Вера в доброго царя — это культурная травма

Вера в доброго царя — это культурная травма. Обостряется в моменты политического кризиса. В наше время поддерживается не только лестью сторонников («Люблю Путина, и таких, как я, все равно большинство, а вы хоть обматеритесь»), но и мифологией противников («Пора, Вовик, пора, Каддафи тебя заждался»).

Любой «добрый царь» — хоть Путин, хоть Непутин — обманет тем быстрее, чем он добрее. Вернее, даже не обманет — он же ничего конкретного никому не должен. Чем больше мы верим в то, что один хороший человек (или удаление одного плохого) решит все проблемы без нашего участия, тем больше так называемая коррупция. Потому что у нас же структура власти не сталинская, основанная на терроре, а «либеральная», основанная на подкупе.

Развитие возможно через, во-первых, содержание («договорено, что нужно делать») и, во-вторых, через процедуры обсуждения и контроля обязательств («нельзя не сделать»). Тогда-то чиновнику любого уровня оказывается мало «продать лояльность», должны быть еще и некие подотчетные результаты.

Интересно, что сам Владимир Путин в своей предвыборной статье пытается пройти как раз через содержание, а не через харизму и имидж: «Но о чем предлагается договариваться? О том, как устроить власть? Передать ее “лучшим людям”? А дальше-то что? Что делать-то будем? Меня тревожит, что у нас практически не происходит обсуждения того, что надо делать за рамками выборов, после выборов».

Содержание политики у нас действительно обсуждается плохо, да и сам Путин в дебатах решил не участвовать, так что не ему пенять. Но на самом деле многое у нас обсуждено настолько, что почти уже не вызывает споров. Например, в программных текстах Зюганова, Прохорова и Путина почти в одних и тех же словах говорится о «новой индуст­риализации». Все как один предлагают более-менее радикальную демократизацию внутренней жизни.

Все трое предлагают большие интеграционные проекты: Путин и Зюганов — на пространстве СНГ, Прохоров — «большую Европу», что при всей радикальности формулировки не противоречит и политике Путина.

Еще пять лет назад мы обсуждали только ипотеку, а теперь уже почти всем ясно, что надо еще и собственно строить доступное жилье, а не только создавать финансовые инструменты. Еще недавно считалось нормальным и либеральным, что медицина, образование и наука у нас проходят по ведомству «эффективности бюджетных расходов», сейчас уже такое легкомыслие, вероятно, не пройдет, в том числе благодаря протестной активности профессиональных групп — учителей, медиков и ученых. А кто пять-десять лет назад всерьез обсуждал инновации и технологическую модернизацию?

Проблема, кажется, уже не столько в списке «больших государст­венных тем», сколько в механизмах реализации, общественного участия и контроля. Вот полгода назад президент Медведев говорил, что выборность губернаторов — это очень отдаленная перспектива, а в понедельник взял да и ввел эту самую выборность. Такой вот полуцарский манифест в ответ на общие настроения.

Но не исключено, что в результате заинтересованного и равноправного обсуждения выяснилось бы, что полезнее для начала снова выбирать мэров или — впервые — местных судей и местных полицейских начальников. И что сперва надо бы решить воп­рос с полномочиями местных властей, чтобы они перестали делить собственность, а были бы вынуждены развивать местную экономику. А то сейчас, какого губернатора ни выберешь, он, скорее всего, все равно будет делить земли и бизнесы.

«У нас не было ни одной нормальной реформы», — сказал как-то Леонид Рошаль в интервью «РР». И не потому, что царь плохой, а потому, что чиновники могут ни с кем ничего не обсуждать, кроме как с непосредственным начальством по линии подкупа-лояльности.