Евразийская "скрепа" России

Идеология неоевразийства в последнее время уверенно заняла свою нишу среди интеллектуалов-патриотов в современной России. В условиях, когда страну шатало из стороны в сторону, когда её до сих пор продолжает морочить либеральный бес, а элита экономические вопросы ставит выше вопросов национально-политических, проснувшийся интерес к духовному наследию первых евразийцев вполне объясним. Николай Савицкий, Николай Трубецкой, Георгий Флоровский, Лев Карсавин, Пётр Сувичнский (последний, кстати, поляк по происхождению) – их геополитические, богословские, историософские и филологические изыскания сегодня вновь востребованы.

Если подходить к идеологии евразийства с позиций философской критики, то стоит упомянуть известную статью Николая Бердяева «Евразийцы». Автор ставил в упрёк тогдашним евразийцам чрезмерное увлечение туранством, нехристианским Востоком и полагал, что в их взглядах «чувствуется не преодоленное язычество азиатских племен». «Евразийцам, - писал Бердяев, - вновь уместно поставить вопрос В. Соловьева: «Каким же хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса иль Христа?» «Восток Ксеркса» очень их пленяет, они не могут его победить в себе и не хотят победить его в русском народе».

Разрывая русский духовный тип на две неравные части, евразийцы, как полагал Бердяев, раскалывают надвое цельный русский духовный тип, прививая ему излишнюю порцию статичности, свойственной больше азиатским народам, чем русским и европейцам.

В другой работе, посвящённой идеологии евразийства – «Утопический этатизм евразийцев» Бердяев указывает на онтологический разрыв между Европой и Азией, свойственный евразийской мысли, которая превращает континент не в Евразию, а в Евро-Азию. Увлекаясь Востоком, евразийство отворачивается от Запада и впадает в статику. Бердяев, как либерал-консерватор, остерегался твёрдого консерватизма первых евразийцев, и их теорий обожествления государства. Для него государственный абсолютизм ассоциировался с коммунистами, монархистами и с формами грубой идеократии. Государство у Бердяева всегда греховно, поэтому подлинная идеократия возможна только в Царстве Божьем, но никак не на земле. Главное опасение, высказанное Бердяевым – ортодоксальный этатизм неизбежно приведёт к давлению верхов на низы, к диктатуре и тирании идеи. Бердяев отрицал государственный монизм как признак застоя, и проповедовал дуализм взаимоотношений государства с народом. В то же время философ не отрицал положительных черт евразийства, его участие в формировании новой национальной интеллигенции, более здоровой по своему духу и закалённой.

Евразийство у него «живет не эмигрантскими фантазиями и галлюцинациями, а реальной действительностью, поддерживает достоинство России и русского народа в эпоху, когда русские, почитающие себя патриотами, его унижают. Евразийство может сыграть положительную политическую роль, но оно должно освободиться от соблазнов утопии, от эксцессов этатизма, от вожделений диктатуры партии».

В 1927 г., когда была написана статья «Утопический этатизм евразийства», коммунисты, совсем недавно пришедшие к власти, укрепляли свои позиции, что выражалось в механизме государственного насилия, предельно жёсткой вертикали власти и косности административного аппарата (при всех положительных с геополитической точки зрения достижениях). Чрезмерное давление коммунистической идеократии не оставляло духовного пространства для манёвра. Государство того времени, как действительно «самое холодное из чудовищ» (Ницше), превращалось, иногда оправданно, иногда не совсем, в механизм подавления.

Сегодня же для современной либерально-разноликой России более подходит рецепт Победоносцева «Россию надо подморозить». Если в России времён Бердяева контрэлита только начинала удобно усаживаться в кресла элиты, изгоняя последнюю разными методами, то сейчас и добрая часть элиты, и контрэлита действуют вопреки национальным интересам России. Государственный абсолютизм в России можно почувствовать только в неповоротливом бюрократическом аппарате. Ни патриотизм, ни идеология здоровой государственности абсолютистскими характеристиками, к сожалению, не обладают. Вместо государственного монизма мы имеем дело с «броуновским движением» в либерально-индивидуалистических тонах.

Неоевразийство в наше время, учитывая не простые российские реалии, своей «реакционностью», о которой говорил Бердяев, может как раз пойти против магистрального течения псевдо-государственности, засилья либеральной идеологии во всех её проявлениях и интеллектуальной расхлябанности.

Реакция Запада на те или иные идеологические веяния в современной России может служить лакмусовой бумажкой, с помощью которой легко определить, что нам полезно, и что в ущерб. Неоевразийство Запад воспринимает как угрозу собственному безраздельному идеологическому господству на евразийском континенте. От Лиссабона до Сахалина ещё совсем недавно, каких-нибудь 10-15 лет назад, все только и говорили, что о либерализме, о том, что ракеты России вовсе и не нужны, поскольку с Западом надо только дружить. Теперь все понимают, что дружить с Западом себе дороже. С пониманием истинной роли Запада в развале российской государственной системы пришло понимание того, что идеологические объедки с западного стола нам вовсе не нужны. Этот «пропагандистский мусор» в виде демократии, свободы слова и прав человека служит исключительно интересам западных стран. Этим объясняется тот факт, что с приходом к нам демократии во всей красе (будь она неладна), Европа и США только наращивали свою военную и экономическую мощь, а Россия продолжала терять то, что у неё ещё оставалось со времён Советского Союза.

Злобно-критические материалы о неоевразийстве можно встретить в польских, американских, немецких, британских СМИ. «Лакмусовая бумажка» явно показывает, в чём и в ком Запад видит концептуальную опасность. Для западных идеологов сейчас главное – вытеснить неоевразийство за пределы политического поля России, превратить в маргинальную организацию орденского типа, которая задохнулась бы в своей кастовости и замкнутости.

К счастью, этого пока не произошло, поскольку неоевразийство есть продолжением евразийства, такой же неотъемлемой части российской политической мысли, как и славянофильство или более древняя концепция Москвы-Третьего Рима. Вавилону Третий Рим ни к чему. Поэтому и Вашингтону возрождение России видится как кошмарный сон.

Отрекаться от интеллектуального наследия первых евразийцев – слишком преступно, чтобы это можно было оправдать. Напротив, их труды нужно изучать и популяризировать, пусть даже критиковать, но критиковать с конструктивистских позиций, а не заниматься огульным критиканством, как это делают наши доморощённые либералы, лицемерно действуя с кафедр «прикормленных» вузов. К примеру, ГУ – ВШЭ сегодня служит теплицей либералистских кадров, которых осторожно и бережно растят заботливые кураторы. Некоторые поклонники западного либерализма замечены среди профессуры МГИМО и РГГУ. Время одурманенной либерализмом молодёжи придёт позже, когда вчерашние студенты с промытыми прозападными либералами мозгами придут во властные учреждения России с мыслью о том, что спасение наше – только в западничестве и политическом пресмыкательстве перед Вашингтоном.

Неоевразийство тесно связано с русским традиционализмом. И в русской традиции Запад видит средство возрождения споткнувшейся России. В том же видят его и истинные русские патриоты. Только взгляд на глубину этой традиции у нас разный. Запад хочет её нивелировать, свести, максимум, до балалайки и гармошки, т.е. оставить сугубо внешние, материальные символы русской традиции. Балалайка и гармонь могут стать таким же культурным противоядием от западного культуртрегерства, как ракеты на поле боя – против техники и живой силы врага. Но это произойдёт только при условии, что русская интеллектуальная мысль будет мыслиться сегодня неотъемлемой частью русской традиции, как это было всегда. Русской мыслью была крепка Россия. Русская политическая мысль и интеллектуальная сила, подкреплённая энергией представителей многих других национальностей, населяющих Россию, послужила той «скрепой», которая соединяла обширные земли от Бреста до Курил. Именно русской традиционной мысли, а не иждивенческого западничества российских либералов, боятся на Западе.

Поэтому либералам поют дифирамбы, а патриотам-евразийцам достаётся злобное шипение из уст «общечеловеков».