Письмо к советскому другу.

(А. Камю. Попытка осмысления)

Информация к размышлению.
Альбер Камю, (07.11.1913 – 04.01.1960).
Истиный француз.
Участник Сопротивления.
Лауреат Нобелевской премии по литературе 1957 года.
Всю жизнь считал себя просто писателем. Ныне признан также одним из ведущих философов современности.
В 1943-44 гг. написал четыре коротких письма "к немецкому другу", где, взвесив понятия
"Справедливость" и "Родина" - попытался доказать, что первое - Справедливость - куда важнее второго.
И что фашизм, поставивший Родину превыше Справедливости - обречен...
 
...Вы говорили мне: "Величие моей страны поистине бесценно. И все, что способствует ему,- благо.
В мире, где уже ничто не имеет смысла, те, кому, подобно нам, молодым немцам, посчастливилось обрести
его в судьбе своей нации, должны принести ему в жертву все до конца"... "Нет,- возражал я вам,- не могу
поверить, что необходимо все подчинять цели, к которой стремишься. Есть средства, которые извинить нельзя.
И мне хотелось бы любить свою страну, не изменяя в то же время и справедливости. Я не желаю родине величия,
достигнутого любыми средствами, замешенного на крови и лжи. Нет, я хочу помочь ей жить, помогая жить
справедливости".
  И тогда вы мне сказали: "Значит, вы не любите свою родину"...
...Когда сегодня я размышляю над этими словами, сердце сжимается у меня в груди. Да, я не любил ее,
если "не любить" означает осуждать все, что несправедливо в любимых нами вещах, если "не любить" -
значит требовать, чтобы любимое существо достигло того наивысшего совершенства, какого мы для него жаждем...

...Мы скоро увидимся вновь, если судьбе будет угодно свести нас. Но к тому времени нашей дружбе придет конец.
Вы станете упиваться своим поражением, и вы не будете стыдиться прежних побед, напротив, тоскуя о них
изо всех своих раздавленных сил. Сегодня я еще мысленно с вами,- ваш враг, разумеется, но в какой-то мере
пока и друг, поскольку все мои мысли здесь обращены к вам. Завтра с этим будет покончено. Все, чему ваша
победа не смогла положить начало, довершит ваше поражение. Но, по крайней мере, на прощание,
перед тем как мы впадем во взаимное безразличие, я хочу дать вам ясное представление о том, что ни война,
ни мир так и не научили вас понимать судьбу моей страны...
 
...Нам пришлось переступить через слишком многое, и в первую очередь через извечный наш соблазн -
уподобиться вам. Ибо таится и в нас нечто, уступающее низменным инстинктам, противящееся интеллекту, в культ
возводящее только успех. Наши возвышенные добродетели в конце концов утомляют нас, разум внушает стыд,
и временами нам случается возмечтать о некоем блаженном состоянии варварства, в коем истина постигалась
бы без всяких усилий. Впрочем, от этого исцелиться нетрудно: стоит лишь поглядеть на вас, чтобы убедиться,
к чему приводят подобные мечтания, и тотчас образумишься. Если бы я верил в некую фатальную предопределенность
истории, я бы заподозрил, что она сделала вас нашими соседями специально нам, рабам разума, в назидание.
Ваш пример заставляет нас возродиться для умственной деятельности, где нам дышится легче.
  Но нам предстояло победить в себе еще одну малость - ту, что зовется героизмом. Я знаю: вы уверены,
что нам героизм чужд. Вы ошибаетесь. Просто мы одновременно и исповедуем и побаиваемся его. Исповедуем,
поскольку десять веков истории научили нас тому, что есть благородство. И побаиваемся, ибо десять веков
разума преподали нам красоту и все преимущества естественности и простоты. Чтобы противостоять вам, нам
пришлось проделать долгий и трудный путь. Вот потому-то мы и отстали от всей остальной Европы, ибо всякий раз,
как чья-нибудь злая воля ввергала ее в ложь, мы незамедлительно брались отыскивать истину. Вот потому-то мы и
начали войну с поражения, что были озабочены донельзя - пока вы завоевывали нас - задачей определить в сердце
своем, на нашей ли стороне истина и справедливость.
  Нам пришлось также побороть свою любовь к человеку и представление о мирной, миролюбивой судьбе;
нам пришлось преодолеть глубокое убеждение в том, что ни одна победа не приносит добрых плодов,
так как любое насилие над человеком непоправимо. Нам пришлось отказаться разом и от нашей науки,
и от нашей надежды, от причин для любви и от ненависти, которую мы питали ко всякой войне.
Короче сказать,- и, я надеюсь, вы поймете мысль человека, которому охотно пожимали руку,-
мы должны были убить в себе любовь к дружбе.
  Теперь это сделано. Путь был окольным и долгим, и мы пришли к цели с большим опозданием.
Это тот самый кружной путь, на который сомнение в истине толкает разум, сомнение в дружбе - сердце.
Это тот кружной путь, который защитил и спас справедливость, поставил правду на сторону тех, кто терзался
сомнениями. ...Нам понадобилось все это время, чтобы понять наконец, имеем ли мы право убивать людей, дозволено
ли нам добавлять страданий этому и без того исстрадавшемуся миру. И именно это потерянное и наверстанное время,
это принятое и преодоленное нами поражение, эти сомнения, оплаченные кровью, дают право нам думать сегодня,
что мы вошли в эту войну с чистыми руками - то была чистота жертв, чистота побежденных - и что мы выйдем из нее
также с чистыми руками, но на сей раз то будет чистота великой победы, одержанной над несправедливостью и над
самими собой. Ибо мы станем победителями, и вы это знаете... Поистине прочно владеешь лишь тем, за что дорого
уплачено. Мы дорого заплатили за свое знание, и нам предстоит еще платить и платить за него...
Но зато теперь за нами наша уверенность, наши убеждения, наша справедливость -- и поражение ваше неизбежно.

...Слова всегда принимают оттенок тех действий или жертвоприношений, к которым они побуждают. И если у вас
слово "родина" окрашено в кровавые глухие цвета, которые мне отвратительны, то для нас оно озарено сиянием
разума, при котором труднее проявляется мужество, но где человек зато полностью выражает самого себя...

...Сделаю вам одно признание, которое, несомненно, лучше всего докажет вам это. Во все то время, что мы
скрытно, упорно и терпеливо служили своей отчизне, мы никогда не теряли из виду главную идею, главную надежду,
вечно живущую у нас в душе,- и это была Европа.  Хотя вы-то поминали ее, и даже слишком часто. Но и здесь мы
говорили на разных языках: наша Европа не была вашей.
  Вы говорите о Европе, но разница состоит в том, что для вас она - собственность, тогда как мы
чувствуем себя ее детьми.
  Вы говорите "Европа", а думаете "полигон, хлебные закрома, прибранные к рукам заводы, послушный
приказу разум". Может быть, я преувеличиваю? Но, по крайней мере, я знаю, что, говоря "Европа", даже в
лучшие моменты вашей жизни, когда вам удается искренне поверить в собственные домыслы, вы поневоле думаете
о колоннах рабски покорных наций, ведомых Германией господ к сказочному и кровавому будущему. Мне бы очень
хотелось заставить вас ясно почувствовать эту разницу: для вас Европа - это пространство, окруженное морями
 и горами, прорезанное плотинами, изрытое шахтами, покрытое колосящимися полями, пространство, на котором
Германия разыгрывает партию, где ставкой служит одна только ее судьба. Но для нас Европа - заповедная обитель,
где на протяжении двадцати веков разыгрывалась самая удивительная мистерия человеческого духа.
Она - та избранная арена, на которой борьба человека Запада против всего мира, против богов, против себя
самого ныне достигла трагического апогея.

Как видите, мы подходим к Европе с разными мерками...
     
...Эти июльские ночи одновременно и легки и невыносимо тяжелы. Легки на берегах Сены, под деревьями,
тяжелы - в сердцах тех, кто терпеливо ждет того единственно нужного им отныне рассвета. Я тоже жду, и я
думаю о вас: мне хочется сказать вам еще одну вещь, теперь уже последнюю. Я хочу рассказать вам, как стало
возможным то, что мы, некогда такие похожие, ныне стали врагами, как я мог бы оказаться на вашей стороне
и отчего теперь все кончено между нами.
  Вы никогда не верили в осмысленность этого мира, а вывели отсюда идею о том, что все в нем равноценно,
что добро и зло определяются желанием человека. Вы решили, что за неимением какой бы то ни было человеческой
или божественной морали единственные ценности - это те, которые управляют животным миром, а именно: жестокость
и хитрость. Отсюда вы вывели, что человек - ничто и можно убить его душу; что в самой бессмысленной из историй
задача индивидуума состоит лишь в демонстрации силы, а его мораль - в реализме завоеваний. По правде сказать,
я, думавший, казалось бы, точно так же, не находил контраргументов, ощущая в себе разве лишь жадное желание
СПРАВЕДЛИВОСТИ, которое, признаться, выглядело в моих глазах столь же необоснованным, как и самая бурная из
страстей.
  В чем же заключалось различие? А вот в чем: вы легко отказались от надежды найти смысл жизни, а я никогда
в этом не отчаивался. Вы легко смирились с несправедливостью нашего, людского, положения, а потом решились еще
и усугубить его, тогда как мне, напротив, казалось, что человек именно для того и обязан утверждать справедливость,
созидать счастье, чтобы противостоять миру несчастий. Именно оттого, что вы обратили свое отчаяние в род опьянения,
что вы освободились от него, возведя в принцип, вам так легко разрушать творения человеческих рук и духа и бороться
с человеком, стараясь довести до предела извечное его страдание. Я же, отказавшись смириться с этим отчаянием,
с этим истерзанным миром, хотел только, чтобы люди вновь обрели солидарность, а затем вместе, сообща начали борьбу
со своим жалким уделом.
  Как видите, из одного и того же принципа мы извлекли разную мораль. Ибо в пути вы отказались от ясности
видения, найдя более удобным, чтобы кто-то другой думал за вас и за миллионы прочих немцев. Оттого что вы устали
бороться с небом, вы нашли себе отдохновение в этой изнурительной авантюре, где ваша задача - изуродовать души
и разрушить землю. Короче говоря, вы избрали несправедливость...
  Я же, напротив, избрал для себя справедливость, чтобы сохранить верность земле. Я продолжаю думать,
что мир этот не имеет высшего смысла. Но я знаю также, что есть в нем нечто, имеющее смысл, и это - человек,
ибо человек - единственное существо, претендующее на постижение смысла жизни. Этот мир украшен, по крайней
мере, одной настоящей истиной - истиной человека, и наша задача - вооружить его убедительными доводами,
чтобы он с их помощью мог бороться с самой судьбой. А человек не имеет иных доводов, кроме того единственного,
что он - человек, вот почему нужно спасать человека, если хочешь спасти то представление, которое люди
составили себе о жизни. Ваша пренебрежительная улыбка скажет мне: "Что это означает - спасти человека?"
Но ведь я всем своим существом давно уже кричу вам: это значит не калечить его, это значит дать ему шансы
на справедливость, которую он один в целом мире исповедует.
  Вот почему мы стоим по разные стороны баррикады. Вот почему мы должны были сперва последовать за
вами по тому пути, который нам чужд и который в результате завершился для нас поражением. Ибо вы были
сильны своим отчаянием. С того момента, как оно становится одиноким, чистым, уверенным в себе, неумолимым
в своих последствиях, отчаяние обретает безжалостную, несокрушимую силу. И эта сила раздавила нас, пока мы
колебались, все еще в нерешительности оглядываясь назад...
  Но вы свершили предначертанное: мы вошли в Историю. Нам пришлось вникнуть в вашу философию, согласиться
слегка походить на вас. Вы избрали для себя бесцельный, слепой героизм - единственную ценность,
имеющую хождение в мире, потерявшем смысл. И вот, избрав его для себя, вы принялись навязывать его всему миру,
и нам в первую очередь. И мы вынуждены были подражать вам, чтобы не погибнуть. Но тут мы заметили, что наше
превосходство над вами заключается как раз в наличии цели. Теперь,когда близится конец, мы можем сказать вам,
чему научились: героизм не стоит ровно ничего - счастье завоевать гораздо труднее.
  Вот теперь вам все должно быть ясно, и вы знаете, что мы враги. Вы люди, держащиеся несправедливости,
  а для меня нет на свете ничего, что я так сильно ненавидел бы.  Вот почему приговор мой окончателен, и вы  уже мертвы в моих глазах. Но даже в тот миг, когда я начну судить вас за тяжкие преступления, я вспомню,
что и вы, и мы изошли из одного и того же одиночества, что и вы, и мы, вместе со всей Европой, участвовали в
одной и той же трагедии разума. И, несмотря на вас самих, я сохраню за вами звание людей. Чтобы сохранить
верность нашей вере, мы принуждены уважать в вас то, чего вы не уважали в других. Долго, очень долго это
было вашим решающим преимуществом, поскольку вы убивали куда легче, чем мы. И до скончания веков это будет
преимуществом всех вам подобных. Но до скончания веков мы, которые на вас не походим, будем свидетельствовать
в пользу человека, чтобы он, невзирая на тягчайшие свои грехи, получил оправдание и доказательства своей
невиновности.
  Вот почему на исходе этой битвы из самого сердца города, принявшего адский облик смерти, через все муки,
принесенные вами, я могу вам сказать, что в тот самый миг, как мы без всякой жалости уничтожим вас,
мы все-таки не будем питать к вам ненависти. И даже если завтра нам, подобно многим другим, придется умирать,
мы все-таки умрем без ненависти в душе. Мы не можем ручаться, что не испытаем страха, мы только попытаемся
сохранить благоразумие. Но в одном можем поручиться наверняка: ненависти не будет. Есть одно лишь в мире,
что я способен сегодня презирать и ненавидеть, но, говорю вам, с этим у нас все улажено, и мы хотим
уничтожить вас, раздавив вашу мощь, но не топча вашу душу.
...Вот что делает эту ночь такой легкой для меня. Вот в чем наша сила: размышлять, как и
вы, о бездонной, бесконечной мудрости мира, не отказываться ни от чего в пережитой нами трагедии и в то же
время сознавать, что на самом краю мировой катастрофы, угрожавшей разуму, спасена идея человека, и черпать
из этого сознания неустанное мужество и волю к возрождению. ...В этой европейской ночи,
пронизанной дыханием лета, миллионы вооруженных или безоружных людей готовятся к бою. И скоро встанет рассвет
- тот, на котором вы будете наконец побеждены. Я знаю, что небо, столь безразличное к вашим чудовищным
победам, останется еще более безразличным к вашему справедливому поражению. Сегодня я еще ничего не жду от него.
Но мы хотя бы помогли спасти человека от бездны одиночества, в которую вы хотели ввергнуть его.
А вам в наказание за то, что вы изменили вере в человека, предстоит тысячами умирать в этом одиночестве.
И теперь я могу сказать вам: прощайте!

А. Камю. Июль 1944 г.


...Какое долгое эхо в нашей пещере...
...И теперь я могу сказать Вам: прощайте!

21
264
2