственно, про 91-й год он немало говорил и писал. Я надергал цитат из разных его выступлений, устных и письменных. Главная мысль такая: 1991 год был похож на 1917-й! Наверно, он первый про это сказал вслух:

«Предшествующая попытка создать демократический режим в России, предпринятая в 17-м году, закончилась страшной кровавой баней».

Таким образом, Гайдар точно считал себя наследником Временного правительства, продолжателем дела февраля 17-го! И отсюда все его беспокойство о том, что могла начаться гражданская. И голод. А после, по этой логике, мог ожидаться и НЭП… Кстати, нам легко сегодня представить себе, как в лихие 20-е комиссары, когда их спустили обратно с цепи, ходили по недобитым нэпманам и сперва просто у них забирали, что понравилось, а после и вовсе закрывали – и лавки, и лавочников. И потом выжившие катали тачки на строительстве Беломорканала и прочих бессмысленных объектов типа олимпийских или там Русских-островных.

Гайдар дальше писал:

«И счастье, что сейчас это не кончилось так же (а еще, кстати, не вечер – ИС), однако этого никто не мог нам гарантировать в 91–92 годах. Сейчас этот период – он за нами. В общем, правила игры – они несовершенны, но они более или менее приняты всеми основными участниками политического процесса. Нет желающих немедленно взять и опрокинуть шахматную доску на голову противника. Есть, в общем, готовность по этим правилам играть».

Будем рады, если так.

Интересны все ж исторические параллели. «В свидетельствах многих из тех, кто участвовал в событиях 24–25 октября 1917 года в Петрограде, сквозит недоумение и отсутствует ответ на очевидный вопрос, почему никто не был готов повести за собой людей, не желающих отдать власть в руки опасных экстремистов. На стороне большевиков было лишь 4,5 тысячи вооруженных людей. Число офицеров в Петрограде и его ближайших пригородах составляло 20 тысяч человек. Характерные строки из воспоминаний об этих днях: «Мы вынуждены покориться насилию». Те, кто пришел к Белому дому 19–21 августа 1991 года и (в продолжение темы, хотя это и про другой юбилей, до которого еще дожить надо – ИС) к Моссовету 3–4 октября 1993 года, не были готовы принять такое развитие событий».

Гайдар сделал красивый и лестный вывод для людей, которые считают себя принадлежащими к интеллигенции (хотя никто не может мне дать формулировку, а что ж это за штука такая и с чем ее едят): «Думаю, что российская интеллигенция извлекла некоторые уроки из истории XX века».

Уж не знаю, какие такие уроки извлекли русскоязычные образованцы. Может, и никаких, просто Гайдар захотел сказать приятное близким людям, которые заглядывали с восторгом ему в глаза; их было немало. Много было говорено про то, что в 1991 году была большая надежда на демократию. Была, была! – соглашался Гайдар. Так она всегда была, как начиналась какая смута. Любитель и знаток истории, он делал пробросы в прошлое:

«Напомню, что в 1789 году во Франции тоже была большая надежда – демократия. Демократия потом во Франции возникла. Но сначала рушится старый режим. Он рушится буквально за день. Все остальное было последействием. Режим царский развалился за три дня. И люди думают резонно и, кстати, стратегически правильно, что дальше будет свобода, о которой мы так мечтали, и жизнь наладится – это было у нас, это было во Франции, когда старый режим рухнул.

(Я) читал написанные западными профессорами строки о том, что главные ошибки реформаторов в Восточной Европе, на постсоветском пространстве связаны с тем, что руководители новых правительств не понимали, что рынок и демократия не могут функционировать без развитой системы институтов, а для ее формирования требуются десятилетия. (Этими разговорами его доставали и западники, и русские левые, которые 70 лет командовали страной, а с Гайдара требовали за месяцы наладить европейскую жизнь. Двоечники кругом, какой ужас. Да еще к тому ж они не понимают этого… – ИС) Об этом интересно услышать, если знаешь, что иногда существующие институты рушатся за три дня. Это особенно интересно было бы услышать матросам 28 февраля 1917 года…»

Мысль простая, что на ходу (когда все на этом ходу и валится) все видится так, а после, когда все устаканилось и можно безмятежно пить на веранде да хоть чай с вареньем, – другая картинка. Страна до этой мысли, однако, еще не додумалась.

Гайдар сравнивал один революционный год с другим, имея на руках фактуру:

«Когда читаешь это (панические письма советских бюрократов «наверх» в начале 1991 года, а эту переписку он изучил очень внимательно, профессионально: ему надо было знать, что происходит, чтоб принимать решения – ИС), невольно вспоминаешь переписку царского, а потом Временного правительства осени 1916 – весны 1917 года. Ее тон такой же. Командующие фронтами докладывают, что вместо полагающегося по нормативу многомесячного запаса продовольствия его осталось на 20 дней, потом на 15 дней, на 4 дня. Затем сообщают, что продовольствия не осталось вовсе… Замминистра обороны сверхдержавы В. Архипов в январе 1991 года пишет председателю Центральной комиссии по использованию гуманитарной помощи Л. Воронину: «Прошу вас передать Министерству обороны СССР 8 млн комплектов суточных рационов военнослужащих Бундесвера (сухих пайков), поступающих из Германии в качестве гуманитарной помощи». Если перечитать выходившие весной 1918 года в России либеральные издания, главным мотивом является недоумение: как могло случиться, что на смену царскому режиму, со свержением которого связывали надежды на царство свободы, пришли анархия и массовые грабежи.

Между моментом, когда опирающийся на трехсотлетнюю традицию царь Николай II отдал распоряжение вооруженным силам подавить беспорядки в Санкт-Петербурге, и временем, когда царский режим перестал существовать, прошло три дня (25–28 февраля 1917 года). Между временем, когда костяк руководства Советского Союза – вице-президент, премьер-министр, министр обороны, руководитель КГБ – предпринял попытку силой восстановить контроль над политическим процессом в Советском Союзе, и крахом режима прошли те же три дня».

Те же три дня, как это ни смешно.

Вырулили тогда чудом: просто повезло. «Именно потому, что я очень хорошо знаю реалии этого времени и довольно хорошо знаю реалии времени революции, честно говоря, я не очень твердо понимаю, а как нам удалось избежать варианта развития событий по образцу 1917–1918 года, с полномасштабным голодом».

1991 год видится (по крайней мере виделся) в романтической дымке, такой типа слет бардовской песни, только с танками. Однако, учил нас Гайдар, «ничего романтического в революциях нет. Это тяжелое испытание для общества, приговор элитам старого режима, оказавшимся неспособными провести реформы, позволяющие предотвратить катастрофу».

Беда наша (и теперь с этим ничего уже не сделаешь), что приговор этим элитам, про которые речь, вынесен. А они все равно продолжают нами командовать как ни в чем не бывало. Что же это за суд истории такой? Неужели и там чья-то волосатая лапа переписывает приговоры, как теперь в Москве? Переправляет их, выкидывая даже тень справедливости? Не смогли провести реформы при старом режиме – и сейчас их срывают. Что, так всегда и будет? И опять нам готовиться к новой революции, которая сметет бестолковые верхи и перемешает их с низами? Кто был ничем, тот станет всем? А потом придут новые умники, которые как всегда решат, что они обхитрят всех и вся?