Максим Горький о фашизме

"Мир обезумел", — это всё более громко говорят люди, которые избрали ремеслом своим защиту и оправдание безответственной, бесчеловечной власти капитала над миром трудящихся, — защиту неограниченной и уже бессмысленной эксплуатации хозяевами энергии рабочих.

Нет нужды доказывать лживость и лицемерие буржуазного "гуманизма" в наши дни, когда буржуазия, организуя фашизм, сама вышвыривает свой гуманизм, как изношенную маску, которая уже не прикрывает морду хищного зверя, — вышвыривает потому, что поняла гуманизм как одну из причин своего раздвоения и гниения. Факты, указанные выше, говорят о том, что каждый раз, когда чувствительные люди, будучи встревожены зрелищем мерзостей мира, проповедовали человеколюбие в наивном стремлении смягчить эти мерзости или же прикрыть их красноречием, — хозяева жизни, лавочники, допускали эту проповедь только как попытку успокоения людей, раздражённых нищетою, бесправием, угнетением и прочими неизбежными результатами всемирной "культурной" деятельности лавочников. Но как только это раздражение рабочих масс принимало социально-революционные формы, буржуазия отвечала на "акцию — реакцией".

Что ставят капиталисты всех стран против роста революционного правосознания рабочего класса?

Напрягая последние усилия сохранить свою власть над миллиардом трудового народа, защищая свою свободу бессмысленной эксплуатации труда, капиталисты организуют фашизм. Фашизм — это мобилизация и организация капиталом нездоровых физически и морально отслоений истощённого буржуазного общества, мобилизация юных потомков алкоголиков и сифилитиков, мобилизация истерических детей, пострадавших от впечатлений войны 1914—1918 годов, — детей мелкой буржуазии, "мстителей" за поражения и за победы, которые оказались для буржуазии не менее разрушительными, чем поражения.

Кто видел парады фашистов, тот видел, что это — парады рахитичной, золотушной, чахоточной молодёжи, которая хочет жить со всею жаждой больных людей, способных принять всё, что даёт им свободу выявить гнойное кипение их отравленной крови. В тысячах серых, худосочных лиц здоровые, полнокровные лица заметны особенно резко, потому что их мало. Это, конечно, лица сознательных классовых врагов пролетариата или авантюристов из мелкой буржуазии, вчерашних социал-демократов, мелких лавочников, которые хотят быть крупными и голоса которых вожди германского фашизма покупают тем, что дают лавочникам немножко топлива и картофеля даром, то есть за счёт рабочих, крестьян. Обер-кельнерам хочется иметь свой маленький ресторан, мелкие воры хотели бы заняться воровством, узаконенным властью крупных воров, — вот "кадры" фашизма. Парад фашистов — это одновременно парад и силы и слабости капитала.

Вооружая подростков и юношей, кроме револьверов, отжившими идеями национализма и расизма, воспитывая в молодёжи социальный цинизм, садическую страсть к убийству, разрушению, капиталисты организуют из этой молодёжи не только помощников полиции в её борьбе против революционного пролетариата, но обрабатывают её как яд, который будет влит в кровь армии рабочих и крестьян, вооружённых современной механической техникой человекоистребления. Капиталисты хорошо помнят, что рабочие и крестьяне, дисциплинированные зверской казармой, показали в 1918—1920 годах, что их бессмысленная, самоубийственная автоматическая служба классовому врагу имеет свой предел и что за этим пределом штыки и пушки, — после того, как миллионы рабочих и крестьян истребят, изуродуют друг друга, — перестают служить интересам капитала. Разумеется, "лучше поздно, чем никогда", но в этом случае следовало бы учиться у классового врага: капиталист уничтожает рабочего прежде, чем рабочий законно успеет поднять на него свою честную руку.

Национальные группы капиталистов поспешно готовятся к новой мировой войне, по-новому хотят перераспределить мир для более широкой и удобной эксплуатации труда рабочих и крестьян.

Маленьким странам снова угрожает опасность оказаться в железных объятиях "великих", у них снова хотят отнять право свободного развития их культур.

В массах разноязычного, разноплемённого пролетариата империализм и фашизм сеют злые семена национальной розни, расового пренебрежения и презрения, которые могут перерасти в расовую ненависть и затруднить развитие в мире трудящихся сознания единства его классовых интересов, — спасительного сознания, которое только одно может освободить рабочих и крестьян всего мира из положения беззащитных, бесправных рабов обезумевших лавочников. Их национальная торгово-промышленная вражда легко может перерасти — и уже перерастает — в проповедь расовой вражды и расовых войн. Сегодня они проповедуют — и уже осуществляют на подлой практике — антисемитизм, завтра возвратятся к проповеди антиславянизма, вспомнив постыдные мнения о славянах Моммзена, Трейчке и других и забыв о том, сколько талантливых людей дали немецкой культуре поляки, поморяне, чехи. Так как все заводчики и лавочники Европы производят одни и те же товары и торгуют ими, то вполне естественно возникновение вражды и войны германской расы против романской, так же, как и против англосаксонской. Конечно, существуют союзы, но если необходимо продать, то что же мешает предать? Например: существует союз Англии — Японии, но японцы в Лондоне продают шёлковые чулки по 3 пенса, — то есть по пятачку за пару, — это, конечно, мелочь, но японский "демпинг" — вполне достаточная причина для возникновения вражды и ненависти к жёлтой расе. Безнаказанность действий японских империалистов в Маньчжурии — Китае очень соблазнительна для империалистов Европы.

Быстрота культурного роста населения Союза Советов признана честными людьми всех стран. Казалось бы, что честные люди, признав этот факт, должны сделать из него соответствующий, очень простой, морально-гигиенический вывод: и субъективно и объективно гораздо полезнее, гораздо честнее жить в среде здоровой, чем в среде, смертельно заражённой социальными недугами и осуждённой на гибель. Признав пролетариат способным к социальному творчеству, гораздо полезнее всячески способствовать развитию в нём его жажды знаний, его талантов и сознания в массе пролетариата… Казалось бы, что чувство собственного достоинства мастеров культуры, "гуманистов" должно быть глубоко возмущено фактами отрицания культуры лавочниками, их походом против роста всякой техники, кроме носимой, назначенной истреблять людей. Но не заметно, чтоб мастера буржуазной культуры возмущались сожжением книг, неугодных фашизму, проповедью человеконенавистничества, заключённого в смыслах национальной и расовой теорий, подготовкой к новой яростной войне — к бессмысленному истреблению миллионов наиболее здоровых людей, к новому истреблению огнём вековых культурных ценностей, к разрушению городов, уничтожению результатов тяжкого труда масс, которые создали фабрики и заводы, обработали поля, построили мосты, дороги. Безумие хищников невозможно излечить красноречием, тигры и гиены не едят пирожное.

Не заметно, чтоб "гуманистам" было свойственно подлинное человеколюбие, не видно, чтоб они чувствовали величайший, героический трагизм эпохи и понимали, кто именно её герои… Человечество не может погибнуть оттого, что некое незначительное его меньшинство творчески одряхлело и разлагается от страха пред жизнью и от болезненной, неизлечимой жажды наживы. Гибель этого меньшинства — акт величайшей справедливости, и акт этот история повелевает совершить пролетариату. За этим великим актом начнётся всемирная, дружная и братская работа народов мира, — работа свободного, прекрасного творчества новой жизни.