"Раб Божий" - это титул, уверен протодиакон Андрей Кураев

Протодиакону Андрею Кураеву, одному из самых известных представителей Русской православной церкви, 15 февраля исполняется 50 лет. Накануне юбилея он встретился с корреспондентом еженедельника "Аргументы и факты".

Досье

Андрей Кураев родился в 1963 г. в Москве. Профессор богословия, писатель и миссионер. Автор 50 книг с суммарным тиражом более полутора миллионов экземпляров.

- Отец Андрей, недавно был убит вор в законе Дед Хасан, потом его заказчик - ещё один преступник. Криминальные авторитеты тратят немалые средства на строительство храмов, а разве "кровавые деньги" можно брать?

- Меня совсем не радует эта новость. У нашего МВД все исполнители громких убийств находятся в мёртвом состоянии. Тем же закончилось дело отца Даниила Сысоева. Очень удобно: труп молчит, доказывать, что он убийца, не нужно. Зато правоохранители - герои. Лучше всё же не убивать своих граждан, даже нарушивших закон, а доставлять их в залы суда. Ну а что касается пожертвований на храм, то церковные правила запрещают брать нечистые деньги: "Не принимайте просфоры и всякого другого приношения в церковь от корчемника, грабителя, чародея, убийцы, неправедного судии, мздоимца, татя, разбойника и от гневливого: просфоры их гнусны, а свечи их угасают". Оттого в советские времена, когда сносились храмы, церковные люди порой свою боль утишали рассуждением: "Господь рушит церкву, построенную на нечистые деньги купцом-мироедом".

Но тогда всё было очевидно: люди жили на глазах друг у друга. Сегодня же мы анонимны в наших мегаполисах, а у Церкви нет своей спецслужбы. Вот и получается: ходил раб Божий Иван, деньги приносил, а потом оказалось, что он какой-нибудь Ивась - знаменитый уголовный авторитет или очень коррумпированный чиновник. Печально, конечно.

Но тёмная сторона его жизни была скрыта от Церкви... А с другой точки зрения, любой человек нуждается в том, чтобы в нём видели не только его темноту...

Чьи дети

- Священники собираются участвовать в работе государственных органов опеки. Это ли не сращение Церкви с властью?

- Дети - они государственные или наши?

- Дети общие...

- Кто мешает остальным гражданским фондам, инициативам и так далее тоже пробовать стать наблюдателями в этих структурах? Когда гражданское общество через добровольные организации пробует контролировать жизнь государственных структур, это же хорошо!

- А каково ваше отношение к "закону Димы Яковлева"?

- Если бы этот закон принимался лет десять назад, я бы, наверное, его поддержал. Но мотивы, с которыми он был принят сейчас, за гранью морального приличия: нельзя судьбами детей мстить за нарушение бизнес- и досуговых интересов некоторых чиновников. Им что, в Америке мёдом мазано?! Не пустят какого-то депутата или прокурора в США - ну и что?! Если по служебным делам едет - въедет, договорятся соответствующие ведомства. А если в Майами отдохнуть, денежку спрятать в американском банке, пусть здесь сидит. Почему за его досуг должны платить дети?! Образ и обстоятельства принятия этого закона аморальны.

- Многие чиновники и олигархи всячески подчёркивают воцерковленность. Это аморально?

- Люди разные. И единого стандарта нет. Среди олигархов достаточно Прохорова вспомнить - и станет понятно, что элита отнюдь не монолитна в поддержке церковных проектов. А, скажем, г-н Сердюков, пока был министром, всячески тормозил появление военных священников в армии. Он матом ругал командиров Псковской воздушно-десантной дивизии за построенную на территории их части часовенку в память о погибших солдатах. Министерство образования всеми силами сопротивляется появлению в классах уроков православной культуры.

Так что жизнь сложнее, чем та или иная боевая формула вроде "ползучей клерикализации" или, напротив, "новых гонений на Церковь".

Да и вопрос церковности и её критериев тоже непрост. С одной стороны, у нас очень заниженная планка: люди сами себе выдают "удостоверения" своей православности. Но, с другой стороны, можем ли мы объявлять кого-то чужим для Церкви, и тем более публично? Мне нередко хочется это сделать. Но затем думаю: а вот если завтра начнётся чистка Церкви, мне точно ничего не угрожает?

Новый русский поп

- Вы начали служение в СССР. Когда легче быть священнослужителем - тогда или сейчас?

- Всегда проще быть молодым (улыбается). Сегодняшняя Церковь иная. Поэтому сейчас, наверное, в моей жизни не получилось бы того, что получилось. А так у меня оказалась вполне революционная судьба. Тогда для меня всё сложилось: вновь избранный патриарх Алексий II, новая политическая ситуация в стране... Я ещё не успел даже Духовную академию окончить, и тут новый патриарх Алексий II позвал меня к себе работать пресс-секретарём. Так я, 27-летний недоучка, оказался очень близок к высшей церковной власти. И это для меня означало очень многое. Не в том смысле, что я начал интриговать или обеспечивать себе дальнейшую карьеру, просто количество моих цензоров резко сократилось. Знаете, нецерковные люди часто возмущаются, когда их называют рабами Божьими - почему, мол, такая заведомая несвобода? Но раб Божий - это не кличка, а титул, который подразумевает неограниченную свободу: если я раб Господа, то я больше ничей не раб. Вот в моей жизни так же и получалось. Когда я обращался за разрешением на что-то к епископам, они отвечали: "Иди отсюда, ты патриарший дьякон, и меня не трогай". Думаю, если бы я шёл традиционным путём, вокруг и внутри меня было бы больше барьеров. Тогда из меня вышел бы священнослужитель более правильный, но и более стандартный. И тогда, быть может, вам было бы неинтересно со мной беседовать.

- Почему же ушли из пресс-секретарей?

- Я привык честно относиться к поручаемой мне работе. А как пресс-секретарь патриарха я не мог говорить просто от себя, не мог что-то писать вне строгого жанра патриаршей речи. В 93-м мне предложили издать собственную книгу. И неожиданно это оказалось возможным, посильным для меня и востребованным читателями. В той моей книжечке ("Всё ли равно, как верить?") впервые на памяти нескольких поколений церковный человек вёл разговор не на церковнославянском, а обычным журнальным языком, не призывая, а размышляя. Тогда, в начале 90-х, я сам себя называл "новый русский". Не в том смысле, что у меня малиновый пиджак или золотая цепь. Для меня это слово тогда означало того, кто не зависит от государства: не работает на него и не от него получает зарплату.

- Что вы можете пожелать нашему обществу?

- Как человек с советским опытом веры, я и сейчас важнейшим умением считаю способность плыть против течения, потому что убеждён: нашим внукам будет тяжелее, чем нам. Не в смысле исчерпания газонефтяных запасов, хотя это тоже надо учитывать, но потому, что общие глобальные ветра, мне кажется, дуют не в паруса Церкви. В школах детей по-прежнему учат растворять себя в некоей коллективной идентичности. Мне же кажется, человек с детства должен понимать меру своей ответственности за выбор своей веры и своей судьбы - даже если этот выбор оказывается "не в тренде". И ещё важно, понимая своё одиночество, выходить из него и поддерживать друг друга. Для этого нужно развитие низовых социальных структур, в том числе приходских общин. И вот с этим у нас в стране и в Церкви совсем непросто.