Анатолий Вассерман: раскачка рынка бьёт по каждому карману

Очередной этап нынешней Великой Депрессии ознаменован резкими колебаниями биржевой конъюнктуры. Направление хода курсов основных рыночных ценностей — от акций знаменитых компаний до вечнозелёных портретов выдающихся заокеанцев — меняется по десять раз на дню.

Правда, между биржей — хоть Лондонской металлической, хоть Московской межбанковской — и кошельком рядового гражданина немалое расстояние. Естественно, многие надеются: наверху гремит, а до низу не достанет.

Увы, даже в политике — по Ульянову, концентрированном выражении экономики — действует правило Бисмарка: неучастие в ней не освобождает от её последствий. А в обычной экономике каждый участвует. И пассивно  — как потребитель созданного ею. И зачастую активно — как создатель потребляемого другими.

Цепочки производственных взаимозависимостей пронизывают и увязывают всё мировое хозяйство. Потянешь в одном месте — изменится цена в бессчётных других точках.

Если дорожает нечто нужное нам — понятно, каким образом нас постигают неприятности. Но если дорожает нечто нужное другим — мы, казалось бы, можем больше выручить за созданное нами. Ан нет: подорожание ограничивает спрос — и тем резче, чем легче обойтись без конкретных товаров и услуг. Не зря многие производители изо всех сил снижают цены: на большой массе дешёвых товаров заработать легче.

Впрочем, если все эти перемены случаются примерно в одном направлении — к ним можно как-то приспособиться. А если, как сейчас, каждый день начинается с новостей — куда сегодня повело японскую биржу? Тут уж никаких управленческих талантов не хватит. Приходится либо продолжать business as usual в надежде на усреднение колебаний за время производственного цикла, либо «выходить в кэш» — распродавать все активы по любой цене и сидеть на куче денег в надежде, что хоть они обесценятся не слишком резко. Что при этом случится с работниками, чьи усилия превращают материальный актив в источник дохода — не так уж важно: выживет деловой человек — других работников наймёт. Правда, самим работникам нанять себе другого делового человека вряд ли удастся. Но «проблемы индейцев шерифа не волнуют».

Конечно, продать можно только тому, кто купит. Но кто гарантирует, что новый хозяин не уступит прежнему по части управленческих талантов? Легко досталось — легко и уходит. Сколько наших предприятий в 1990-е обращено в склады — с продажей уникального оборудования на металлолом! Поэтому хозяйственные цепочки рвутся тем чаще и легче, чем больше готовых «выйти в кэш».

Вдобавок колебания цен сказываются и на активах, на первый взгляд не связанных с испытывающими потрясения. Биржа определяет цены большинства активов не трудом, затраченным на их производство, и не пользой, извлекаемой из их потребления, а только потоком доходов от них.

Это могут быть дивиденды — разделяемые, то есть часть прибыли, распределяемая между акционерами — или курсовая разница — различие цен купли и продажи. Но курсовая разница в свою очередь зависит от дивидендов: ведь курс в конечном счёте определяется суммой, которую нужно вложить в тот или иной актив ради получения того же дохода. Если сотня долларов в банке за год принесёт пятёрку прибыли, то и акцию, обещающую ту же пятёрку, незачем покупать дороже сотни.

Колебание доходности одной фирмы прокатывается по всему рынку.

Особо разрушительная раскачка началась, когда придумали производные — derivative — ценные бумаги. Они привязаны не к реальным товарам и услугам, а к ценам других бумаг. На любой дериватив можно в свою очередь выпустить другой дериватив. Общая высота этой пирамиды ничем не ограничена. Поэтому суммарная цена всех производных уже многократно превысила суммарную цену всех реальных активов -- товаров, услуг, недвижимой и движимой собственности — во всём мире. Понятно, малейшее колебание в такой перевёрнутой пирамиде обрушивается на её основание — реальный мир — чудовищным потрясением.

Первоначально деривативы придуманы как инструмент страховки от колебаний цен реальных активов — их брали на себя биржевые спекулянты, получая страховую премию в виде прибыли по деривативам. Но лекарство оказалось хуже болезни: деривативы уже давно превратились в мощнейший источник таких колебаний.

Вдобавок несложные бухгалтерские манипуляции делают деривативы удобным залогом для получения кредитов. Портфели многих банков переполнены этими предполагаемыми ценностями. Не удивительно, что ожидаемая прибыль банка от кредитных операций — а значит, и суммарная цена его акций — может за час измениться на четверть!

Пагубные последствия неумеренного развития биржевых механизмов, давно превратившихся из средства сбора средств на полезные дела в инструмент взлома наших кошельков, можно перечислять ещё долго. Но и уже  сказанного достаточно, чтобы понять: тяга к извлечению дохода без труда рано или поздно оборачивается для нас всех трудом без дохода.

Не берусь однозначно предсказать, что должно сменить нынешний финансовый механизм. Ясно лишь: по сравнению с реальными последствиями рыночных свобод меркнут все легенды об ужасах кровавого диктатора Сталина — а значит, нам скорее всего предстоит вернуться к методам управления народным хозяйством, выработанным под руководством блистательного стратега и руководителя Джугашвили. И уже от этой отправной точки, учтя тогдашние и нынешние ошибки, идти дальше.

А спекулянты — и биржевые, и банковские — не умрут. Они чаще всего достаточно умны, чтобы заработать и честным путём. Впрочем, думаю, большинство читателей, подумав о них, с удовольствием повторит: «проблемы индейцев шерифа не волнуют».