Ужас Аушвица

Лейтенант во главе своих пехотинцев врывается на станцию, перескакивает через рельсы. Дальше видны сторожевые вышки и множество близко стоящих бараков. Советским людям объяснять не надо - это лагерь.
Лейтенант Юрий Ильинский замечает около заснеженной дороги табличку с надписью «Auschwitz». Дальше виднеются городские кварталы.

Его рота входит в состав 100 Львовской Пехотной Дивизии под командованием генерал-майора Фёдора Карсавина. Дивизия наступает с на Освенцим с востока. Командующий наступающей от Кракова на Верхнюю Силезию 60 Армии Первого Украинского Фронта генерал-полковник Павел Курочкин намерен в районе Освенцима окружить в большом котле отступающие немецкие силы. Советские дивизии наступают на город с севера и с юго-востока.

19-летний Ильинский понятия не имеет, это ещё Польша или уже Германия. Для его солдат это большая разница - ни один из них не сомневается, что в «проклятой Германии», наконец-то, им будет больше позволено. Когда советские солдаты входят в город, всё становится ясно. На домах появляются бело-красные флаги, всюду полно радостных польских жителей. Поляки то и дело зовут красноармейцев и показывают им смешавшихся с толпой, переодетых в гражданское гитлеровских функционеров.

Немцы не обороняют Освенцим, и рота Ильинского, в которой не более половины штатного состава, около 14 часов добирается до железнодорожной станции. На открытом пространстве красноармейцев вжимает в землю пулемётный огонь. Немцы засели в нескольких бункерах, расположенных на станции, между путями. Они хорошо пристрелялись. Советские солдаты почти полчаса ползут в глубоком снегу, пока один из них, наконец, не обезвреживает ближайший бункер связкой гранат. Через минуту за спинами красноармейцев раздаётся грохот двигателей. На помощь роте Ильинского идут танки. Гром орудийных выстрелов, и другой бункер уже разбит. Немецкие пулемёты замолкают. Лейтенант во главе своих пехотинцев врывается на станцию, перескакивает через рельсы. Дальше видны сторожевые вышки и множество близко стоящих бараков. Советским людям объяснять не надо - это лагерь.

Пистолетик для маленького узника

Красноармейцы подходят ближе, замечают колючую проволоку. Через дыры в ограждении проскальзывают к баракам. Они идут осторожно - поблизости всё ещё слышны выстрелы. У стены барака они замечают груду страшно измождённых тел. У другого барака - множество расстрелянных женщин и мужчин. И наконец, попадают в барак с исхудавшими, больными детьми в лохмотьях. Самому маленькому два-три года. Солдаты расстегивают вещмешки и раздают им всё, что у них есть съедобного. Шестилетний малыш хватает Ильинского за руку и уже не отпускает. Водит его по лагерю, показывает: здесь был крематорий, а здесь баня, там людей сжигали. Лейтенант берёт из груды обгорелых костей кусочек человеческой челюсти и прячет в вещмешок. На вопрос, где его родители, мальчик отвечает спокойно, что немцы их убили.

Ильинский в ту же минуту решает забрать ребёнка с собой, в свой батальон. Отогреют его, накормят, оденут. В армии ему всегда будет лучше, сытнее, чем среди гражданских. Но комбат, командир батальона, велит отвести ребёнка обратно. Мальчик плачет. Ильинскому тоже хочется плакать. В конце концов, он на прощанье отдаёт мальчонке то, что у него есть самого ценного: маленький, никелированный дамский пистолетик калибра 5 мм.

Последние казни

СС ещё с июля 1944 года, с момента освобождения лагеря в Майданеке, систематически ликвидировал документы и уменьшал число узников в лагерях, в Аушвице и Биркенау. С начала декабря 1944 года по 15 января в Рейх было вывезено с лагерных складов более полумиллиона штук одежды, оставшейся от тех, кто был убит в газовых камерах. С осени узники принуждены были уничтожать следы преступления: демонтировали оборудование газовых камер и крематориев, разбирали деревянные бараки, сжигали документы (в январе их сжигали на кострах на лагерных улицах), выкапывали прах сожжённых жертв и высыпали в реку Солу, копали землю, сажали деревья.

Неделю назад немцы взорвали крематории II и III, а вчера в час ночи - последний крематорий, V.

Последние построения на апель-плацу в лагере Аушвиц-Биркенау были 10 дней тому назад. На другой день началась эвакуация 58 тысяч узников в колоннах по 500 человек, по снегу, при более чем двадцатиградусном морозе. Ослабевших убивали эсэсовцы. Погибли тысячи узников.

В лагере Аушвиц осталось около 1200 узников, больных и не способных идти; в Биркенау - 5800 узников, в основном женщин. Охранники-эсэсовцы исчезли шесть дней назад, но территорию лагеря всё ещё прочёсывали патрули СС и Вермахта. Ещё позавчера в Биркенау вошёл отряд СД, который собрал 150 евреев, вывел их за ворота и часть их них расстрелял. В это время в лагере Аушвиц эсэсовцы обыскали бараки, согнали узников в одно место и готовились казнить их, но тут приехали гестаповцы с известием, что русские в любую минуту могут замкнуть окружение. Тогда немцы в спешке покинули лагерь.

В Бжезинке больные и крайне ослабленные узники попрятались в бараках. В третьем часу дня раздались крики: «Идут! Идут!».

Узникам можно есть только сухари

Узник Альфред Фидеркевич на главной дороге лагеря замечает советского солдата. Он идёт по снегу мягким шагом, приклад у плеча. Фидеркевичу освободитель кажется охотником в лесу. Он выходит ему навстречу.
- Zdrawstwujtie!

Русский с улыбкой спрашивает, есть ли тут немцы, и осторожно движется дальше.
К вечеру в Освенцим, в главный лагерь Аушвиц и в Бжезинку входят целые советские дивизии. При виде трупов и измождённых, весящих по тридцать килограмм узников, с чрезвычайным трудом бредущих по снегу к освободителям, многие закалённые красноармейцы плачут, как дети. Русские отдают голодным узникам весь свой провиант. К сожалению, солдаты прекрасно обеспечены: кроме сухарей, у них есть консервы из жирной свинины, куски солёной копчёной грудинки. Мясо для долго голодавших узников смертельно опасно, но лишь немногие способны ограничиться сухарями. Не проходит и четверти часа, как первые несчастные корчатся от боли, окрашивая снег кровавым поносом. Многие умирают. Среди них - известный довоенный юрист из Вены, обер-прокурор доктор Вахсман.

Ближе к ночи на территории лагеря появляются советские военные врачи. Они приказывают немедленно отнять у бывших узников всё съестное - за исключением сухарей - и начинают осматривать больных.

Можно ли вернуться в Будапешт?

В блок больных в Бжезинке советские солдаты добираются поздно, уже в темноте. Когда двери большого барака медленно открываются, десятки лежащих в одежде больных узниц замирают в ужасе. Во время эвакуации эсэсовцы не успели ликвидировать женский лазарет - неужели вернулись, чтобы убить больных узниц? В барак, погружённый во тьму, гуськом входят красноармейцы. У каждого в руке свеча. Первый, высокий русский, идёт осторожно, оглядывается по сторонам. За ним шагает страшно некрасивый монгол. На руках у него сидит лагерный ребёнок - исхудавший, грязный. Малыш прижимается, трогает лицо солдата, который с улыбкой поворачивает голову, когда пальчик попадает ему в глаз.

Больные с плачем ползут к солдатам, обнимают их ноги, целуют руки. Русские, слегка испуганные, гладят их обритые головы, поднимают высохшие, как щепки, тела.
- Можно вернуться в Будапешт? - спрашивает кто-то.
- Можно, - отвечает самый высокий из солдат.
- А в Белград?
- Можно, можно.
- А в Лодзь? - кричит из-за спин подруг по несчастью 16-летняя Юлия Темерсон, еврейка из Лодзи.
- Можно!
Тяжелобольная немецкая узница проталкивается к русскому:
- Берлин? Берлин?
- Берлин ещё нет, но уже скоро.

В окрестностях Освенцима и Бжезинки вечером и ночью идут достаточно интенсивные бои. Советские солдаты, которые только что прошли через территорию обоих лагерей, теперь вообще не берут пленных.