Три сценария транзита власти в России

Одна из причин интересоваться психологией и историей — это возможность взглянуть на текущие события не с позиции нескольких десятков лет опыта взрослого человека, а с позиции сотен лет исторических событий, образующих те или иные эмпирические закономерности. Зачастую то, что поначалу кажется новым и неизвестным, оказывается вполне истоптанной исторической дорожкой.

2 февраля 2021 года Россия перевернула очередную страницу своей истории. В то время как Алексей Навальный известен в первую очередь как обличитель коррупции в современном российском государстве, такой образ является для него лишь средством привлечения общественного внимания и формой борьбы за право олицетворять общественный запрос на политическое представительство.

Сейчас этот запрос на фоне нежелания и неготовности властей к диалогу уперся в штыки, и Россия оказалась в реалиях 1905 года.

В координатах Махатмы Ганди — сначала вас не замечают, потом над вами смеются, потом с вами борются, потом вы побеждаете — страна окончательно оформила переход на предпоследнюю стадию.

Исторически Россия печально известна своей политической негибкостью. Тогда как многим успешным на сегодняшний день государствам удавалось совершить переход от абсолютной к конституционной монархии и далее к представительской монархии и демократии, сохранив культурную целостность и с минимальными по историческим меркам последствиями, в России подобные трансформации чаще всего сопровождались гражданскими войнами, террором, территориальной дезинтеграцией и экономическим упадком.

Можно предположить несколько вариантов дальнейшего развития событий. Первый сценарий, исторически нетипичный для России, можно условно назвать «инклюзивность сверху». В нем текущий политический режим, отвечая на запрос времени, добровольно отказывается от политической монополии, в публичную политику возвращаются конкуренция и плюрализм, а вертикаль власти и ручное управление уступают место федерализму и праву.

Этот сценарий является идеальным, что, однако, не означает его полной нереалистичности. Персональные гарантии некоторым высокопоставленным чиновникам при растущем давлении со стороны гражданского общества могли бы привести к реализации данного сценария. Тем не менее более вероятной выглядит реализации этого сценария после ухода со сцены текущей политической элиты, которая, судя по всему, не представляет для себя вариантов мирного ухода.

Согласно другому сценарию — «инклюзивность снизу», — растущий гражданский протест при достаточном количестве людей на улицах может привести к смене власти. Во времена крупных митингов на Сахарова и Болотной (2011–2012 годы) якобы состоялся такой диалог между сотрудником ОМОНа, стоящим в оцеплении, и демонстрантом. Демонстрант, удивленный вежливостью полицейского, услышал следующее: «Если вас будет 5000 — мы вас скрутим и посадим в автозаки, если вас будет 50 000 — мы постоим в сторонке, а если вас будет 500 000 — мы пойдем вместе с вами».

Новейшая история XXI века знает примеры такого рода политических трансформаций. При нерегистрации партии Алексея Навального и недопуске его самого и других оппозиционных политиков к выборам, неудивительно, что такой сценарий становится для таких политиков единственным вариантом действий.

На фоне открытого информационного пространства последние события в России обещают близкие перемены в восприятии власти обществом. Принятие власти на основе популярности и сакрального уважения уступает место подчинению на основе силы и страха.

При этом подавление гражданских свобод может продолжаться десятилетиями, а побочным эффектом может быть радикализация и милитаризация протеста. Как показал пример 1917 года, долгосрочное игнорирование запроса на инклюзивность снизу может приводить к террору снизу и итоговой победе повестки, кардинально отличающейся от лозунгов 1905 года.

Наконец, еще один сценарий можно назвать «развал колосса на глиняных ногах». Проблемой дворца за 100 миллиардов является не его стоимость, а отсутствие рабочего кабинета и розеток для интернета. Бытует мнение, что коррупция может быть допустимой частью общественного договора, если власть со своей стороны справляется со своими функциями. «Да, что-то украли, но дороги то остались». Вопрос: а где дороги?

В более широком смысле главной претензией к российским властям последних 20 лет является несоздание главной предпосылки успешного и устойчивого экономического развития всех больших и богатых стран — институционально-правовой среды, построенной на принципах главенства закона и независимости судебной системы, гарантирующей равенство всех участников перед законом и защиту гражданских и экономических прав и свобод. Примеры успешных стран показывают, что именно такие принципы, положенные в основу экономического развития, приводят к максимальному раскрытию креативного экономического потенциала.

В противном случае страна оказывается заложником внешней конъюнктуры и рано или поздно упирается во внутренние противоречия собственного «особого пути». Так это случилось с экономической моделью Советского Союза. Так это может случиться и с экономикой современной России — при неизменности текущего курса.

В российских реалиях одной непопулярности власти, как правило, оказывается недостаточно для ее смены. Главным катализатором политических перемен в стране исторически всегда был холодильник.

Попирание прав и свобод человека и полный холодильник — это стабильность по-российски. Попирание прав и свобод человека и пустой холодильник — это революция.

Важным событием периода 1905–1917 годов, предопределившим переход от формирования гражданского запроса к его реализации, была Первая мировая война и, как следствие, возросшее налоговое бремя и ухудшение качества жизни. При отсутствии внешних потрясений в современной России главным внешним фактором, влияющим на наполняемость холодильника, является цена на нефть, которая на сегодняшний день в 3 раза выше, чем в начале нынешнего века.

Высокая цена на нефть была важной составляющей экономического роста в России в первой декаде XXI века; одним из главных факторов, маскирующих изъяны экономической политики во вторую декаду XXI века; и главным препятствием для становления гражданского общества в третью декаду XXI века.