Модернизация без уступок

Задачи модернизации, если понимать их правильно, требуют создания соответствующих внешнеполитических условий, содействующих решению этих задач.

Об этом, в частности, говорил Сергей Лавров на недавнем экономическом форуме в Петербурге, характеризуя проект новой внешнеполитической доктрины России.

Однако создание подобных благоприятных условий не сводится лишь к минимизации внешнеполитических напряженностей и тем более не может заключаться в отказе России от восстановленных и восстанавливаемых позиций в той или иной части света. Следовательно, она не должна означать отказа от неполитической конкуренции с теми державами, которые также претендуют на наращивание своего влияния в тех или иных регионах.

Безусловно, России нужна такая внешнеполитическая ситуация, которая позволит минимально отвлекать ресурсы от задач модернизации, и одновременно будет содействовать привлечению внешних средств в модернизационные проекты.

Однако сама эта потребность не может восприниматься упрощенно, как отказ от внешнеполитических притязаний. Отказ от внешнеполитических притязаний – это отказ от возможных союзников, партнеров и зон влияния, что означает потерю деловых контактов и рынков. Кроме того, это потеря возможности воздействия на крупных конкурентов, в частности, США.

Согласие на отказ от тех или иных внешнеполитических притязаний только на первый взгляд означает экономию расходов и благоприятные отношения с теми странами, которые в этой зоне противостоят данным притязаниям.

На самом деле это означает, что зоны, на которые не распространяется влияние России, окажутся охвачены влиянием других стран.

Претензии США к Ирану лишь отчасти отражают озабоченность по поводу обретения им ядерного оружия. США не проявляли подобной озабоченности и активности, когда это оружие создавал Израиль или Пакистан. И не только потому, что последние являются их союзниками. Если бы ядерная программа Ирана осуществлялась при широком вовлечении в нее соответствующих американских корпораций, тема возможного использования ее в военных целях вообще не возникла бы.

То есть, если Россия в целях улучшения отношений с США полностью встанет на их позиции в отношении Ирана и позволит принудить его к политической капитуляции, это не будет означать, что Иран свернет свои программы. Это будет означать, что последние будут осуществляться при участии и под контролем США.

Никакие средства, которые при участии США могут быть привлечены в российскую экономику, не оправдывают отказ России от решения задач восстановления своей территориальной целостности, потому что в противном случае ближнее зарубежье окажется под контролем США раньше, чем Россия решит задачи модернизации своего производства.

При всей важности доброжелательных отношений с США, Россия, например, не может отказаться в пользу этих отношений от решения проблем Южного Кавказа. В частности, потому, что если она это сделает, то через несколько лет получит в Грузии опорную базу политического и военного влияния США, которые начнут активною экспансию в Центральную Азию.

Такие же примеры можно привести в отношении практически любой части планеты: от КНДР до Украины, от Польши до Венесуэлы.

Привлечение ресурсов на модернизацию – задача ближней внешнеполитической стратегии. Задача же дальней – это содействие завоеванию и удержанию рынков сбыта. А в ее рамках главным конкурентом России еще долгое время будут Соединенные Штаты.

Основная опасность, которая встает перед Россией при стремлении к обеспечению благоприятной для внутренней модернизации внешней среды – это возрождение внешнеполитической ментальности конца 1980-х – начала 1990-х гг.

Эта ментальность была деструктивной потому, что исходила из принципа своеобразного политического демпинга: расчет делался на то, что отказ от противостояния автоматически приведет к ответной предрасположенности и удовлетворению наших интересов просто потому, что противостояния больше нет.

Наивно полагать, что если ты пойдешь на уступки, то партнер в знак расположенности тут же сам ответит уступками. На деле так не бывает. Односторонние уступки адекватным партнером рассматриваются как слабость и неуверенность, а следовательно – как благоприятная возможность наращивать свои требования.

Второй аспект порочности внешнеполитической ментальности того времени заключается в наивной устремленности производить на партнера благоприятное впечатление, порочном \"желании нравиться\". Предполагалось, что если ты производишь благоприятное впечатление, то партнер решит поступиться своими интересами и возможными выгодами просто в силу того, что захочет сделать тебе приятное.

На деле так тоже не бывает. Адекватный партнер, сталкиваясь с \"желанием нравиться\", либо настораживается, усматривая в этом подвох, либо расценивает это как слабость и заискивание. И в итоге приходит к выводу о том, что перед ним дилетант, не понимающий законов политики, а следовательно, нужно ответить ему показным расположением и постараться увлечь его по пути демонстрации своей комплиментарности как можно дальше. Заставить ради ее подтверждения принимать все большие и большие требования того, кому он так хотел понравиться.

При всей значимости личных отношений и симпатий в мировой политике, отнюдь не они определяют достижение договоренностей. Мировые лидеры рады, когда им улыбаются и даже готовы улыбаться в ответ, но никто из них не меняет улыбку на стратегические интересы страны и не делает уступок конкурентам.

Уступки делают не тем, кто вызывает симпатию, и не тем, кто поступается своими интересами. Уступки делают тем, кто жестко отстаивает свои интересы, и тем, кто дает понять, каковы будут потери партнера в том случае, если он на эти уступки не пойдет.

То есть, для обеспечения задач модернизации российского производства и привлечения для этого внешних средств ни в коем случае не годится ментальность конца 1980-х. Для их обеспечения нужна ментальность Громыко или Примакова.