"Если не мы, никто не будет это делать". 80 лет депортации литовцев

•  

  Север Реалии - средство массовой информации, выполняющее функции иностранного агента

  

Cемья Смилингисов, 1940 год, Литва

Принудительное переселение жителей Литовской ССР советскими властями началось 80 лет назад, 

14 июня 1941 года. В течение нескольких дней более 17 тысяч помещиков, офицеров, учителей, священников и политиков выслали в леса Коми, Сибири, Карелии и Архангельской области. Анатолий Смилингис один из немногих депортированных литовцев, кто остался жить в месте ссылки. Вместе с супругой Людмилой Королевой он больше полувека занимается историческим туризмом и ищет тайные захоронения репрессированных. Как они начали ставить кресты и почему никто, кроме них, эту работу не ведет, читайте в репортаже корреспондента Север.Реалии.

Литовцу Анатолию Смилингису почти 94 года. Вместе с женой он живет в селе Корткерос под Сыктывкаром в деревянном многоквартирном доме, который один приезжий иностранец назвал "бараком". Его супруга Людмила Королева родом из здешних мест. Она ласково называет мужа Антоныч.

– Мы оба педагоги, познакомились в Доме пионеров. Всю жизнь вместе: вначале в походах вместе с детьми, потом по ГУЛАГу, по этнографии. У меня кружки – бересты и краеведения, а Антоныч шахматы преподавал, потом туризм, ориентирование, – вспоминает Людмила.

Анатолий Смилингис с трудом разговаривает и уже почти не выходит из дома. В последний год Людмила взялась за публикацию его многолетнего исследования трудовых лагерей и тайных захоронений репрессированных в Корткеросском районе – ежедневно на его странице "ВКонтакте" появляются заметки о памятниках ГУЛАГа.

Людмила Королёва на Лесозаводском кладбище, Коми

Анатолий Смилингис оказался в Коми 80 лет назад. Вместе с сестрой и матерью в июне 1941 года его депортировали как члена семьи "врага народа". Он говорит, что тогда по-русски не понимал, но помнит, что родители хотели уехать в Германию, а не в Россию.

– Я часто слышал разговоры, что будет война. Германия уже оккупировала Клайпеду, приезжал оттуда брат отца, предлагал переехать в Германию, при мне был разговор: давайте я вас вывезу. Отец отказался уехать. Они с матерью разговаривали: где лучше – в Германии или в России? Отец говорил, что если придут немцы, в Германии будет лучше, чем в России. Когда советские войска вошли в 1940 году по пакту Молотова – Риббентропа, конечно, в семье относились к этому отрицательно, но я не обращал внимания: 14 лет, был пацан.

Анатолий Смилингис

В итоге самого главу семьи – директора гимназии из города Плунге Антанаса Смилингиса – выслали в Сибирь в 1941 году, где тот скончался спустя год после депортации. Мать погибла в 1943-м: из спецпоселка ее отправили в лагерь на север Сыктывкара за то, что та принесла детям пару горстей овса из конюшни.

Для меня до сих пор самое страшное – это голод, к которому не привыкнешь

– Представьте себе: снег по пояс, надо спилить дерево, чтобы пень был не выше двух-трех сантиметров от корня, надо это откопать. Потом свалить дерево, распилить определенной длины, срубить сучья, эти сучья надо сжигать – зимой, сырые сучья. Выполнить норму. Норму не выполнишь – уменьшали хлеб или вообще не давали. Человек, если один день, другой хлеба не получит, он уже на работу не выйдет, а на работу не выйдет, ему хлеба не дают, он слабеет, и его потом – на кладбище, – рассказывает Анатолий Смилингис. – Поселок, в который нас привезли, назывался "Второй участок", там пустующие бараки от лагеря начали заполняться актированными китайцами, корейцами, которых уже в лагерях не было смысла содержать. Здесь уже порядок был такой: человек не вышел на работу – ему норму 600 граммов хлеба не дают. А больше ничем не кормили. Для меня до сих пор самое страшное – это голод, к которому не привыкнешь. Корейцы и китайцы – группа была более моложавая и более приспособленная. Они отлавливали в Корткеросе кошек, собак. А когда их уже отловили, съели, перешли на крыс. И подкармливали меня, так как я принимал лес.

Внутренняя война

Людмила Королева стоит посреди желтого поля с цветущим рапсом в 10 километрах от Корткероса. Мимо проносятся лесовозы. Здесь находится бывшая агробаза поселка Пезмог, которому в 1970-х дали другое название на языке коми – Аджером.

Людмила Королёва на Лесозаводском кладбище

– Я думаю, переименовали, чтобы никто не знал, что это была столица Локчимлага. Люди ищут своих дедов погибших, ищут поселок Пезмог, а его нет! – говорит Людмила.

За каждым арбузом закрепляли зэка, за погибшую ягоду грозили расстрелом

Локчимлаг – лесозаготовительный лагерь, который появился в 1937 году и просуществовал всего несколько лет. Заключенные использовали это поле для выращивания картошки и капусты. Советские власти пытались даже сажать посреди тайги арбузы, для чего отправляли сюда арестованных селекционеров. За каждым арбузом закрепляли зэка, за погибшую ягоду грозили расстрелом. В 1940 году убыточный Локчимлаг расформировали: зэков отправили на воркутинские стройки, а оставшиеся постройки заполнили спецпереселенцами: литовцами, русскими немцами, китайцами, поляками. Условия в спецпоселках отличались от лагерных незначительно: те же бараки, вышки, за невыполнение плана – расстрел.

14-летний Анатолий Смилингис работал неподалеку от Аджерома на приемке леса. Заменял мастера, которого забрали на фронт. Тут велась собственная война – за поставки древесины на экспорт.

Семья Смилингисов, 1939 год

– Все годы войны я работал сначала десятником, потом – мастером. Рубили далеко, людьми вытаскивали бревна на веревке, потом – на лошадь, а потом – на газогенераторную автомашину, которые уже вывозили на реку, – вспоминает он.

По словам Смилингиса, во время войны в спецпоселке умирали по 5–7 человек в день. Большинство – от голода.

– Столовая варила непонятно что: пару картошек, пару капуст. Помои выливали, а за помоями на улице стояла очередь! Один взял без очереди – ему прорубили голову за это. Смертность очень была большая. Те, которые хоронили, тоже были слабые, едва живые ходили. Получилось так, что зимой земля мерзлая, копать никто не может. Сверху снегом засыпали и оставляли. Весной все были снаружи. И развелось много собак, которые стали таскать людские кости по поселкам и деревням, – рассказывает Смилингис.

В 1941 году в Коми депортировали около 1,5 тыс.

литовцев. По словам Анатолия Смилингиса, вместе с ним на "Второй участок" привезли 60 человек из Литвы – почти все они погибли в первые годы. Его сестре Рите удалось бежать – с окончанием войны она смешалась с вывозимой партией польских сирот. Сейчас она живет в Вильнюсе и каждое воскресенье созванивается с братом. Общаться с журналистами, в отличие от брата, она не хочет.

Анатолий Смилингис после смерти Сталина получил свой паспорт в 1956 году, но уехать из Коми не захотел – привык к местной жизни.

Звенящие могилы

В начале 2000-х Анатолию Смилингису позвонили из фонда "Покаяние": искали пропавшего в Локчимлаге немца по фамилии Гинсбург. Единственная ориентировка – неуказанное на картах местечко Нич.

– В Усть-Локчим звоним, говорят: "Да, у нас есть такой участок". Сын Гинсбурга приезжает, мы находим лагерное кладбище, а там – песчаный карьер. И как только дождь – из горы кости вымывает: лежат человеческие останки на огромной площади. Это увидел сын и был в шоке. Потом собрали эти кости, перезахоронили, – рассказывает Людмила.

Захоронения на территории "Агробазы", Коми

Так семья краеведов начала поиски вокруг Корткероса захоронений с безымянными могилами, оставшимися от советских лагерей и спецпоселков. За 20 лет удалось найти 12 кладбищ. По рассказам местных, где-то в лесах спрятаны еще два.

Местные видели, как людей уводят туда рано утром, потом были слышны выстрелы

– Мы начали ходить по домам, спрашивать. Первый год местные вообще ничего не рассказывали – боялись. В Аджероме почти все жители – это потомки стрелков – охранников лагеря. Потом потихоньку начали открываться. Сын одного из них успел нам много рассказать, пока не умер. Они жили у агробазы, его мать говорила: "Туда не ходите, там расстрельная яма". Местные видели, как людей уводят туда рано утром, потом были слышны выстрелы, потом обратно шли только стрелки. Значит, это точно были расстрелы. И еще рядом было кладбище. Антоныч – молодец – взял металлоискатель и прошелся по нему – все звенит! Это же пули звенят! – восклицает Королева.

Захоронения на территории "Агробазы", Коми

Людмила сверяет объекты вокруг поля с нарисованной от руки картой исправительного учреждения: "Контора", "Кремль" (тут жил начальник лагеря), "Расстрельная яма", "Изолятор". Многие из них сохранились. К примеру, бывшая контора агробазы сегодня используется как дача. Потомки стрелков даже установили тут инсталляцию памяти погибших охранников лагеря – ее называют "Колесо жизни". В "Изоляторе" тоже долгое время жили родственники лагерной охраны, но сейчас дом пустует: на двери сохранилась решетка, внутри – печка, построенная зэками. На стене – календарь 2004 года, в разбитых окнах – старые счета за электричество.

Грибы с погоста

"Лесозаводское" – первое кладбище, которое удалось найти семье краеведов Смилингиса и Королевой. Оно находится в тихом сосновом лесу, посреди которого в прошлом курсировали лагерные обозы. До начала грибного сезона здесь редко появляются люди. Найденное в лесах местные не едят, а продают на трассах. Грибы с кладбища считаются грязными.

Могилы легко заметить по впадинам: в ямы складывали по 15 человек из скончавшихся заключенных и спецпереселенцев. Сердобольные местные иногда даже помогали закапывать трупы. С течением времени могилы начали проседать.

Лесозаводское кладбище, Коми

– В последние годы архивы открылись для родственников, они приезжали с документами, и там написано: название кладбища, ряд 8, могила такая-то. А там лес и провалы ям. Они не понимают, почему нет этого номера. Антоныч говорит: "Вы пройдитесь, где вам душа подскажет там и ставьте крест". К примеру, родные деда из Красноярского края долго искали поселок Пезмог, а поселка-то нет давно! Наконец в атласе они увидели реку Локчим, и приехали всей семьей. Разборный крест с собой привезли. Где конкретно кто похоронен, определить невозможно. Раскапывать нельзя. В прокуратуре нам сказали: "А дайте нам документы, что это могилы". А откуда мы их возьмем? – недоумевает Королева.

– Приехал один казак. Его родственника, который работал в обыкновенном колхозе, обвинили, что он заговор против Сталина хотел сделать. Такие абсурдные обвинения. Тут он тоже долго ходил, искал и в это место решил поставить крест. Конфетка, наверное, с тех времен еще осталась, – говорит Людмила Королева, показывая на конфетку под установленным крестом.

Закон – тайга, медведь – хозяин

Анатолий Смилингис более 40 лет возглавлял Дом пионеров в Корткеросе: водил школьников в походы, ставил памятные таблички. Первый сварной крест в 2001 году в память о репрессированных литовцах он установил на кладбище того самого "Второго участка", куда когда-то выслали его самого . Здесь в братских могилах захоронены около тысячи человек – жителей Прибалтики и русских немцев.

В одном из походов со Смилингисом школьники нашли металлическую табличку предположительно 1930-х годов с надписью "закон – тайга. Медведь – хозяин". Большинство этих артефактов пропали в огне – корткеросский Дом пионеров не раз горел последние десятилетия. Людмила Королева считает, что эти пожары вряд ли были случайными – в последние годы они чувствовали некоторое давление.

Если бы не фонд "Покаяние" – мы бы эту работу никогда не сделали

– Скажем, наступает лето, мы со школьниками собираемся, едем, чтобы описать очередное кладбище. Надо обращаться за транспортом, а транспорта нет! Когда власти надо – они тебе все дадут. Мы весь день на ногах, потом на рейсовый успеваем – не успеваем. Чуть ли не пешком возвращаемся, а детей еще кормить надо. Если бы не фонд "Покаяние" – мы бы эту работу никогда не сделали, – говорит Людмила.

Местечко "Агробаза": в вырытых ямах раньше были землянки

Из Дома пионеров Королеву увольняли семь раз, но каждый раз она восстанавливалась по суду. Но Анатолий Антонович всегда умудрялся находить общий язык с начальством.

– Мне не раз директор Дома пионеров говорил: "Смилингис, ты такой умный, ты много знаешь, зачем тебе эти репрессии?" Но столько людей погибло, и никто о них не знает! Если не мы, никто не будет это делать. С каждым годом все меньше и меньше темой репрессий занимаются. Одни начинают, другие бросают. Тут, наверное, ждут указания официального. Говорят: "надо-надо, суд над коммунизмом, но нету указания", – говорит Смилингис. "А указания и не будет", – добавляет его жена.