Коммунист Владимир Познер в споре с Зюгановым

Бывает, что далеко падает яблочко от яблоньки.

17 апреля в эфире Первого канала прошло интервью Владимира Познера с Геннадием Зюгановым. Не раз подчеркивая свое нежелание спорить с Геннадием Андреевичем по политическим вопросам, Владимир Владимирович всё же не отказал себе в удовольствии некоего послесловия уже в отсутствие собеседника и поднял в нем «острейший» вопрос современности - о перезахоронении тела В.И. Ленина.

МАСТЕР ТЕЛЕВИЗИОННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ, изобразив на лице истинно «ленинский прищур», предложил представить каждому из нас возможный ход событий после... собственной смерти. Мол, вот умрете вы, вот забальзамируют вас, вот выставят на всеобщее обозрение... Плохо же! А ведь можно сделать Владимиру Ильичу «подарок» на день рождения - перезахоронить его прямо 22 апреля...

Но «всякое сравнение хромает» - эту немецкую пословицу напомнил нам когда-то Владимир Ильич в статье «Партийная организация и партийная литература». А вот журналист, литератор и телемастер Владимир Владимирович «хромоты» своего сравнения не замечает. Между тем нет сегодня в России, да и во всем мире такого человека, после кончины которого миллионы людей со всех концов света устремились бы на похороны, несмотря на лютые морозы и трудности дальнего пути, слали бы телеграммы с требованием не предавать земле, пока все искренне скорбящие не простятся с усопшим. Именно так было в суровые январские дни 1924 г., когда пришлось прибегнуть к временному бальзамированию. Но люди всё ехали и ехали, всё шли и шли... Они хотели УВИДЕТЬ того, кто упразднил деление общества на господ и рабов, того, кто начал созидание нового государства с замены лучины на электросвет, деревянной сохи на трактора, проведения ликбеза для всех, того, кто оставил молодежи завет: «Учиться, учиться и учиться!»

Ныне все мы становимся постоянными свидетелями похорон самых заметных, а вернее, замеченных оком ТВ «звезд» (теперь это такая «профессия»), мумифицированных и «легендированных» уже при жизни навязчивыми пиар-технологиями. Но бесконечная трансляция траурных церемоний с последующим перетряхиванием подробностей личной жизни «телегероев» - лишь жалкая, «хромающая» пародия на истинную народную скорбь...

...О значении таких знаковых для всего мира понятий, как Великая Октябрьская революция, коммунизм, СССР, советский строй, о роли личности В.И. Ленина в истории неоднократно рассуждал в своих произведениях французский писатель-коммунист Владимир Александрович Познер - отец российского телеакадемика. К сожалению, всезнающий Интернет обходит вниманием биографию этого человека, и лишь в международном проекте «Википедия» в статье, посвященной Владимиру Познеру-сыну, есть некоторая информация о его родителях. Сообщается, что известный телеведущий «появился на свет в Париже у пары - еврейского эмигранта из России Владимира Александровича Познера (1908-1975) и француженки Жеральдин Люттен (1910-1985). Был назван Владимиром в честь отца и крещен в соборе Нотр-Дам-де-Пари. Вскоре после рождения ребенка не состоявшие в браке родители Познера расстались, и 3-месячный Володя с матерью переехали в Нью-Йорк, где жили сестра и мать Жеральдин. Лишь 5 лет спустя, в 1939 г., Владимир Александрович Познер, работавший в это время в европейском филиале кинокомпании «Метро-Голдвин-Майер», забрал Жеральдин с сыном из США, и воссоединившаяся семья вернулась во Францию. После оккупации Франции немецкими войсками в 1940 г. семья снова бежала в США. Уже в Америке в 1945 г. родился брат Владимира - Павел».

А еще «Википедия» отмечает, что «Владимир Александрович Познер был горячим патриотом Советского Союза. С 1943 г., работая начальником русской секции отдела кинематографии Военного департамента США, он начал сотрудничать с советской разведкой, первоначально в качестве «стажера» и «наводчика». В связи с ухудшением отношений между СССР и США после войны, наступлением эпохи маккартизма и всё более пристальным вниманием со стороны ФБР в 1949 г. семья Познеров была вынуждена уехать из США. Первоначально Познеры хотели вернуться во Францию, но Познеру-старшему отказали во въезде, сочтя его на основании доноса подрывным элементом. Тогда Познеры переехали в Берлин (ГДР), где Владимир Александрович получил должность в компании «Совэкспортфильм». В 1950 г. Владимир Познер получил советский паспорт. В 1952 г. семья переехала в Советский Союз, в Москву».

Любую недосказанность в биографии человека пишущего могут восполнить строчки из его произведений. Читая очерки Владимира Познера-старшего, понимаешь, что он, российский эмигрант, так же, как и сын, очень полюбил Париж, считал его своим городом. С огромным теплом писал о парижских улочках, обожал уютные французские кафе, в которых имел обыкновение собираться с товарищами по коммунистической ячейке. А Познеры-сыновья открыли в 2004 г. подобное кафе на Остоженке, назвав его в память о матери «Жеральдин»...

В.А. Познер - прозаик, публицист, переводчик русской и советской литературы, член Французской коммунистической партии, смело выступавший против колониальной войны Франции в Алжире, раненный террористами организации OAS (фр. Organisation de l'arm`eе secr`еte), выдвинувшей лозунг: «Алжир был и остается французским!» - посвятил Советскому Союзу две книги. Одна, вышедшая еще в 1932 г., так и называлась - «СССР». Вторая, опубликованная в 1967 г., - «Тысяча и один день».

Во второй рассказана необычайно трогательная история визита автора в один ленинградский дом. Хозяйка не сразу узнала его. Вспоминая детские годы, автор пишет: «Тогда еще совсем молоденькая, со светлыми волосами, она была моей первой учительницей русского языка. Она учила меня своему языку... Как только я называю себя, она спрашивает о моем брате, рассказывает о моих школьных товарищах. Уже нет в живых ни директора гимназии, ни его жены, ни нашего математика, ни нашей «классной», которая преподавала чистописание...»

Выжив в блокаду, Вера Павловна Андреева посвятила себя благороднейшему делу: трудясь в Ленинградском институте народов Севера, создавала письменность малочисленным народам Севера - ненцам, нанайцам, эвенкам, хантам... С неподдельным восторгом описывает бывший гимназист квартиру учительницы, полную редких книг на самых разных языках: «Я изучаю старые нанайские слова: «абораини» означает «идти с санями на лыжах целиной», «хандаини» - соболевать («уходить охотиться на соболя месяцев на шесть»). Есть и новые слова: «библиотека», «газета», «пролетариат», «интернационал». ...На минуту задерживаюсь у эвенков: аптека - это место, где готовят порошки, еще минута - у манси, которые нашли свои названия для новых вещей: карандаш они называли деревом, которое пишет, чернила - черной водой, паровоз - огненными санками...»

Сколько в этих строках искреннего восхищения достижениями социализма, преобразованиями, достигнутыми благодаря индустриализации, советскому общедоступному образованию и ленинско-сталинской национальной политике, подарившей всем малым народам свою письменность. Да-да!

...Так же, как и сын, отец с интересом следил за коммунистической прессой. Но если Познер-младший в интервью с Геннадием Зюгановым заявил, что «в «Правде» мало правды», но он ее читает, Познер-отец восхищался мужеством издателей газеты французских коммунистов «Юманите». В предисловии к циклу очерков «Мера времени» он философски мудро рассуждал: «Где кончается прошлое? Где начинается настоящее? На перекрестке Бюсси, где в первый день революции 1848 г. была воздвигнута баррикада... На этом самом перекрестке каждое воскресенье Ивонна, Раймон и Жак продают «Юманите». И кто из старых завсегдатаев квартала, случись ему проходить мимо, отказался бы купить эту газету? Вольтер? Дидро? Робеспьер? Жорж Санд? Анатоль Франс, сотрудничавший в «Юманите»?»

Решив поведать читателям «правдивую историю о нескольких коммунистах» своего квартала, автор отмечал: «Разными путями приходят люди к коммунизму, сказал Ленин.

Десятки тысяч французов и француженок состоят в партии, это десятки тысяч самых различных судеб и дорог. Человек с детства тянется к счастью, но в период созревания жизнь больно ранит его, и наступает такой день, когда боль от нанесенных ему ран и ненасытная жажда лучшей жизни соединяются, помножаются друг на друга... и вот уже прежнего человека нет и в помине, и вместо него совсем другой человек... Вопрос: «Как ты стал коммунистом?» - надо ставить вторым. Первый нетрудно угадать: «Как ты узнал о революции, происшедшей в России?» И тот и другой вопрос я задавал разным людям самого разного возраста».

Надо добавить: и самого разного социального статуса. Среди опрошенных товарищей-коммунистов оказались и бедняки, и представители, так сказать, мелкой буржуазии, или среднего класса, - владельцы небольших магазинчиков, лавок, мастерских, и люди богатые, состоятельные. Когда-то услышанные слова: «Октябрьская революция», «Ленин», «коммунизм», «Сталинград» перевернули их жизнь, сделали их другими людьми. Старшие товарищи осознали свой выбор еще в годы Первой мировой войны, младшие вспоминали революционные события как яркие штрихи раннего детства.

Восьмидесятилетний владелец книжной лавки Феликс помнил Салоникский фронт. Его пехотная часть около двадцати месяцев занимала высоты, господствовавшие над монастырем. Молодого солдата потрясли два события: однажды ему пришлось отнять барашка у маленькой сербской девочки. Она плакала, и он, сняв с шеи животного голубую ленточку, отдал ее хозяйке. Ему и его соратникам очень хотелось есть... А «однажды утром они проснулись от странного гула, словно неподалеку сорвалась снежная лавина. Русские солдаты с криками и песнями бегом спускались с горы, подбрасывая в воздух фуражки. Французы сразу же решили: перемирие... Солдат, которого остановил Феликс, улыбался во весь рот:

- Войне конец...

- Для всех? - спросил Феликс.

- Нет, - ответил солдат. - Мы, русские...

Он попытался объяснить, но его французский язык был слишком беден. Наконец он произнес русское слово, которое Феликс слышал впервые и сразу запомнил, так и не поняв, что оно означает:

- Ленин.

Русский бросился вдогонку за своими товарищами, а Феликс, терзаемый завистью и разочарованием, смотрел ему вслед... Картина эта стала для него олицетворением Октябрьской революции».

Старый краснодеревщик, владелец мастерской Дюбрей в молодые годы служил на Восточном фронте: «Вести доходили с опозданием на месяц, политикой он тогда еще не интересовался, и к тому же никто здесь и не смог бы что-нибудь рассказать про эту революцию... Россия, отвлекавшая значительную часть немецких дивизий, вышла из игры: следовательно, война могла лишь затянуться...»

В феврале 1918 г. его пехотный полк переправился через Днестр у Тирасполя. Солдаты думали, что их отправят на родину; но, увидев, что их поворачивают «спиной к Франции», чтобы воевать против русских, они отказались выступить. Тогда им просто очень хотелось домой. Позже Дюбрея перевели в артиллерийский полк в Одессе. Город был полон листовками на французском языке с обращениями к «сынам Французской революции», к «детям Парижской коммуны». Их печатали подпольщики во главе с учительницей-француженкой Жанной Лябурб. Ее расстреляли по приказу французского командования. Дюбрей с товарищами побывал на месте ее гибели. А «весной 1919 г. они снова отказались стрелять. На этот раз они думали не только о себе. Многотысячная колонна солдат с опущенными штыками прошла по улицам Одессы. Дюбрей шел вместе с остальными... Жанна Лябурб была первым человеком, открывшим им Октябрьскую революцию».

Коммунист Люсьен Боэр вспоминал, как в окрестностях Иль-Адана на поляне проходил праздник: «Казалось, все рабочие округа сговорились встретиться на этой поляне. На сцену поднялся человек с ножом в зубах, он изображал «большевика». Боэр знал это слово и испугался, но, увидев, что все хохочут и хлопают в ладоши, успокоился. Потом на сцену вышел другой человек, и аплодисменты усилились. А между тем он ничего не делал, только говорил... Всё это закончилось демонстрацией, и ребята вместе со взрослыми прошли по улицам Иль-Адана». Гораздо позже Люсьен узнал, что в тот день стал свидетелем празднования четвертой годовщины Октябрьской революции.

...Маленькому Морису было три года, когда умерла мать. Отец вернулся с войны социалистом и противником большевиков. Он любил повторять, закончив рассказ о событиях в России, что, пока не увидит всё это своими глазами, ничему не поверит. Они жили в нищете, Морис нанялся на работу к богатому крестьянину - должен был отгонять ворон, чтобы они не уничтожали посевы. «Это давало ему три франка в день и возможность подолгу размышлять о самых разных вещах. Поля были обширны, колосья наливались тяжестью, вороны жирели, а Морис ходил голодным. Однажды, когда отец по обыкновению повторял, что надо своими глазами увидеть, что именно происходит в Советском Союзе, а не принимать всё на веру, Морис внезапно сказал: - Если хочешь знать, папа, там - наше будущее».

Сорокалетняя женщина с красными руками была посудомойкой в ресторане. Ее мужа убила полиция 9 февраля 1934 г. у Восточного вокзала во время запрещенной манифестации, из которой впоследствии родилось единство действий - Народный фронт. (Антифашистское единство действий между коммунистической и социалистической партиями Франции в 1934-1938 гг.) Вдова нашла душевное утешение, разделив убеждения мужа, - вступила в коммунистическую партию.

Об этих же днях остались самые яркие воспоминания детства у Жан-Поля - сына состоятельных родителей. Он «сопровождал отца на избирательный участок... «Это катастрофа», - бормотал отец, он имел в виду Народный фронт. Квартал являл собой совершенно невиданное зрелище: в заводских дворах плясали рабочие».

В тот день к завтраку подали любимое блюдо Жан-Поля - дыню с мороженым, залитую портвейном: «Едва лишь он устроился на своем стуле, как на улице грянули медные трубы оркестра. Торжественная и ликующая мелодия, которую Жан-Поль слышал впервые, заполнила комнату. Родители переглянулись и поднялись из-за стола... Он приблизился к окнам... Внизу волновалось море кепок. Толпа с реющими над ней красными парусами-знаменами двигалась вперед, заполнив всю мостовую. С обеих сторон ее сдерживала двойная цепь полицейских. На гребне людской волны всплывали плакаты и эмблемы - до самого горизонта, насколько хватало глаз, и весь этот поток стремился по направлению к кладбищу, где некогда коммунары дали свой последний бой... Шествие продолжалось семь часов. Жан-Поль не двинулся с места: он до сих пор еще помнит ощущение усталости в ногах, испытанное шестилетним мальчиком. Семья в молчании уселась за стол. Мороженое растаяло; безвкусная, разбухшая дыня плавала в тепловатой жидкости. Жан-Поль вполголоса затянул мелодию, которую слышал в течение всего дня: «Это есть наш последний...» Отец задумчиво посмотрел на него.

- Это революция, - сказал он. - Как в России».

А вот сюжет времен Второй мировой войны. Симона поздно научилась говорить: «В три года она произносила лишь обрывки фраз и невпопад повторяла слова, поразившие ее своей звучностью, пытаясь уловить их смысл... Однажды мать с дочерью ехали куда-то в метро в переполненном вагоне. Молодая женщина держала девочку на руках... Сначала Симона заинтересовалась голубой полотняной кепкой своего соседа, потом ей пришло в голову произнести слово, которое ее родители повторяли дома, когда думали, что девочка спит». После освобождения мать так часто рассказывала эту историю, что Симона выучила ее наизусть: «И какой взгляд бросил на нее человек в голубой кепке, и как отнеслись к ней остальные пассажиры, но в ту минуту молодая женщина едва не лишилась чувств, услышав, как ее дочь задумчиво и растягивая каждый слог, словно ворочая на языке конфетку, сказала: «Сталинград».

Но далеко не всегда дети проникаются теми идеями, которые близки и дороги родителям. Бывает, что далеко падает яблочко от яблоньки. И так же, как сын за отца не отвечает, не отвечает отец за сына... «Мера времени» у каждого своя...