Правда Гулага. Книжка с адресами воcставших
Лев Александрович Нетто: «Нас отстреливали как дичь... Мы понимали, что наше восстание будет подавлено».
Статья 58 Уголовного кодекса РСФСР:
58-1. Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов <…>.
58-1а. Измена Родине: расстрел с конфискацией имущества, или 10 лет с конфискацией имущества.
58-1б. Измена со стороны военного персонала: расстрел с конфискацией имущества.
Родился в 1925 году в Москве. Старший брат знаменитого футболиста Игоря Нетто, чемпиона Олимпийских игр 1956 года и Европы – 1960 года.
1943 год — призван на фронт, прошел обучение в школе партизанских кадров.
Февраль 1944-го — с группой партизан десантировался в Эстонию, во время первой же схватки с карателями попал в плен. Отправлен в лагеря для военнопленных — сначала в Двинске (Латвия), потом — в Каунасе (Литва), затем — этапом в Западную Германию.
15 марта 1945-го — около города Плауэн (Германия) освобожден американскими войсками. Несмотря на многочисленные предложения уехать в США или Францию, решил вернуться в Москву.
19 мая 1945-го — из американской оккупационной зоны передан в советскую. В колонне бывших военнопленных и остарбайтеров пешком дошел до Западной Украины, где был призван на военную службу в Красную армию.
Апрель 1948-го — перед самым окончанием срока службы арестован контрразведкой в городе Ровно по подозрению в шпионаже. Ночные допросы и пытки в течение двух месяцев.
22 мая — приговорен к 25 годам заключения. Этап Ровно — Киев — Москва — Свердловск — Красноярск — Норильск.
Осень 1949-го — прибыл в Горлаг (Норильск). Девять месяцев — на общих работах (в основном строительных), после — работа токарем в ремонтно-механической мастерской.
Март 1953-го — многочисленные убийства заключенных охраной, в ответ — вспышки открытого возмущения, ставшие почвой для восстания.
25 мая — начало восстания, к июлю жестоко подавленного. Участники убиты или распределены по другим лагерям, Льва Нетто несколько раз этапируют.
Февраль 1956-го — освобожден после семи лет лагеря.
В лагере меня взяли работать токарем, в ремонтно-механическую мастерскую. Срок у меня был 25 лет, к тому времени я уже девять месяцев проработал на общих работах, долбил вечную мерзлоту и понимал, что 25 лет на морозе не выдержу, а в тепле на токарном станке — возможно. Поэтому надо было учиться. Лагерный друг сделал мне эту книжечку, и я стал записывать туда, что для моей профессии надо: настройки станка, формулы токарных работ.
Режим у меня оказался довольно свободный, оставалось время, чтобы ходить в лагерную библиотеку, делать выписки. Постепенно кроме специальных книг я стал читать известных философов и записывать их мысли. Энгельса всего перечитал, много нашел полезных рекомендаций. У Сократа нашел: «Всё, что мы знаем, ничтожно. То, чего не знаем, — бесконечность». Или, скажем, выписал у Льва Толстого: «Делай что должно — и будь что будет». Это стало для меня жизненным ориентиром.
А в июле 1953 года, в разгар норильского восстания (забастовка 16 тысяч заключенных норильского Горлага. — Е. Р.), я начал записывать в книжечку адреса родственников моих лагерных друзей.
После смерти Сталина мы надеялись, что жизнь станет легче, но получилось наоборот: началось объединение МГБ и КГБ, их сотрудники испугались, что лишатся куска хлеба, и, чтобы показать, что нужны, усилили режим.
Нас отстреливали как дичь. Идем на работу через тундру, один зэк спотыкается и вываливается из колонны. Тут же автоматная очередь, конвой спускает овчарок, и две-три собаки рвут уже мертвое тело. Подбегает начальник колонны, видит: труп всего в метре от остальных. «Всё ясно, попытка побега». Тело оставляют, колонна идет дальше.
Убивали и на работе. Приводят колонну в 200 человек на строительство медного завода. Март, метель, до 50 градусов мороза, а нужно копать траншеи. Кто-нибудь пытается спрятаться в коллекторе, чтобы не работать, — а нельзя! Если ты в бригаде — за тобой смотрят, что-то обморозишь — оботрут снегом. Уйти от всех — смерть.
Через 12 часов конвой собирает нас, чтобы вести в лагерь. Считают по головам, видят: не хватает одного или двух. Всё ясно: спрятались, замерзли. Колонну сажают в снег, охрана идет искать остальных. Раз — хлопок, выстрел. Одного человека не хватает — один выстрел, двух — два. Не важно: совсем они замерзли либо просто окоченели и не могут идти… Таскать их в санчасть некому, контрольный выстрел в затылок — и конец. Конвой возвращается, мы идем в лагерь.
Терпение переполнилось, когда в конце мая конвоир беспричинно в жилой зоне убил заключенного, а до этого еще нескольких. Каждый раз прибегали офицеры, смотрели и писали в протоколе все ту же «попытку побега». Конвоиров поощряли отпуском или премией, а каждый из нас готовился в любой момент уйти на тот свет. И 25 мая загудели гудки в котельной. Всё, забастовка.
Разбираться приехала комиссия из Москвы, якобы от самого Берии. А у нас уже письменные претензии были. Чтобы сняли решетки с окон, не запирали двери бараков на ночь, сняли номера с бушлатов, разрешили свидания и письма, пересмотрели дела. И еще одно требование: чтобы не преследовали участников забастовки. Его комиссия не выполнила.
В конце июня мы узнали, что готовится силовое подавление восстания, в 5-м лаготделении использовали пожарные машины и войска. 1 июля даже у нас в лагере были слышны автоматные и пулеметные очереди оттуда, на следующий день с одной из вышек бросили камень с запиской: «В пятой зоне много убитых и раненых». Мы начали готовиться к концу.
Подавили восстание большой кровью. Те, кто хоронил погибших, говорили мне: только в двух из пяти лаготделений было около 150 убитых, не говоря уже о покалеченных. Организаторов восстания отправляли на материк, а потом на Колыму или во Владимирский централ. Меня к организаторам не отнесли и отправили в лагерь «Надежда», потом в лаготделение «Западный».
Когда в 1956 году я получил амнистию и вернулся в Москву, принялся друзей искать.
Мы с самого начала понимали, что восстание будет подавлено, нас разбросают кого куда, но, когда выйдем, надо будет друг друга найти. Мы были еще зеленые, своих семей ни у кого не было, и записал я в основном адреса родителей. Пока мы вышли, многих из них не стало. Часть друзей были из немцев Поволжья, я записывал адреса их сестер и братьев в Казахстане, Сибири.
В общем, я написал каждому, кто есть в этой книжке. Ответила только треть.
ПЕРЕД ВОЙНОЙ
На войну я шел «За Родину, за Сталина». На параде первого мая 1941 года я видел своего вождя, гордился этим. Отец у меня был коммунистом, латышским стрелком, защищал советскую власть, позже работал в наркомате среднего машиностроения. Мама тоже была сторонницей большевиков, а Львом назвала меня в честь своего кумира Троцкого, с которым работала в Наркоминделе.
Сталину в семье доверяли абсолютно. Я слышал, как отец говорил матери: такого-то забрали, ну надо же, а преданнейший был большевик! Отец умер дома, и до конца своих дней не верил в то, что происходит, был уверен, что это все проделки империалистического окружения.
Ленинские гвардейцы так и не смогли осознать, что происходит. В Норильске я сидел с секретарем омского обкома, начальником главвоенторга Красной армии. Все они к тому времени отсидели по 14-15 лет, но никто из них не верил, что попали в лагерь из-за Сталина.
ВОЙНА
Когда началась война, я поступил в ремесленное училище и пошел работать токарем на заводе «Компрессор», потом на Станколите. Выпускал мины, снаряды, из-за этого получил бронь. А я до того учился в военной школе, владел всеми видами стрелкового оружия и твердил, что в тылу мне делать нечего, что я хочу на фронт.
Повестка пришла мне только в 1943-м. К тому времени большинство моих друзей уже погибли на фронте (многие в московском ополчении 1941 года).
Я попал в так называемые эстонские национальные дивизии. За три года войны их ряды очень поредели, и пополнение делалось за счет эстонцев, которые жили в России. Я прошел обучение профессии минера в школе подготовки партизанских кадров и был заброшен с диверсионной группой в глубокий немецкий тыл.
Бой у меня был один. Эстония, лес. Немец нас уже окружил, боеприпасы закончились. Мы с другом-эстонцем Энн Тайюром вместе оказались в партизанской группе у лейтенанта Сергея Батова. Лежим, смотрит он на меня: «Все, Лео». Ну, попрощались мы, минута – смотрю, голова его залилась кровью. Командир наш Сергей Батов бросил последнюю гранату и - и тоже погиб. С возгласом «За Родину!»… «За Сталина!» - он не успел произнести.
У меня тоже автомат уже бесполезен, осталась одна граната-лимонка. Выдернул чеку, приподнялся, чтобы успеть ее бросить и сделать то же, что мой командир. На долю секунды закрыл глаза – и увидел плачущую маму.
Когда мы ехали на фронт, на Казанском вокзале час ждали поезда, и я бросился домой, к себе в Даев переулок. Забегаю, вижу: сидит мама, шьет на машинке солдатское белье и плачет. И вот теперь этот образ на доли секунды передо мной встал. Выпрямиться я не смог. Бросил гранату за валун – и все, и меня уже окружили.
…Бросается ко мне старик с топором в руке. Нет, не немец, наш, местный житель, каратель. В каратели шли такие же ребята, как мы, из Псковской области, которая уже была оккупирована. Из них набрали самых боевых и отчаянных. И они такие были – и мы.
И вот эти ребята – каратели – стоят, смеются и ждут, что этот старик будет делать, как он меня ударит топором – обухом или острием. А я застыл – и ничего не могу сделать, хорошо помню состояние такого окаменения …
И тут подходят немецкие воинские подразделения, они уже в безопасности за карателями шли. Немецкий офицер видит меня – и рукой так на старика: в-вэг! Прочь! И старик моментально исчез. И я опять остался жив, словно кто-то меня хранил.
ПЛЕН
По Латвии пленных вели колонной. Там были одни партизаны – и эстонцы, и русские, и белорусы. Закрою глаза – и вижу: подбегают к нам женщины, кричат: «Сталинские бандиты!», бросают в нас палки, камни, пытаются подскочить поближе и плюнуть. Партизан все ненавидели. А мы видели это отношение – и гордились. Да, мы такие, мы партизаны.
Сначала отправили нас в лагерь в Даугавпилс. Подходим к городу и видим огромные земляные насыпи, метров по сто-двести. Спрашиваем ребят из лагеря, что это. «А это отдыхает кадровая Красная армия», - говорят.
Это оказалась насыпь, где хоронили военнопленных. Тех, кто к 1944 году умер от холода, голода, болезней. Люди гибли, такие же пленные (они мне это и рассказали) копали рвы, потом бульдозерами забрасывали тела землей.
В плену оказались миллионы. А Сталин заявил: у меня нет пленных, у меня есть только изменники родины.
Поэтому Красный крест им помощи не оказывал, кормить их было нечем, Гитлер не думал, что у него появится столько нахлебников. И в 1941-42 вся кадровая армия была обречена на смерть.
Стремление наше было бежать, бежать и бежать. Вели нас на запад, а нам-то нужно было на восток. Но параллельно нам отступали колонны Вермахта. Малейшее движение - и мы бы валялись в кювете.
Сбежать нам удалось только весной 1945-го, под Эйзенахом, в Западной Германии. Нашу колонну – несколько сот человек – вели всего четверо немцев, местные старики, последние, кого удалось призвать. Вечером нас повели через мост оврага, мы втроем спрыгнули с него и в потемках этого не заметили.
Недели две скрывались: собирали картошку, свеклу. Хотя уже было ясно, что Германия проиграла, и по стране шли советские войска, немецкие крестьяне давали нам хлеба, оставляли ночевать.
Обнаружила нас фельд-жандармерия. Немецкий офицер дает команду двум автоматчикам – и те нас куда-то ведут. Ну, думаю, если сразу не расстреляли, значит, есть надежда, что смерть минует нас. Мы вдвоем спокойно, уверенно так идем под автоматчиками. А третий наш друг, единственный, кто понимал по-немецки - бледный как полотно.
Видим - ведут нас в овраг. Неприятно как-то, мурашки начали бегать. Спускаемся – а там колонна военнопленных, нас к ней присоединяют – и все. Мы совсем успокоились, а третий из нас говорит: «Боже, какие вы глупые. Офицер так сказал: в овраге колонна пленных. Если она там – отдайте этих охране, если нет – оставьте их там». Судьба снова меня сберегла.
…Переночевали мы под каким-то навесом, утром смотрим – нет нашей охраны, вроде как непривычно. И вдруг видим - странные большие машины с пулеметами ездят, а за рулем – люди, все - черные. Носятся, как вихрь, аж страшно делается. И все вдруг закричали: американцы!
Настоящие белые американцы позже появились и на нас прямо набросились: начали нас обнимать, целовать, радуются едва ли не больше, чем мы, кричат: «Рашн, рашн!» А какой там рашн, у нас и украинцы были, и кавказцы, и узбеки. Вот где я увидел истинную дружбу народов. Было это не на Эльбе, а в городе Плауэн, в Западной Германии.
В американской оккупационной зоне я провел почти месяц. В Плауэне оказалось много русских, которых вывезли туда на работу. И шла большая пропаганда - плакаты, списки – кто куда хочет уехать: и в Канаду, и в Австралию, и в Новую Зеландию…
Рядом была французская граница, и французы-пленные звали нас к себе: мол, куда ты поедешь, пошли к нам пешком, поселим тебя в Париже, девчата у нас такие хорошие... А скоро уже среди русских начали говорить, что возвращаться домой нельзя, что военнопленных сажают. Образовались комитеты, которые занимались отправкой пленных по разным странам. Но мы все трое решили: едем домой.
ДОМОЙ!
Скоро начали формировать колонну в русскую зону. К тому времени большинство русских уже разъехалось, на родину решили возвращаться немногие.
Американцы нас провожали, как и встретили: обнимали, целовали, дарили подарки. И, мне кажется, к нам они относились лучше, чем к тем, кто решил эмигрировать. Думали, что мы… не бросаем Родину, что ли?
Нас всех посадили в открытые студебеккеры. Больше там было не военнопленных, а семей, которые угоняли на работу, за эти годы у них и детишки стали большие. Дальше – демаркационная линия, солдатик стоит. Женщины и дети кричат, машут руками, приветствуют. Солдатик стоит как статуя, а на лице прямо написано: вон, изменников родины везут. В этот момент я впервые подумал, что, видно, возвращаюсь напрасно.
В советской зоне нас привезли в фильтрационный лагерь, где началась поголовная проверка. Прежде всего отделили взрослых мужчин, чтобы передать в войсковые части. Семьи разрывались безоговорочно. Женщины в слезах, дети орут… И стали готовиться к возвращению на родину.
В Россию мы возвращались пешком. Выходили колонной, как только светало, и шли до самого вечера. В день проходили до 90 километров. Параллельно нам на восток двигались стада племенных немецких коров и проносились бесконечные эшелоны. Ни разу я не видел, чтобы в них возвращались солдаты-победители. Шли они груженые совсем другим.
Прошли мы Германию, потом Польшу. И оказались на Западной Украине в городе Ковель. Там мне объявили: тебе всего 20 лет, должен ты нести свою воинскую службу. Так я на три года на Западной Украине и остался.
СПЕКТАКЛЬ
Через три года, в феврале 1948-го года, объявляют нам о демобилизации. Перед самым возвращением посылают меня в командировку в штаб армии города Ровно, сопровождать курьера с пакетом.
Приезжаем, курьер заходит в кабинет начальника, а я жду. Потом он выходит, говорит: «Ты подожди, мне еще в одно место надо. Вернусь, и поедем». Тут у меня какое-то тревожное чувство появилось. Через три минуты вызывают меня в тот же кабинет. Там три или четыре офицера, спрашивают: «Ты знаешь, где находишься? Какой штаб армии? Ты в контрразведке! Ты арестован. Ты в тюрьме».
Начинают меня спрашивать: в американской зоне был? Ну и как там? Я рассказываю – и чувствую, что они все уже знают. И вдруг говорят: «Ты сказки-то не рассказывай, что добровольно сюда вернулся. Возвращаются только шпионы. Так что давай, рассказывай: кто тебя вербовал, какое задание?»
На столе у следователя вижу бумагу, подпись: Латышев. Так солдата одного нашего звали. Он дневальным в первом отделе работал, а к нам только на политзанятия ходил. А я на политзанятиях был активным, когда спрашивали, рассказывал, какие американцы хорошие парни, и ничем не отличаются от русских. Вот он, оказывается, это докладывал. И появилось основание меня арестовывать.
Допросы длились месяца два. Велись они только ночью. Вечером приводят на допрос, там следователь, майор Федоров, и несколько офицеров, его помощники. Один долдонит, другой подключается. А у меня голова уже чугунная, допрашивают каждую ночь, и днем спать не дают. Я все равно все отрицаю – и начинается самое настоящее физическое воздействие: и удары, и наручники, и карцер.
Больше всего я боялся, когда майор бил под ребра, как будто до внутренних органов доставал. И наручники были какие-то особые: чуть рукой пошевелишь – а они уже становятся, защемляют, пока мокрыми не станут. Дверью пальцы мне защемляли. А один раз переусердствовали: кожа у меня лопнула, косточка беленькая показалась – и я сознание потерял. Проснулся внизу, в камере, палец в крови. И соседи мои говорят: подписывай что говорят, а то можешь и инвалидом стать.
На следующем допросе говорю следователю: ладно, я все подпишу. Только легенду придумать не могу, сами пишите.
На следующий день вызывает он меня, говорит уже вежливо: «Мы понимаем, что ты не шпион, но раз уж сюда попал – обратного пути нет. Если из ста осужденных попадется один шпион – уже будет наша заслуга. Поэтому вот тебе легенда, подписывай».
Начинаю читать, думаю: что такое?! Ни слова об американцах, а написано, что я убил командира отряда, перебежал к немцам, выдал секреты…
Думаю: не-ет, что я шпион, подписать могу, а такое – нет. И следователь спокойно так говорит: «Ну ты еще подумай. Не будешь подписывать – вызовем сюда отца и мать, пусть полюбуются на изменника родины».
Я и говорю: «Все, что надо, я вам подпишу. Только не трогайте моих стариков».
Через несколько дней приводят меня в суд. Сидит тройка, зачитывает мне приговор: 25 лет лагерей и пять – поражение в правах. Все.
Люди обычно в судах чуть не в обморок падали, а у меня такое чувство, будто это какой-то спектакль. Мне 23 года, сидеть 25 лет. Это неестественно, неправдоподобно. Стою, смотрю на судей и улыбаюсь.
«НАСТРОЕНИЕ ХОРОШЕЕ, ЦЕЛЬ ЖИЗНИ МОЕЙ ЯСНА»
Когда мы приехали в Красноярск, уже был мороз, Енисей замерз, стало ясно, что придется тут зимовать. Я написал домой: настроение хорошее, цель жизни моей ясна, до скорой встречи. Нет, никогда я не жаловался. А на что? Что скучаю? В лагере мне скучно не было, потому что рядом были друзья. А цель и правда была понятна. В красноярской пересылке мне сказали, что есть такая партия – Демократическая партия России. Она на воле, но ячейка ее есть в лагере. К тому времени я стал уже антикоммунистом.
Сомневаться в понятии «советская власть» я начал с того момента, как остался жив. Вот сказал немецкий офицер «В-вэк!» – и явная смерть отошла. Я собирался убивать немцев - а один из них вроде как спас мне жизнь. Нет, подумал я, этот немец не фашист. И отсюда зародилось у меня первое сомнение: так ли все есть?
Теперь я рассуждал так: сопротивление внутрилагерному произволу – тоже сопротивление. Но чтобы бороться за жизнь, за свое человеческое достоинство, нужно объединяться. И, вступая в партию, дал я клятву освободить Россию от коммунистического нашествия.
Я был в плену и у Гитлера, и у Сталина. Меня часто спрашивают: где было тяжелее? У себя было тяжелее. И физически, и морально. Можно ли в лагере выжить? Конечно, те, кто был в обслуге, в тепле – выживали. Те, кто был на холоде, работал в вечной мерзлоте – гибли как мухи.
Момент отчаяния я помню такой. Меня тогда привезли в Норильск и отправили на горстрой. Мы копали котлован. Двадцать метров вниз тянется вечная мерзлота, твердая как скала. Кирка ее не берет, кайло ломается, отбойного молотка и в помине нет, но всю ее надо прокопать.
За смену мы выбирали сантиметров 10-15. И вот на глубине метров в 12 вспоминаю я своих погибших товарищей - Сергея Батова, Энн Тайюра – и думаю: они уже отдыхают. Почему Всевышний меня наказал, оставил в живых? За что теперь мучаюсь? Отчаянное такое состояние.
А потом судьба сделала мне подарок. После горстроя и строительства шахт меня взяли работать по специальности - токарем в центральную ремонтную мастерскую. Я оказался в тепле, мне не надо было вырабатывать норму, отрабатывать пайку. Но и я не халтурил. Мы все знали, что наша работа нужна. Нужно, чтобы добывался никель, добывалась медь. И до 1954 года я работал в разных лаготделениях на токарном станке.
АЙНА
В Германии вольным человеком я провел два месяца. Мы с товарищами договорились, что каждый найдет хозяйство, где будет работать, пока нас не отправят домой,– просто чтоб познакомиться с Германией.
Я тоже нашел себе хозяйство. У хозяйки – звали ее Эльза – муж погиб на фронте, осталась дочь Айна 16-ти лет. Шла весна, начинался сезон. И так получилось, что на все работы нас с Айной отправляли вместе. И скоро я уже сам не мог без нее обходиться.
Когда мы собрались уезжать. Хозяйка расстроилась. Говорит: «Зачем тебе уезжать? Там тебя ждет Сибирь, а Сибирь – холодная страна. Оставайся. Тебе 20, Айне – 16. Будьте хозяевами».
Я, в принципе, уже был готов остаться. Но так случилось, что, когда нужно было ехать, я образ Айны словно потерял. До сих пор не могу вспомнить ее в тот последний день, ее глаза. Иногда думаю: как я ушел, с каким лицом? Вроде как бросил дом, который стал мне родным. Словно не я, а кто-то другой такую штуку мне сделал. Сначала всевышний показал образ матери, когда я должен был умереть. А потом скрыл образ Айны, потому что моя судьба была иной. Не жить в тихой Германии, а уехать на родину и дальше почувствовать, что такое жизнь. Поэтому я никогда не жалею, что был в застенках, что оказался в лагере. Если бы я просто вернулся в Союз и не оказался сразу в ГУЛАГе, сегодня я бы был совсем другим человеком… Не представлявшим суть российской трагедии 20 века.
_________________________________________________________________________
Фашизм - геноцид многих народов. Родина фашизма - Италия. От итальянского слова слова "фашио", т.е. пучек. "Папа" и идеолог фашизма - Бенито Муссолини. Кто знает, откуда "ноги растут", "сыпать" минусов не будут. Но коммунизма еще небыло, ни где. А хуже фашизма, это точно, ничего нет. У меня вопрос: Почему итальянцев никто не ругает за это "творение"?
А что в России было 74 года?
Может, древних римлян еще поругаем? Почему итальянцев не ругают? Не они же развязали 2-ю мировую войну.
Ленин высоко ценил Муссолини.
А Гитлер / тоже социалист / считал себя учеником Муссолини.
До войны вообще были одни социалисты были у власти...
В России к власти пришел Владимир Ленин — член Российской социалистической партии большевиков;
в Польше — Иосиф Пилсудский, член польской рабочей социалистической партии;
в Венгрии — Бела Кун, член венгерской рабочей социалистической партии;
в Германии — раньше Эбер, член германской социал-демократической рабочей партии, а потом Адольф Гитлер — член германской национал-социалистической рабочей партии;
в Чехии — Ян Масарик и Эдуард Бенеш — члены чешской рабочей социалистической партии;
в Италии — Бенито Муссолини, член итальянской рабочей социалистической партии;
во Франции — Леон Блюм и прочие — члены французских социалистических партий;
в Бельгии — Эмиль Вандервельде, член бельгийской рабочей социалистичес...
На Ваш вопрос одним предложением не ответишь... А в ответе за миллионные жертвы в этой войне на Германии, Японии, Италии и их сателлитов.
Муссолини был учеником Ленина и учителем и идейным вдохновителем Гитлера...
Тут и Пилсутского не грех вспомнить.
Пилсутский отправил своих товарищей в Картуз-Березу — польский вариант Дахау и Соловков. Там их вешали, секли розгами и заставляли есть нечистоты....
Социалистическую резню, Пилсутский начал гораздо раньше, чем Сталин В последующем ходе событий Муссолини и Гитлер своровали систему Ленина и Сталина....и т.д.
Все они одного поля ягоды.
В Норвегии у руля король, поэтому и стали возможны ежеквартальные выплаты 300 - 400 долларов каждому новежцу за добытый и проданый газ. Какая там рабочая партия при отсутствии, как таковой ?
Так, соотношение между наиболее высоким и минимальным уровнями оплаты труда составляет 2:1 (наиболее высокооплачиваемая категория работающих, рабочие-нефтяники, получают в среднем 290 тыс. крон в год, наименьший заработок, в среднем 151 тыс. крон в год, у работников сферы обслуживания). В среднем, норвежские рабочие и служащие получают около 212 тыс. крон в год.
10 NOK=53,58 руб по курсу ЦБ РФ на сегодня.
_____________________________________________________________________________
Если формально, то какой же это "руль"? Сомневаюсь я , однако. Может я и не прав, но это мое личное мнение.
:)))
Партайгеноссе Штрассеру далеко до Ф. Энгельса! А потом в этом случае и трио "Г" хорошо поработало.
но тогда хоть строили заводы,фабрики,люди добрые были,что происходит сейчас?Раньше СССР-
это звучало гордо,мощно,разве можно сравнить отношение к нашей стране в сталинское время
и нынешнее?Было и плохое,ужасное время,но было и светлое,и хорошее.
_______________________________________
Значит, было за что повесить, это народным правосудием называется.
___________________________
Можно попросить Вас не давать указаний, что учить. Про расизм я ничего не говорил, прочитайте мои комментарии снова, я говорил про историю фашизма. Только излагаю свою точку зрения, имею право. Историю фашизма , НСДАП и РСХА изучал, много знаю.
__________________________
Вот она суть человеческая... Человек -флюгер. А как же партийные идеалы? Ренегатов в истории много было, взять, например, Уинстона Черчиля, не получилось с карьерой в одной партии , перебежал в другую.
Не смешно...
Цитата -
"...Троцкий был объявлен врагом народа. Сталин заявил, что этот "предатель дела революции" создает за рубежом мощную базу для шпионской и террористической деятельности против СССР..."
_____________________________________
У нас , у "руля", кукловоды..... Я так думаю...Ваш Мимино... =))
_____________________________________________________________________________________
К сожалению, это так и есть. Это стало унас , как уних. У этих граждан совесть ичесть отсутстувуют совсем.
На каких фронтах геройствовали, Костик?
2 - а за всё вот это где-то делают иначе?
Ваше утверждение верно только в отношении правового гос-ва, коим ссср не являлся.
Вам знакома фамилия Магнитский, о мудрейший из костиков?
Он же виной интерпретации звучит как – как аукнется так и откликнется.
И много ещё чего можно было бы процитировать но ведь вам это не надо – у вас есть любимое карманное вселенское зло с которым так приятно быть героем и мучеником.
– «Действие равно противодействию»
Он же в иной интерпретации звучит как – как аукнется так и откликнется.
Родители Нетто, видать, много дел наделали - он и не понял за кого отдувался.
По тексту
<<...Отец у меня был коммунистом, латышским стрелком, защищал советскую власть, позже работал в наркомате среднего машиностроения. Мама тоже была сторонницей большевиков, а Львом назвала меня в честь своего кумира Троцкого...>>
Я даже не про РФ, я про первых среди демократов - про США.
Сами-то понимаете, что плетете?
Переведите на русский, если можно, ...
А на Западе,по их мнению,в тюрьмах сидят исключительно виновные.
Не могу не заступиться за тех, кто не может заступиться за себя.
Сказанного достаточно.
2-так судя по очерку,все вина человека лишь в том,что он хотел жить,а потом начал бороться с тему,кто ему в этом мешал.
В ответ на приговор Бруно заявил судьям: «Вероятно, вы с бОльшим страхом выносите мне приговор, чем я его выслушиваю», и несколько раз повторил «Сжечь — не значит опровергнуть!»
Последними словами Бруно были: «Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесётся в рай».
Все произведения Джордано Бруно были занесены в 1603 году в католический Индекс запрещённых книг и были в нём до 1948 года.
То и в жизни всё именно так и не важно всё остальное – каждый имеет ту жизнь и тот мир которые создал себя сам со всеми их горестями и радостями.
И это без вариантов.
Потому то и не выходит ничего кроме ротации бюрократических кланов (оно же так называемые цветные революции) что нет системы.
И ведь не то что бы не было философии и идеологии на которых их можно было бы выстроить – это есть и в рабочем состоянии.
Дело в том, что система это правило знает и знает что именно по этому истинные войны ведутся за сознание – за внедрения своей философии и именно по этому она при развале СССР старательно загадила всё советское как альтернативу как раньше было загажено всё как не странно фашисткое как альтернатива.
Ну и теперь она спокойна – она правит не людьми а состоянием социума, средой социума и поэтому всегда безальтернативна.
НО до того момента пока сознания народа, а не просто отдельных людей не переработает всю ту грязь которую в него влили и вот тогда оно выработает новую систему и всё измениться куда и как это что выработает.
Помимо этого - и основная часть ленинской гвардии.
Теперь вам вопрос: разит ли знанием истории от вашего мнения?
http://video.yandex.ru/users/tantrido/view/27#
"Приведите пример порядочных людей которых казнили "-те ленинская гвардия это порядочные люди?
Чужими грехами свят не будешь, но вся идеология наших нынешних лидеров – оправдать свое бесплодие, вжимая в грязь великого предтечу. Своим девизом они выбрали такой убогий стих: «Мне вор милее палача!»
А по поводу репресированых ученых виновны те,кто и репресировал священиков(материал отдельной статьи).К примеру,а что вы знаете о судьбе изобретателя ВВ Ледина ЕГ? Очень поучительна для анализа той эпохи.
"...Маркс ведет жизнь истинного представителя интеллектуальной богемы. Он очень неряшлив и бесхозяйственен, редко моется, чистится и меняет белье, к тому же любит напиваться и быстро пьянеет. Зачастую слоняясь без дела днями напролет, он ложится спать и просыпается, когда ему вздумается. Иногда не спит всю ночь и все утро, к полудню укладывается в одежде на диван и спит до вечера, и ничто в мире не способно ему помешать. В его квартире нет ни одного целого предмета мебели. Все поломано, покрыто пылью, в большом беспорядке. Посреди гостиной стоит большой стол, покрытый подобием скатерти. На нем рукописи, книги, газеты, клочки ткани от шитья его жены, треснувшие чайные чашки, грязные ложки, ножи, вилки, свечи, чернильницы, стаканы, трубки, табачный пепел - все это вперемешку. Когда входишь к Марксам, дым от угля и табака ест глаза, точно в пещере. Гостя приглашают присесть на детский стульчик, но он не вычищен, так что можно измазать брюки. Все это нимало не смущает ни Маркса, ни его жену ... "
"Март, метель, до 50 градусов мороза, а нужно копать траншеи."..ну не верю что в 50 градусов...пусть даже в 40..капали траншею.....это может написать только человек, который ни разу таких морозов не видел...после 45...уже дышать трудно..не то что работать....маленькая ложь...рождает большую
"Сидит тройка, зачитывает мне приговор"
Классическая "Особая тройка НКВД" прекратила свое существование в 1938
ОСО МГБ(состав: заместители наркома внутренних дел,уполномоченный НКВД по РСФСР,начальник Главного Управления рабоче-крестьянской милиции, народный комиссар союзной республики, на территории которой возникло дело) было вспомогательным средством оформления дел на участников националистического движения против советских войск в прибалтийских республиках и в освобождённой СССР части Польши. В ОСО попадали дела, которые не принимали к производству суды и военные трибуналы.
Так кем он был осужден?
что-то мне вспоминается поговорка "Битый вынужден брехать"