17 лет в сталинских лагерях и ссылках. За что посадили звезду советского кино

8 декабря 2005 года ушел из жизни Георгий Жженов. Легендарный «резидент» прожил 90 трудных, но ярких творческих лет. 17 из них он провел в ссылках и лагерях Красноярского края. В наступающем 2020 году великому русскому актеру исполнится 105 лет, пишут «Сибирь. Реалии».

Георгий Жженов. Фото: wikipedia.org

«Ошибка резидента», «На острове Дальнем», «О чём молчала тайга», «Личное счастье», «Операция на сердце», «Время сыновей», «Чужая родня». На фильмах с участием Жженова выросло целое поколение. Правда, большинству поклонников его творчества тогда было неизвестно, через какие испытания пришлось пройти артисту.

Впервые его осудили за «шпионскую деятельность» в 1938 году. Повод был по тем временам достаточный — группа киноактеров, в которой находился молодой Жженов, ехала на съемки в Комсомольск-на-Амуре, и артисты разговорились с попутчиком — американским дипломатом. Вскоре список тех, кто имел с ним контакт, попал на стол следователя НКВД. Жженов на тот момент уже был родственником «врага народа» — в январе 1937-го арестовали его старшего брата Бориса. За время следствия Георгий Степанович прошёл все круги ада: бесконечные допросы с пристрастием, избиение, лишение сна. Многие не выдерживали и подписывали обвинения, которые сочиняло следствие. Жженов отказался и получил приговор «тройки» — 5 лет лагерей, которые растянулись на 17. В 1949-м актера осудили повторно и сослали в Норильск. Окончательно свободным он стал только в 1954 году, на тот момент ему было сорок лет.

Сегодня в заполярном городе нет ни памятника Жженову, ни мемориальной доски. Но в постоянной выставке местного музея «Пересмотру не подлежит» есть стенд, посвященный актеру. Также в Норильске действует передвижная выставка «Личное счастье Георгия Жженова», которая рассказывает о его жизни и работе в северном городе.

Личное дело Георгия Степановича было рассекречено лишь через 50 с лишним лет и сегодня хранится в Красноярске. В один из приездов Жженова в Красноярск тогдашний губернатор края Александр Лебедь подарил актеру ксерокопию его дела, сшитую и оформленную, как настоящее. Ксерокопии снимались не с уголовного дела о шпионаже (оно хранится в архиве Санкт-Петербургского управления ФСБ), а с дела Жженова-ссыльного. Само дело — это около ста листов: путь Жженова по этапу, анкета, из которой следует, что других судимостей, кроме как за шпионаж, он не имел, в партию не вступал.

В норильском музее хранятся: протокол личного обыска (осмотрены пиджак, рубашка, носки, запрещенных и ценных вещей не обнаружено), отпечатки пальцев, просьба Жженова о том, чтобы власти позаботились о его малолетней дочери, оставшейся при живых родителях сиротой (супруга Жженова в это время тоже сидела), характеристика из норильского театра, в которой сказано, что Жженов играет главные роли и ведет себя в целом сознательно, письмо 70-летней матери артиста, где она умоляет распространить на ее сына амнистию и разрешить ему возвращение в Ленинград. И резолюция — «оставить без удовлетворения»… А ещё — просьба разрешить работать по профессии: «Я могу и способен работать плодотворно. Почему я, актёр, отдавший годы работе в кино и театрах, оказался в одном месте с поселенцами, не имеющими никакой квалификации, никакого образования? Ведь артист — это творческий человек, а творчество — главное в жизни! Прошу вас дать мне возможность работать в каком-нибудь театре Красноярского края. Убеждён, что окажусь хорошим актёром и человеком…»

Такую возможность власть актеру в конце концов предоставила.

«Единственный из сыновей, оставшийся в живых»

Братья Борис и Георгий Жжёновы. Петроград, 1920-е годы. Фото: wikipedia.org

15 декабря 1953 года ссыльный-поселенец Георгий Жженов пишет начальнику Управления МВД города Норильска Дергунову заявление:

«Убедительно прошу вас содействовать мне в хлопотах о снятии с меня ссылки. В ссылке нахожусь пятый год. Четыре года работаю в Норильском драматическом театре, артист. Добросовестность моей работы может быть подтверждена производственной характеристикой, моей трудовой книжкой и отзывами зрителей. Женат. Дочь, 1946 года рождения, находится в Ленинграде, у моей матери. Матери 74 года. Жизнь ее держится лишь на надежде увидеть наконец своего сына свободным. Тем более что я единственный из трех сыновей, оставшийся в живых после войны. Старшего моего брата — Сергея — в Мариуполе, на глазах у матери, расстреляли немцы в 1943 году. Средний брат — Борис — умер в исправительно-трудовых лагерях Воркуты в 1943 году (тиф, дистрофия). Отец умер в 1940 году в Ленинграде. Продлить и поддержать жизнь матери я смогу, только освободившись из ссылки…».

Но на эту жалобу не обратили внимания. Освободили артиста только в 1954-м. А полностью реабилитировали 2 декабря 1955 года Военным трибуналом Ленинградского военного округа.

Георгий Жженов был женат четыре раза. От трех жен у него родилось по дочери. Одна из дочерей — Марина Жженова по образованию филолог и хореограф, сейчас живет в Петербурге. Ее мать, Ирину Махаеву, Жженов встретил в Норильском театре.

— Он прошествовал мимо нее на руках, теряя всё, что лежало в его карманах, а после встал на ноги и смущенно заулыбался. Они вместе работали над спектаклем «Близкое», где им предстояло играть супругов. Потом в театральном общежитии по традиции отмечали премьеру, и Жженов взялся проводить маму до ее комнаты. А там — заговорил о любви. Но вдруг, горько улыбнувшись, сказал: «Я все понимаю, Ирочка, зачем вам связывать себя? Я же — ссыльная морда!» Но мама ответила ему взаимностью, и вскоре они стали жить вместе. Именно она, после смерти Сталина, заставила отца написать очередное прошение о снятии с него ссылки. И сама повезла его в Москву, на Лубянку, чтобы письмо не затерялось. И в 1954 году Жженов в числе первых был освобожден. Они вместе приехали в Ленинград, где и родилась я, — рассказывает Марина Жженова.

В 2000 году Георгий Жженов вновь приехал в Норильск, но уже в качестве почетного гостя. На встрече с норильчанами он рассказал о своей тюремной любви, работе «фотографа-педиатра» и встрече с Иннокентием Смоктуновским, работавшим тогда в театре Норильска. Воспоминания о той встрече актера с жителями Норильска записали журналисты местной газеты «Заполярная правда».​ Этот пожелтевший уже номер газеты хранился все эти годы в местном краеведческом музее. Вот несколько отрывков из тех воспоминаний о лагерной жизни, которыми Георгий Жженов делился на встрече с норильчанами.

Тюремная любовь. Из воспоминаний Георгия Жженова

«Питер. Тюрьма «Кресты». Я уже второй год заключенный. Человек, прошедший очень трудное следствие и брошенный в тюрьму на консервацию. Государство не знает, что со мной делать. А находилось нас в тюрьме, в одиночной камере больше 20 человек. Тюрьма под завязку была наполнена такими же, как я, — подследственными, ждущими приговора. Это был неопределенный период в жизни государства. Уже назревала Вторая мировая война, но союзы и противоборствующие группировки еще не определились. Среди заключенных ходили разговоры, что большинство из нас «выкинут» на волю, что будет переследствие, что следствие откажется от своих первоначальных решений и так далее.

Однажды меня вызвали к тюремному врачу. Роскошная молодая женщина с копной рыже-каштановых волос произвела на меня, по сути еще мальчишку, удивительное впечатление. После этого она стала мне сниться чуть ли не каждую ночь в соответствующих снах…

Однажды вызвала меня и говорит: «Ну показывай, где там у тебя увечья, переломы, ушибы, синяки». Я говорю: «Доктор, вы вчерашний день ищете. Если вы интересуетесь следами следствия, вам надо было вызвать меня минимум год назад. А сейчас на мне, слава Богу, как на собаке все зажило».

— Ты не огорчайся, бывает, те, кто тебя били, теперь сами сидят.

— Но мне-то от этого не легче.

— Ерунда, ты человек молодой. Получишь лет 5 максимум, поедешь на Камчатку, там апельсины растут.

— Ну, доктор, спасибо за ваше человеколюбие.

После этого неожиданного вызова появилась надежда, где-то вдали замаячила свобода. И в один прекрасный день все рухнуло. Центральные газеты Советского Союза вышли с фотографиями, где Молотов жал руку Риббентропу. Сразу после этого тюрьмы стали разгружать, отправляя заключенных в лагеря. Перед этапом у нас в камере с одним заключенным случился эпилептический припадок. Мы старались помочь ему сами, совали деревянную ложку между зубов, чтобы он не откусил себе язык, и в то же время колотили в дверь камеры, звали на помощь. Наконец приходит она, моя богиня: «Ну мальчики, что у вас случилось?» Она склонилась над больным, а я сидел на топчане и тихонько бормотал стихи. Богиня услышала: «О, поэт, стишки читаешь. Прочти-прочти». — «А вам как, с выражением?» — «Читай с выражением». И я начал читать: «Когда любовию и негой упоенный…»

Она спросила: «Ты, что ли, написал?» — «Да, вместе с Пушкиным». — «А, ну хорошо, читай еще». Тогда я сказал, что в следующий раз, когда она придет, я постараюсь сочинить для нее специальные строки.

— Смотри, не забудь.

— Не забудьте вы, доктор.

— О чем? Я никогда ничего не забываю.

— Вы еще в прошлом году пообещали винегрет, когда я пожаловался, что от цинги зубы выпадают.

— В конце концов вас много, а я одна. Хорошо, тебе буду носить рыбий жир. Правда, сейчас весна, жир портится, тебе буду носить его с осени.

Фото из личного дела заключённого Г. С. Жжёнова. 1938 год. Фото: wikipedia.org

Я подумал: «Нежная ты моя, ты мне пророчишь здесь сидеть еще весну, лето и осень!» Последняя встреча с этой роскошной женщиной состоялась после того, как меня, одного из многих, вызвали к начальнику тюрьмы и зачитали бумагу — постановление особого совещания НКВД СССР, в котором было написано: «Пять лет Колымы».

Когда я вышел от начальника тюрьмы, в дверях медпункта стояла моя красавица.

— Ну что?

— Как вы и предсказывали, пять лет, только не Камчатки, а Колымы.

— Ничего, там тоже апельсины растут.

Она вошла в кабинет, вытащила из стоявшего на столике букета ромашек один цветок и протянула его мне на память. Когда ромашка совсем замусолилась, я решил на ней погадать: вернусь — не вернусь. Последний лепесток оказался — вернусь. И вот сегодня я имею удовольствие рассказать вам о моей тюремной любви"​.

«Фотограф-педиатр». Из воспоминаний Георгия Жженова

«За 8 месяцев повторной тюрьмы я, честно говоря, задолжал своей матери, которая помогала мне как могла. Поэтому когда я приехал в Норильск, повременил устраиваться в театр. Известно, что там платят гроши, даже нищие учителя получают больше. Я пошел в клуб профсоюзов, руководил там самодеятельностью и начал заниматься фотографией. При этом очень рисковал, так как проходил по делу как американский шпион. Конечно, эта беллетристика не имела под собой никакой почвы, но фотографирование здесь, в ссылке, привлекало ко мне ненужное внимание. Я оказался способен к фотоделу, и вскоре меня стали называть «фотограф-педиатр». Я приходил в детские сады и говорил: «Дайте мне возможность поснимать детишек. Пусть вас не волнуют затраты на пленку и бумагу». И я фотографировал всех на свой вкус. Потом дома печатал то, что казалось мне интересным, приносил готовые фотографии в детский сад и говорил: «Зайду через неделю».

Как правило, потом меня встречали с распростертыми объятиями: «Где ж вы были, родители хотят вам сделать заказ». Многие норильчане потом присылали мне свои портреты в детстве, которые я снимал.

Я жил безбедно. Другое дело, что мне не хотелось так много зарабатывать. Мне было нужно только чувствовать себя живым. Надежда быть свободным исчезла, я жил по инерции, одним днем. Единственная польза от того времени — я расплатился с людьми, которые помогали мне в трудные времена. Потом я пришел в Норильский театр».​

Кеша Смоктуновский. Из воспоминаний Георгия Жженова

«Тогда в Норильском театре работал Кеша Смоктуновский. Так продолжалось года до 1946-го, когда я ему сказал: «Ну ладно я, ссыльная морда, но ты-то зачем здесь сидишь? Тебе Бог велел быть на большой сцене». — «Жорка, куда я поеду, денег нет». Дал ему тысяч 15, показал, как снимать. Недели через две он возвращает мне долг: «Жорка, платят». Я написал письмо Аркадию Райкину, с которым мы вместе учились в институте. Попросил присмотреться к молодому актеру Смоктуновскому и помочь на первых порах.

Кеша встретился с Райкиным. Как я потом выяснил, Аркадий ему сказал: «Начну после гастролей работать следующую программу. Приезжай в Ленинград, я тебя возьму». Но Кеша зацепился за Сталинградский театр, женился и после ряда мучений оказался в Москве, в театре Ленинского комсомола, раскрутился, став очень большим артистом. А начиналось все в Норильске, откуда бывший военнопленный Иннокентий Смоктуновский боялся уезжать, не желая повторить судьбу других солдат, вернувшихся из немецкого плена».

Свобода. Из воспоминаний Георгия Жженова

«После второго возвращения из ссылки я как-то легко вошел в мир кино. Снимался в шести-семи фильмах одновременно. И уже старался в театре загружать себя минимально. Потому что не успевал переезжать из Ленинграда в Москву, Одессу, Киев, Минск, Среднюю Азию. Не экономил, не щадил себя. Даже казалось, чем больше я работаю, тем лучше я себя чувствую. Зря, кстати, я был так не разборчив в смысле выбора сценария. Иногда говорил себе: «Ну, сценарий плох, режиссер тоже не шибко хорош, но я постараюсь работать добросовестно, чтобы зритель не бросил в меня камень». Сегодня понимаю, так нельзя. По-настоящему актер должен скрупулезно знать, стоит ли ему соглашаться играть именно в этом фильме.

Все-таки причудливо складывается жизнь человеческая. Пройти тюрьмы, ссылки, этапы не единожды, а два раза — и вернуться. Да еще заниматься любимым делом. Объездить свет, стать знаменитостью, общаться с коронованными особами (как это было на приеме у английской королевы Елизаветы Второй), чтобы однажды вновь увидеть места лагерей и ссылок… почетным гостем».

Так же как и другие жертвы сталинских репрессий, Георгий Жженов имел право требовать от государства, чтобы срок, проведённый им в заключении, был засчитан как трудовой стаж в тройном размере. Но актер не стал обращаться за документами для оформления такой льготы.

«Своим личным долгом считала создание мемориала жертвам сталинских репрессий»

Памятник Георгию Жженову на Новодевичьем кладбище Москвы. Фото: wikipedia.org

Марина Жженова написала книгу «Реквием по семье», где рассказала о судьбе своих родителей и о собственных непростых отношениях с отцом.

— Он ушел из семьи к другой женщине, оставив жену и маленькую дочь. Родители договорились, что папа будет перечислять какую-то скромную сумму, но появляться в моей жизни ему не стоит. Мама так решила. Боялась, что общение с ним меня травмирует: буду требовать встреч, а он приходить не сможет… Мол, ребенок ко всему привыкает. А я не привыкла — было ощущение, будто меня лишили половины мира. Осознать этого не могла, но чувствовала трагедию. Болела. Однажды в поезде чуть не умерла от воспаления легких… С годами это ощущение усиливалось. Мы долго не виделись и встретились, когда я в 13 лет попала в больницу, заболела мононуклеозом. Температура, распухшие лимфоузлы… Худой подросток в грязной пижаме. И вдруг, словно во сне, открывается дверь и в палату входит сам Георгий Жженов! Первая встреча в сознательном возрасте… «Привет, как себя чувствуешь?» — говорит он так, будто мы всю жизнь общались. Я же гляжу на него в испуге, шоке, стеснении… Наверное, отец узнал, что я болею, от своей сестры Надежды Степановны. И вот почувствовал желание поддержать. К тому времени у Жженова уже была дочь от четвертой жены.

Я благодарна отцу за помощь, которую он оказывал, когда я об этом просила, но теплых и доверительных отношений между нами так и не сложились. Детская обида оказалась сильнее. Последний раз мы виделись на праздновании его 90-летия. Я с сыном сидела на одном из последних рядов и так и не смогла заставить себя подойти и поздравить юбиляра, — говорит Марина.

А в 1988 году Марина Жженова стала одной из основательниц общества «Мемориал» в Ленинграде.

— Я считала своим личным долгом восстановление исторической справедливости и создание мемориала жертвам сталинских репрессий. Мой знаменитый папа отсидел 17 лет в сталинских лагерях, и я с детства прекрасно знала, что это такое, я представляла себе, где правда, а где ложь. У меня было все для того, чтобы вести эту работу, и не было никакого страха.

Многие из тех, к кому я обращалась в 1987-м с нашими воззваниями, с ужасом отказывались, не желая их подписывать, — страх реально присутствовал в этих людях. Поскольку нас было не так уж много, мне предложено было, во-первых, обратиться за помощью в Москву, где «Мемориал» уже был, а во-вторых, самой здесь поискать соратников и организовать эту работу. Я с удовольствием согласилась. Приехав в Москву (думаю, это было в 1987, может быть, в конце 1986), я познакомилась с московскими демократами, которые уже занимались «Мемориалом». Это были люди разных политических убеждений, но они поставили общую задачу — пробить стену многолетнего замалчивания, которая окружала сталинские преступления.

Конкретной целью было обращение в адрес ЦК КПСС и лично к М.С. Горбачеву с целью восстановить историческую справедливость, реабилитировать еще нереабилитированных, добиться официально признанного статуса для жертв политических репрессий, со всеми вытекающими отсюда социальными льготами и компенсациями. Было составлено обращение, которое мне и было вручено. Вернувшись домой, я поставила цель: собрать как можно больше подписей, причем у людей известных, которые имели бы вес в общественном мнении для того, чтобы на XIX партконференции вручить все это главе партии и государства. Публично и убедительно.

Очень хорошо помню, как я пришла к Дмитрию Сергеевичу Лихачеву, который немедленно подписал это воззвание и очень горячо, очень заинтересованно расспрашивал, как мы будем действовать дальше и чем он может еще помочь. Были люди, которые сперва соглашались поставить свою подпись, но в последний момент кто-то заболевал, кто-то куда-то уезжал, до кого-то было не добраться и не дозвониться. Эти подписанные воззвания, их было несметное количество, были собраны в мешки. Сотни мешков… Историческая сцена: на XIX партконференции перед Горбачевым наши товарищи вывалили обращения к нему на стол. Генсек оказался физически завален, в буквальном смысле слова, этими требованиями. Ему уже ничего не оставалось делать, как принять решение о строительстве Мемориала, о социальной реабилитации репрессированных и переоценке не только самих преступлений сталинского режима, но и их замалчивания.

- В сети есть ваше фото с Анастасией Смоктуновской — внучкой Иннокентия Михайловича. Как вы познакомились?

— На одной из ТВ-передач в Останкино несколько лет назад. С ее папой я виделась еще в детстве в Ленинграде, когда мои родители приходили к Иннокентию Михайловичу в гости. Настя славная молодая актриса и чудесная девушка, мы дружим.

- Георгий Жженов 17 лет провел в сибирских лагерях и в ссылке. Но ни в Красноярске, ни в Норильске нет ни памятника, ни мемориальной доски, посвященной ему, не было у вас мысли сделать что-то подобное?

— Есть идея провести в 2020 году в Красноярске совместный вечер памяти Иннокентия Михайловича и Георгия Степановича. Там могу участвовать и я, и Анастасия Смоктуновская, и мой сын Петр, и известный киновед Вячеслав Юрьевич Шмыров. Но для этого нужны средства. Если Красноярский край сможет нам помочь в этом финансово, мы готовы организовать. Моего отца все так любят, но больше на словах. Вот есть реальная возможность почтить его память.
Читать полностью:  https://news.tut.by/culture/664543.html