Чем мы заткнем «поганый рот»

О том, какие документы хранятся в российских архивах, а также о том, почему за 30 лет государство их не рассекретило, рассуждает историк Никита Петров.

На днях президент России Владимир Путин обещал «заткнуть поганый рот» фальсификаторам истории Великой Отечественной и Второй мировой войн с помощью правдивых исторических документов. И создать центр архивных документов и кинофотоматериалов.

Одним из первых на эти слова главы государства откликнулся оппозиционный историк Марк Солонин, занятый как раз историей Второй Мировой войны. Воскликнув «Давно пора!» (в своем блоге на «Эхе Москвы»), Солонин выразил недоверие государству, которое почти за 30 лет так и не пожелало рассекретить самые важные и интересные документы советской эпохи.

С корреспондентом «Росбалта» беседует другой оппозиционный историк, занятый «смежной тематикой» — органами госбезопасности, заместитель председателя совета научно-информационного и просветительского центра общества «Мемориал» Никита Петров.

— Никита Васильевич, что же у нас происходит с архивами? Вы ведь стояли «у истоков» долгожданного процесса рассекречивания, которого все так требовали во время горбачевской перестройки…

 — Да, желание интеллигенции открыть архивы привело в 1991 году, практически сразу после августовского путча и запрета КПСС, к созданию Комиссии Верховного Совета РФ по приему и передаче архивов КПСС и КГБ на государственное хранение. Это были попытки ввести использование и хранение документов самых закрытых ведомств в некое цивилизованное и правовое русло.

Комиссию возглавлял известный человек, начальник Института военной истории, генерал-полковник Дмитрий Волкогонов. Входил в эту комиссию, как эксперт, и ваш покорный слуга.

— Вы были достаточно молоды тогда?

 — В 1991 году мне было 34 года. До того, с 1988 года я работал в «Мемориале». Вот, вместе с «мемориальцами» Арсением Рогинским и Никитой Охотиным мы были экспертами в этой комиссии (а в1992 году — еще и экспертами Конституционного Суда РФ в процессе рассмотрения «дела КПСС»).

Комиссия добилась того, что архивы КПСС были переданы на госхранение (у партии не было правопреемника). А с архивами КГБ вышла заминка. Фактически торможение работы комиссии проявилось сразу, уж очень долго обсуждали: «А что передаем? А как?»

С точки зрения даже ельцинского государства, тема архивов КГБ была слишком чувствительной. Государство не торопилось открывать то, что называется агентурной и оперативной деятельностью.

И уже в 1993-95 годах этот процесс практически был приостановлен. Архивы КГБ передавались только в части архивно-следственных дел, и то не везде. Люди могли посмотреть архивно-следственные дела на своих родственников, кто и когда был репрессирован. Но не более того.

Уже в августе 1993 года Волкогонов сказал, что комиссия свою роль выполнила — а документы бывшего КГБ, по всей видимости, на госхранение нам передать не удастся. Был еще план создать единый центр хранения документов, но денег на это у российского государства тогда не было.

— Ну, на строительство нового центра, положим, и вправду не было. Но сами-то архивы с их документами… Многие историки наверняка жаждали хоть в подвалах покопаться. Что же мы имеем столько лет спустя?

 — Имеем далеко не достаточно. Материалы КПСС во многом открыты, но во многом и закрыты. Есть масса документальных подборок, коллекций, которые до сих пор недоступны. Это документы высших органов советской власти: КПСС — не просто партия, а механизм управления страной.

Но на архивах КПСС и КГБ был хотя бы фокус общественного внимания. А вот архивы ведомств, таких как МВД или Министерство обороны, тоже не находились на государственном хранении в системе Росархива. Они находились на депозитарном хранении у ведомств, и никто не ставил даже вопроса об их передаче на госхранение.

Если говорить о Второй мировой войне: очень важно было бы открыть документы Генерального штаба, Ставки Верховного главнокомандования, НКВД, НКГБ и контрразведки СМЕРШ. Так вот, в верхушечной части военные документы до сих пор закрыты. Мало того, что Минобороны не передает свои архивы на госхранение, но и вопрос такой никогда не ставился.

Центральный архив Минобороны (ЦАМО) говорит: «Мы большинство архивных документов рассекретили». Правда ли это? Отчасти — да. Документы низовых военных организаций в основном рассекречены. Но ведь мы говорим об истории принятия решений. А документы высших органов военного управления как раз закрыты.

Конкретный пример: «все сходится» на фигуре Сталина. Есть личный фонд документов Сталина, куда входят и приказы по Наркомату обороны, и по Ставке ВГК, документы переписки с НКВД-МГБ, важнейшие донесения МИД. Так вот: из примерно 1700 дел описи № 11 этого фонда, которые сейчас хранятся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), свыше 200 важнейших дел так и не рассекречено. Открыта, по сути, мелочевка: проекты речей, фотографии, какая-то переписка. А главные-то документы, которые нам могут открыть правду о стратегическом планировании и центральных вещах, по-прежнему закрыты.

— Нарушается ли при этом законодательство?

 — Да, у нас практически не соблюдаются законы «Об архивном деле» и «О государственной тайне».

Очень неплохие сами по себе законы. Срок секретности установлен в 30 лет для обычных документов и 50 — для разведывательных. Но эти сроки не соблюдаются. Мы не видим полной открытости документов даже за сталинский период.

 — Марк Солонин упоминал еще срок в 75 лет…

 — Уточним, 75 лет — срок, на который защищается личная и семейная тайна. Но это не значит, что документы секретны. «Закрывается» состояние здоровья, финансовое положение, любовные отношения и тайны усыновления. Все! Послужные списки, проступки, судимости — это не является семейной и личной тайной. Но архивы же трактуют широко! Спрашиваешь архивы иногда о дате смерти. Ответ: это персональные данные. Абсурд! Бред и безобразие. Тем более, что закон «О персональных данных» на архивную сферу не распространяется.

— Что больше всего засекречено в тематике Второй мировой?

 — Поведение Красной Армии за границей. Вопрос крайне чувствительный для всех архивов: и ЦАМО, и партийных. Эти документы стараются не открывать. Как и документы, связанные с репрессивными кампаниями, которые проводили советские органы на территориях, куда пришла Красная Армия. Насаждение просоветских порядков на этих территориях — тема весьма неприятная для Кремля. Часть документов 1941 года тоже закрыта.

ЦАМО, который находится в Подольске, установил порядок длительных согласований для иностранцев, желающих посетить архив. Доступ в ЦАМО для них затруднен вплоть до невозможности. Вот публикуем мы что-то, как нам кажется, разоблачающее те или иные правящие круги республик Балтии или Польши. А их историки даже не могут приехать и проверить в ЦАМО эти данные. Может быть, там рядом другие документы лежат, которые нам что-то объяснят? Это не цивилизованный подход к работе с архивами.

— Но как же так получилось? Ведь 1990-е годы принято называть «голодными, зато свободными»! Уж архивы-то можно было открыть?

 — Видите ли, в 1993-94 годах, с централизацией власти в руках президента Бориса Ельцина и его команды, у государственных мужей нарастало понимание, что надо опираться на силовой блок. И не надо его обижать. А зачем силовому блоку «раздеваться» в своей собственной истории?

Ельцин мыслил ситуативно и шел за событиями. Что от него общество ждало в 1991 году, то он и говорил. А когда понял, что для сохранения власти можно и притормозить прогресс, он на это смотрел совершенно индифферентно. Вокруг него к середине 1990-х сформировался совсем другой клан, который даже стал нашептывать ему идею отменить президентские выборы.

— Пусть так. Ну, а «давление снизу»? Историки же были кровно заинтересованы…

 — А у нас что, было гражданское общество? Сообщество историков? У нас что, отделение истории РАН поднимало свой голос с требованием тотального рассекречивания документов советского периода?

Историкам, конечно же, удалось посмотреть многие документы. Было издано много сборников. И академики, конечно, добивались в архивах своего и по своим темам интересов. Например, Александр Фурсенко и Виталий Афиани выпустили интереснейший и важнейший для понимания хрущевской эпохи трехтомник документов Президиума ЦК КПСС 1954-64 годов.

Я сам под эгидой «Мемориала» издал три крупных справочника по руководству органов госбезопасности. В бывших соцстранах, между прочим, таких энтузиастов не нашлось. Два аналогичных справочника по партийному аппарату ВКП (б) сделал мой коллега Сергей Филиппов. Жаль, что по прокуратуре и системе судов таких энтузиастов-историков не нашлось, и никаких таких справочников нет.

Есть у нас энтузиасты военной истории, которые составляют биографии комдивов-комбригов. Но вот что интересно: часто эти биографии обрываются 1945 годом, а данных по дальнейшим передвижениям этих людей после войны в ЦАМО не дают.

Изобретается масса причин, чтобы в архиве исследователю не дать документы. Сколько у нас было судов с архивами! Очень много. И чаще всего исследователи суды проигрывают, потому что суды всегда становятся на сторону государства.

Я тоже имею опыт проигрыша судов, вплоть до Верховного суда РФ. Судился с архивом ФСБ из-за их отказа рассекретить приказы, которым минуло уже 60 лет. Кончилось тем, что Конституционный суд РФ дал правильное толкование той статьи закона о гостайне, которая неправильно толковалась судами и юристами ФСБ. Он постановил, что закон о гостайне распространяется и на документы, созданные до его принятия в 1993 году.

Но я своих документов так и не получил, и воссоздал их на основе анализа смежных документов из других архивов. Часто в одном архиве документ рассекречен, в другом — не дают. Но это две разных копии одного документа.

В целом, не произошло самого главного: разрыва с советским прошлым, с тоталитарным государством, документы которого должны быть открыты и изучаемы. Мы должны извлечь из них уроки. Но этого не произошло.

Я думаю, что президенту отсоветуют лично участвовать в исторических спорах и, тем более, публиковать от своего имени какую-то статью. Это называется заведомо подставляться под критику. Призывы главы государства — мол, мы на основе архивных документов вам всем докажем, означают только одно: и дальше будет происходить манипулятивное использование истории. Какие нам надо документы — мы откроем и покажем. А другие будем прятать.