Медведев замахнулся на путинизм

Уезжая из Москвы в Китай, Дмитрий Медведев решительно разошелся с Владимиром Путиным. Пока стилистически. “Мы по-разному видим методы и способы достижения процветания”, — наконец признался президент. Более того, китайские журналисты узнали от него, что он не прочь баллотироваться в президенты и скоро объявит об окончательном решении. Что меняется?

В марте 2012 года игра не кончится

Медведев сделал решительный шаг из тени своего предшественника, заявив: “То, что хорошо было 10 лет назад, уже нехорошо сегодня. Мы должны приспосабливаться под меняющийся мир, приспосабливать этот мир под себя”. Хит Макаревича понадобился Медведеву для того, чтобы откреститься от той экономической системы, которая усиленно строилась в России при Путине: “Мы не собираемся строить государственный капитализм, это не наш выбор. Наш выбор должен заключаться в том, чтобы создавать свободную рыночную экономику”. В подтверждение того, что процесс пошел, Медведев сослался на отзыв министров из советов директоров крупных компаний, находящихся под контролем государства, которых должны заменить независимые директора. Но это лишь малая часть того, что предстоит сделать: “Мы должны поменять культуру производства в нашей стране. Мы должны создать технологический приоритет. Мы должны постараться перевести нашу экономику на рельсы инноваций, новых высоких технологий. Только в этом случае мы будем конкурентоспособны в новом мире”, — заявил президент. И закончил уже митингово: “Мой курс — это модернизация экономики и модернизация политической жизни”.

Медведев сказал то, что давно ждали от него те, кто разделяет его оценку, прозвучавшую еще в ноябре прошлого года, о том, что Россия стоит перед угрозой прежде всего политического застоя.

Но ни для кого не секрет, что за нулевые в России окончательно сложился класс-гегемон в лице привыкшей командовать всем бюрократии. Для нее госкапитализм, то есть капитализм с командными высотами в руках чиновников, с силовиками в первых рядах, — лучший из всех возможных общественных строев. Потому что он отдает им в их руки одновременно и власть, и деньги. Проконтролировать же их задавленное ими же общество не в состоянии, а контроль со стороны чиновников, хотя и наносит урон, но точно временный и восполнимый.

А это значит, что хотя тайна-2012, похоже, скоро перестанет быть тайной, но интрига сохраняется. Если Путин не будет против выдвижения Медведева (а возможность их открытого противостояния на президентских выборах полностью выпадает из стилистики их взаимоотношений), то набравшие силу госкапиталисты наверняка сделают все от них зависящее, чтобы сохранить свои позиции. Вопрос о том, кто сумеет приспособить модернизацию под себя, еще далеко не решен. И он далеко не будет решен 12 марта 2012 года.

За кого проголосует нефть?

Что любопытно, в выборе будущего нашей страны она всегда участвовала не одна.

Вспомним: экономические проблемы, подточившие СССР, во многом были обусловлены катастрофическим падением цены нефти на мировых рынках. С другой стороны, важным фактором строительства не столько госкапитализма, сколько путинского капитализма в недавние нулевые, которое началось с успешного блицкрига чиновников против частных бизнесменов в нефтяной сфере, были быстро растущие доходы нефтяного бизнеса, в основе которых лежали все те же цены на нефть, только на этот раз быстро растущие.

После кризисной заминки они растут и сейчас, и события на Ближнем Востоке наверняка позаботятся о том, чтобы этот тренд не ослабевал. Но вот незадача — цены на нефть растут, рубль тянется за ними, а капиталы пока продолжают бежать из России. Более того, Минэкономразвития пересматривает в сторону повышения прогноз цен на нефть, но при этом — неслыханное дело — оставляет прогноз роста российского ВВП прежним, хотя еще совсем недавно замминистра Андрей Клепач публично вывел закон зависимости роста ВВП от динамики нефтяной цены. Что происходит?

Цена нефти еще не набрала ту высоту, с которой российский инвестиционный климат уже не выглядит столь отпугивающим. И вопрос, сумеет ли цена нефти в принципе так высоко взлететь, открыт. Другими словами, “цена” путинского госкапитализма, то есть ег о коррупционные и прочие издержки, связанные с его общей неэффективностью и архаичностью его институтов, оказывается выше сегодняшней цены нефти.

Если для того, чтобы нос к носу столкнуться с неэффективностью своей экономики, Советскому Союзу потребовалось падение цены барреля нефти до $8, то экономика сегодняшней России неэффективна при $120. Почувствуйте, что называется, разницу!

Так что первый приходящий в голову вывод о том, что нынешняя ситуация на нефтяном, традиционно критически важном для России рынке играет в команде путинского госкапитализма, на поверку оказывается устаревшим.

За кого проголосует мировой кризис?

Понятно, что кризис всегда голосует за перемены.

Вопрос в том, за какие.

Наивно думать, что “обретение будущего” и другие изыскания на тему посткризисного развития, прежде всего экономики, — это чисто российское поветрие. Ничуть не бывало. Копья с треском ломаются и в других странах, и даже на наднациональном уровне. Это нормально — кризис заставил задуматься всех.

Но вот что менее нормально — на пороге встречи финансовой “двадцатки” появился новый тренд. Если до сих пор “двадцатка” регулярно принимала решения, которые, однако, столь же регулярно не выполняла, о финансовых самоограничениях государственного финансирования экономики, о сворачивании антикризисных программ ее господдержки, то в самое последнее время от лица международных регуляторов мировой экономики раздаются совсем другие голоса.

Есть две полярные позиции по поводу роли кризиса. На одном полюсе — полное хладнокровие прагматиков. Присутствующих там кризис не подверг пытке переосмысления ценностей. На этом полюсе считают, что кризис — это, конечно, более чем неприятно, но такова жизнь. А это значит, что сам кризис — вполне штатная ситуация.

На другом полюсе — бурление пассионариев. Они стоят на том, что последний кризис — это современное издание Великой депрессии 1929—1933 годов, которая немало сделала для того, чтобы в последующее за ней десятилетие с небольшим мир кардинально изменился.

С российской стороны этого полюса несутся прогнозы о том, что кризис “доказал” полное банкротство Запада. Впрочем, такое происходит регулярно. Европу, если кто забыл, хоронили еще российские “патриоты” времен Николая I. С тех пор Россия несколько раз менялась до неузнаваемости, Европа же сохраняла прежнюю осанку.

Есть и мостки между хладнокровием и пассионарностью. Один из них — это выражение уроков кризиса в не поддающихся эмоциям цифрах (не путать с цифровыми технологиями). Министры финансов “двадцатки” будут договариваться о цифровых красных флажках. Дефициты бюджетов не должны превышать 3% ВВП, госдолг — не более 60% ВВП (обсуждаются и пределы для корпоративных долгов), вводятся правила движения валютных курсов — курс можно снижать, только если текущий дефицит платежного баланса вырос на 4% ВВП в год (если курс растет, это все молча приветствуют, так как тем самым страна открывает двери перед импортом). Все вроде хорошо, кроме одного — правила вроде есть, а санкций за их невыполнение нет.

Но даже такой мостик нравится не всем. Еще бы — чем жестче международные правила, тем активнее “мировое правительство”. А для России, как давно известно, госсуверенитет гораздо выше свободы граждан. Не говоря уж о вечно живой в некоторых головах мировой закулисе.

Один из представителей “мирового правительства”, директор-распорядитель МВФ Доминик Стросс-Кан недавно вспомнил и процитировал одного из отцов МВФ Джона Мейнарда Кейнса. А он в 1933 году писал: “Декадентский интернациональный, но индивидуалистический капитализм, в руках которого мы находимся после Первой мировой войны, успехом не увенчался. Он не разумен. Он не красив. Он не справедлив. Он не добродетелен. И он не дает желаемого результата. Короче говоря, он нам не нравится, и мы начинаем его презирать. Но когда мы задаемся вопросом о том, чем его заменить, нас охватывает крайнее недоумение”.

А теперь внимание. Пассионарии будут точно не прочь взять Кейнса в союзники. Потому, в частности, что с содержательной стороны Кейнс — сторонник госстимулирования развития экономики, то есть по большому счету госкапитализма. Медведев выходит из госкапитализма, а Доминик Стросс-Кан идет в противоположную сторону. А нашим пассионариям Путин гораздо ближе Медведева.

При этом мало кто вспомнит, что госкапитализм (например австрийский или французский) госкапитализму (например путинскому) — рознь. Не говоря уж о том, что Стросс-Кан, по сути, решил сделать Кейнса участником собственной предвыборной кампании в качестве кандидата в президенты Франции от соцпартии (идеи Кейнса и в самом деле при большом желании можно выкрасить в социал-демократические тона, чему сам английский лорд Джон был бы немало удивлен).

Все дело в том, что на самом деле Стросс-Кан и Медведев движутся навстречу друг другу. Все дело в том, что путинский госкапитализм находится далеко за пределами рационального госкапитализма, к которому зовут Стросс-Кан с Кейнсом. Поэтому Медведев, есть надежда, в отличие от Путина остается в современном посткризисном мейнстриме. Никто не ждет от Медведева безбрежного либерализма.

За кого проголосуют граждане?

Медведев фактически начал антипутинский поход. Пойдет ли за ним электорат, зависит, как бы парадоксально это ни звучало, от национального лидера.

Так что регулировщиком движения к избирательным урнам с соответствующим бюллетенем пока остается сам Путин.