«Мы, летчики, называем его Супержесть»

«Мы, летчики, называем его „Супержесть“»

Глава госкорпорации «Ростех» Сергей Чемезов заявил, что самолеты Sukhoi Superjet могут переименовать после проведения всероссийского конкурса. Похожее голосование проводили в 2018 году, как раз во время принятия пенсионной реформы. Тогда жителям России предложили дружно выбрать, какие имена стоит присвоить аэропортам страны. С чем может быть связана идея запуска конкурса на название для самолета, запомнившегося в основном смертельными авариями? Почему политики стали все чаще вмешиваться в гражданскую авиацию и чем это чревато? Мы обсудили это с пилотом «Аэрофлота» и командиром самолета А-320 Андреем Литвиновым. 

— Зачем, на ваш взгляд, вообще заговорили о переименовании Sukhoi Superjet?

— Не знаю. Это тайна, покрытая мраком. Летает себе самолет и летает.

— Непонятно, в чем смысл проводить именно голосование. Разве это то решение, которое действительно интересует людей?

— В Советском союзе самолеты носили названия «Илюшин», «Туполев», «Яковлев». Они от начала до конца были сделаны нашими руками и из наших запчастей. Были они современные или несовременные, экономичные или неэкономичные — другой вопрос. Мы делали их сами и имели моральное право так называть самолеты. А это (переименование Sukhoi Superjet. — Znak.com) смахивает на какой-то пиар больше, чем на необходимость.

Андрей ЛитвиновПредоставлено Андреем Литвиновым

Почему мы, летчики, называем его «Супержесть»? Потому что, кроме алюминия, там ничего нашего нет, по-моему. Это все равно что назвать машину Volkswagen, которую производят в Калужской области, LADA Kalina 2. Все запчасти у Sukhoi Superjet импортные, только сборка наша. Для того чтобы называть как-то самолет, надо сделать его производство нашим от начала и до конца. А это… Ну,  Sukhoi Superjet же путинский проект, давайте назовем его SuperPut. Если Чемезов хочет таким образом себя проявить, пусть будет ChemezovJet. Я скептически к этому отношусь, как и к переименованию аэропортов. 

— Когда проводили конкурс по переименованию аэропортов, высказывали предположения, что это способ отвлечь негативную повестку в связи с принятием пенсионной реформы.

— Возможно, от чего-то нас отвлекают с помощью таких маневров. Только понимаете, когда Шереметьево называют аэропортом имени Пушкина, это можно понять. Он современный, новый. Мне неприятно, когда аэропорт, который враскорячку стоит с раздолбанной полосой,  называют именем первого космонавта Леонова. Он достоин большего. Вы постройте сначала в Кемерово хороший аэропорт, а потом присваивайте ему имя великого человека.

Sukhoi Superjet 100«Википедия»

— Переименование «Сухого» может быть связано с репутацией самолета? Он же ассоциируется с авариями и поломками.

— Оттого что его переименуют, он ломаться не перестанет. Конечно, у него испорчен имидж. Будет другое имя — и его испортят.

Надо сам самолет делать. Устранять все недоделки, производство делать полностью своим, а потом уже как-то называть. Знаете, такая поговорка есть: «Хоть горшком назови, только в печку не ставь». Пусть называют, как хотят, лишь бы летал и не ломался.

— Судя по названию «Супержесть», вы этим самолетом не очень довольны. 

— Сам самолет, когда он не ломается, неплохой. Но он же все время ломается!

— Не стоило ли отказаться от этой модели после всего, что произошло?

— Для чего его делали, непонятно. Кто-то насоветовал президенту, а он рад стараться. Этот самолет не является первой необходимостью  Нужны региональные самолеты, которые будут летать на плохие аэродромы, у нас их очень много. С таким же успехом летали бы мы на Airbus и Boeing.

— Как вы все-таки относитесь к идее о том, что это один из способов отвлечь людей от негативной повестки: арестов, новых уголовных дел и репрессивных законов?

— Не знаю. Если это так, то выбрали не ту тему. Отвлекут они на две недели, а дальше что? Жизнь-то продолжается. 

— Но вы эту мысль разделяете или нет?

— Я же не могу им в голову залезть. Все может быть. Мы увидели, что, оказывается, можно поднять истребитель, захватить самолет, арестовать какого-то неугодного блогера (речь идет об аресте бывшего главного редактора Nexta Романа Протасевичем после того, как его рейс авиакомпании Ryanair, летевший из Афин в Вильнюс, совершил принудительную посадку в Минске. — Znak.com). Это настоящее воздушное пиратство. 

— Как вы считаете, есть параллель между посадкой самолета Ryanair и задержанием Романа Протасевича и снятием с рейса экс-директора «Открытой России» Андрея Пивоварова? 

— Я вообще против вмешательства политики в гражданскую авиацию. Вы представьте, во что она превратится, если сейчас каждый президент в мире решит поднимать истребители и арестовывать неугодных ему людей? Это безопасность полетов. 

— Можно ли с точки зрения безопасности снимать человека с рейса, когда самолет уже готов взлететь?

— Все эти незапланированные движения — стресс для экипажа. Что значит снять человека? Надо заглушить двигатели, перезабить все данные в компьютер, открыть двери. Если пассажир вышел, нужно связаться с контролем и сказать, что у нас минус один пассажир. Все же рассчитано по весу. Дежурный по посадке должен будет приехать и переделать документы. Это не трамвай, с которого человека сняли, и он поехал дальше. Политические лапы, которые запускают в гражданскую авиацию, прежде всего касаются безопасности. Только придурки могут этого не понимать. 

— Не опасаетесь, что подобные публичные высказывания могут негативно отразиться на вашей работе?

— Человек, который угрожает безопасности полета, «минирует» самолет, вмешивается в работу авиации — придурок. Или он умный человек? 

— Я с вами не спорю. Просто спрашиваю, не вызывали ли вас еще на ковер к начальству.

— А что они скажут? Литвинов, ты неправильно говоришь, надо, чтобы угроза была безопасности полетов? Так мне будут говорить?

— Не знаю.

— Вот и я не знаю. Сорок лет в авиации работаю и не знаю. Может, я уже отстал от жизни?