Колхаус Уокер-мл. как первый партизан Приморья

Недавно меня попросили дать интервью радиостанции и принять участие в телевизионном ток-шоу: с тех пор, как я сам веду телепрограммы, меня предсказуемо часто то интервьюируют, то приглашают. По телевизору вообще показывают только тех, кого показывают по телевизору; когда я стал вести с Дибровым «Временно доступен», то в этот барабан попал.

Дмитрий Губин

Дмитрий Губин родился в Иванове, суровом краю ткачих-лимитчиц. Окончив факультет журналистики МГУ, он по распределению попал в Волоколамск в газету «Заветы Ильича». Через год его разжаловали в корректоры с устной формулировкой «за профнепригодность».
Потом Дмитрий работал в ленинградском журнале “Аврора”, затем пять лет – собкором в «Огоньке».

В послужном списке Дмитрия значится и русскоязычная версия газеты Pulse St. Petersburg, и «Радио России», и вечерний выпуск «Вестей» на РТР, и «Маяк». Отовсюду Дмитрия выгоняли за неправильное понимание текущей линии партии.

В 2004-м он эмигрировал на полгода в Лондон, но вернулся в Россию, потому как надоело ездить ужинать из Лондона в Париж. После Лондона наступила эра глянцевых журналов: Дмитрий Губин возглавлял FHM и Robb Report. С 2007 года сотрудничал с Авторским телевидением – то есть вел «Времечко», «Временно доступен» , «Большая семья».

В итоге я с удовольствием согласился на запись для радио (речь шла о взаимосвязи книг и жизни, мне это было интересно), а телеку дал отказ, чем привел ребят с канала в замешательство, причем не отказом (ну, не складывается по графику, бывает), а причиной. У них тема была про милицию и приморских партизан. Я же объяснил, что у меня нет мнения по этому поводу, потому что нет точной информации, что в Приморье случилось. Нападали там на милицейские посты ради захвата оружия; мстили за убитых ментами родственников (а менты их точно убили?); были просто начинающими бандитами, ненавидящими ментов по наследуемому криминальному праву – я судить не мог.

У меня была лишь банальная мысль – что у в нынешней России ментов терпеть не могут все, включая вполне законопослушных граждан вроде меня, потому что милиция нам никогда не помогает, а в последние годы даже и не скрывает, что помогать не будет, то есть не будет искать тех, кто грабанул твою машину или угнал твой велосипед (а у меня грабили и угоняли). У нас менты вообще заняты тем, что охраняют от народа слуг народа; и один раз, охраняя моих же слуг от меня же, мне менты чуть было не намяли бока, я об этом писал в «Огоньке»

И, если такое отношение к ментам – повсеместное; если ментов ненавидят и боятся больше, чем бандитов (за "бандосами" закрепилась слава жизни «по понятиям», а за ментами – беспредела и наплевательства на закон), – то рано или поздно рванет.

Рвет-то ведь не только на Дальнем Востоке. Когда в Петербурге вполне приличный мужчина орет перекрывшему проезд на Каменный остров менту (на острове виллы начальников, хотя сам остров принадлежит всем): «Сука, б…, нанавижу, убить вас всех!» (своими глазами видел) – то это происходит, может, в частном случае и ошибочный, но в целом понятный общественный выхлоп.

Я просто, повторяю, не знал конкретной ситуации. Да и мысль казалась банальной до очевидности, чтобы ради нее гробить время в студии. Тем более, что пригласили меня на запись в популярной на нынешнем ТВ манере: «Вы можете тогда-то придти на наше шоу?» – и только затем недоуменно проясняя, в чем смысл съемки. Считается, раз ТВ – то все должны лететь. И, ей-ей, летят. Я перед съемками часто вижу людей, уточняющих у редакторов, какую точку зрения им следует отстаивать – за или против.

В благодарность за показ на экране.

Вот почему я коллегам с телевидения отказал, а с девушкой с радио пообщался. Может ли литература научить жизни, спрашивала она. Нет, говорил я, жизни научить могут глянцевые журналы. Они научат, как запекать баранину с розмарином, в какие игры играть с детьми, юбку какой длины носить в этом сезоне и как дважды испытать оргазм за один половой акт. А может ли предостеречь литература от социальных ошибок, спрашивала она. Нет, говорил я, романтическая литература не уберегла Германию от махрового нацизма. А гуманистическая – Россию от расстрельного сталинизма. Но, может быть, спрашивала девушка, те люди, что творили зло, не умели читать? Нет, говорил я, Сталин читал книжки запоем – и Гитлер, кажется, тоже. Художественная литература – это не предостережение, не проповедь, а масло для смазки ума, позволяющее извилинам работать в бешеном темпе в результате синергического эффекта от чтения. Направление мысли, однако, литература не контролирует…

В общем, если разобраться, я и здесь наговорил банальностей. И расстроил девушку. Которой явно хотелось, чтобы я привел пример влияния литературы на жизнь: допустим, на мою собственную. Или как мои колонки повлияли на чьи-то жизни. А тут не то. Лучше бы я пошел говорить про партизан и ментов, ради влияния на массы.

А потом я вернулся домой достал с полки «Регтайм» Доктороу – я читал его еще в студентах, в «Иностранке», в прогремевшем переводе Аксенова, и вот после смерти Аксенова решил перечитать. И после первых страниц хлопнул себя по лбу – тупица!

Я совершенно забыл, что одна из сюжетных линий романа повествует о том, как в начале ХХ века преуспевающий пианист-негр по имени Колхаус Уокер (в оригинале он носит приставку Junior, «младший», но у Аксенова этого нет), обладатель роскошного «Форда-Ти», сталкивается с беспределом. В пригороде Нью-Йорка белые англо-саксы из местной пожарной дружины тормозят его машину и сперва требуют плату за проезд, а после изгаживают машину. Просто потому, что он негр, а негр – он же ведь не начальник жизни. Полицейский же и вовсе отводит пианиста в каталажку, и никакие попытки добиться торжества закона ни к чему не приводит.

В итоге законопослушнейший пианист, счастливый жених и отец маленького бейбика, вместо свадьбы разворачивает в пригороде Нью-Йорка партизанскую войну – с поджогами, взрывами, убийствами, захватом чужого имущества («восемь человек убито, перебиты лошади, разрушены здания, целый городок… сотрясается от ужаса»). И, разумеется, с контртеррористической операцией в ответ.

Перед нами американское Приморье вековой давности – в котором, в итоге, главный белый беспредельщик чинит изгаженную машину, заглаживая вину (так восстанавливается справедливость), а Уокера убивают полицейские при спецоперации (так торжествует закон).

И значит, если параллель верна (на чем я не настаиваю), то, возможно, происходящее сегодня в Приморье – это торжество закона без торжества справедливости, и значит, история еще будет иметь свое продолжение.

Какое? Не знаю… (Я после этого отточия оторвался от компьютера и спустился вниз, на Конный переулок Петроградской стороны Петербурга – там, возле мечети, в магазине «Халяль» торгуют лучшей бараниной в городе. Недавно в магазин двое мерзавцев бросили гранату; осколками посекло продавцов. Купив ногу ягненка, я спросил владельца, нашли ли бомбистов. «Да кто их будет искать? – мрачно ответил он. – Здесь видеокамерами все утыкано, но ведь всем все ясно…»)

…Да, боюсь, продолжение еще последует.

Где бы про него в американской литературе заранее прочитать, а? Достать с полки стейнбековские «Гроздья гнева», что ли? Или просто томик истории США?