Как добивают русскую глубинку

Тревожную, опустевшую Москву мы покинули в 1992 году. Кто-то уезжал в благополучную Европу, а несколько молодых семей пришли к решению приблизиться к земле, где-нибудь в центральной России, чтобы жить неподалеку от Москвы, но и не под самым ее боком. Ситуация сложилась и Новый 1993 год мы со своими четырьмя детьми встречали в заснеженной деревне. Потрясли первые впечатления – после длиннющих очередей за самым необходимым, в которые я не решалась внедряться, хотя в руках была коляска и рядом топтались еще трое малышей, - погреба гостеприимных соседок ломились от варений и солений , свиные окорочка , душистая тушонка, картошка, пахнущая картошкой… И все это могло быть и у нас, стоило только взять в руки лопату, набраться немного опыта у сельчан и дождаться весны. А чтобы не растерять себя в непривычной обстановке, заботиться не только о хлебе насущном, решили еще и храм Божий построить. Нет, аборигенов просвещать цели не было, просто вот с этим ехали. И все стало складываться, видимо Божье благословение было над нашими трудами. Мы старались сохранить оба данных человеку крыла – молитву и труд, без которых трудно удержаться и не упасть.

Не все, уехавшие с нами из Москвы выдержали почти двадцатилетний марафон. Кто-то стосковался по городскому комфорту, кого-то приманила рыночная экономика, а вот сельское хозяйство с его каждодневным четким распорядком дня, необходимостью выносить навоз, таскать дрова и воду, собственноручно устраивать уют и тепло в доме – видно не всем пришлось по силам. Постепенно состояние «дачника» переходило в состояние «аборигена» а с этим пришла необходимость участвовать в окружающей нас жизни.

Здесь и начались чудеса, с которыми никакой москвич уже не сможет столкнуться в своей жизни. Школьные годы начались для меня вновь в 1994 году, когда старшие сын и дочь отправились в первый класс. В то время почти в каждой деревне была начальная школа. И моим детям нужно было прогуляться около километра, чтобы получить трехлетнее начальное образование да еще и пообщаться со своими друзьями – односельчанами. Затем подошли к школьному возрасту младшие и если старшие уже были в состоянии учиться в интернате в райцентре (хоть это и не вызывало утешения) , то к этому времени по району прошла первая волна сокращения начальных школ и учиться стало малышам негде. Школьное начальство спешно провело агитационное собрание с родителями, и очень быстро уговорило всех имеющих детей двинуться в райцентр или еще куда-нибудь к родным, где всем будет хорошо. Надо сказать, что уже в 95 – 96 году работать в деревнях было негде и многие родители в надежде найти работу покинули свои дома. Вскоре взрослые возвращались – не очень-то им были рады на чужбине. Какое-то время они сторонились соседей, будто чувствовали себя в чем-то виноватыми. А дети оставались учиться, живя у родных, в общежитиях и больше не возвращались в родные места, если только ненадолго. В отпуск. Нам тоже ничего не оставалось, как расстаться на совершенно неопределенный срок с родным домом, переехать в соседнее село за двадцать километров в съемный дом. Там была школа- одиннадцатилетка и четверо старших детей вроде-бы благополучно учились целых пять лет в разных классах. Ко времени отъезда был возделан огород, небольшой сад, две козы, индоутки, куры, десяток кроликов. В чужих домах (а за пять лет мы сменили их три) землю обрабатывали хозяева, скотину не поставить, сено косили тоже сами хозяева. Поэтому ничего не оставалось, как подарить соседке коз, зарезать птицу, кроликов и ради учебы детей ехать навстречу новой, более «устроенной» жизни.

Сохранить огород возможно было, если каждое лето приезжать и за выходные и каникулы успевать делать то, что делалось постоянно. К пятому году учебы детей я накатала около пятисот километров на велосипеде, чтобы поливать посадки и убирать осенью урожай. А вновь заведенную скотину возила весной и осенью на рейсовом автобусе, который у нас бывает два раза в неделю.

Такую судьбу сельчанам уготовили школьные реформы в самом их начале. Старшие дети благополучно окончили сельскую школу, поступили в Москве в колледжи, теперь уже работают и на несколько дней приезжают домой, их тянет в места, где прошла их лучшая часть жизни.

Где-то в 2000-м году в области началась компания по возрождению карельских деревень. Сколько был суеты и ожидания чего-то нового. Школьники писали сочинения о будущем карельского села, перед телекамерами областного телевидения говорили о своем месте на фоне механизированных ферм и необъятных полей. Программа готовилась совместно с финскими коллегами. Наши начальники съездили в Финляндию. Десяток финских пенсионерок погостили у наших. Но что-то видимо дальше не пошло – вымирают как русские так и карельские селения, а они у нас через одно стоят. Так мудро заселялись эти земли в свое время – село русское, село карельское. Чтобы никому не было обидно. Теперь никто из молодежи так и не выучил карельский язык на обещанных в школах факультативах.

За это время посчастливилось немного поработать, В школе, где учились дети, открылся интернат. Два года будила, водила на завтраки, вместе делали уроки, старались организовывать маленькие праздники с пятерыми детьми из тех же краев, откуда мы уехали на время и так туда тянуло… Сердце говорило, что неправильно это – срывать детей с места, лишать их чувства родной земли, превращать их в странников при родных родителях.

Потом нашлась работа и по профессии. Несколько лет заведывала клубом уже опять в своей, родной деревне. Тогда и в храме регулярные службы начались, жизнь стала более наполненной. Но, видать, культура людей культурных, да еще и православных, не совпала с представлениями о культуре местного начальства. Скажу честно – культурных начальников в гости не зазывала, а когда сами наезжали – не наливала, Наверное, сильно обижались. Вобщем, интеллигентно разошлись.

О начальниках разговор особый. Подрабатывая в разных избирательных комиссиях, любопытствовала, чем же так заняты главы наших административных округов? Горы бумаг, отчеты и сметы расходов свидетельствовали о бурной деятельности по благоустроению вверенных им округов.

Если не знать, что населения у нас – три человека на квадратный километр, а в отчетах двух и трехзначные числа со строки на строку гуляют.

Прошла какая-то реформа по области – укрупнили административные округа, обозвали по-новому – «сельские поселения». Раньше бывшие ЗЭКи здесь поселение отбывали, « химиками» назывались, а теперь мы все на поселении, что ли? Раньше любая старушка в соседнюю деревню, в «контору», могла доковылять – справочку получить, о жизни поговорить – все веселее на душе, теперь авто администратора проносится мимо по важным делам и не остановится, не поинтересуется никто как житье – бытье у труженицы колхозной, не нужно ли чего. Несколько лет, работая в клубе, готовила поздравления ветеранам Великой Отечественной войны, ездила по деревням, собирала за столом односельчан, старалась сделать хоть в этот день им праздник . А за окном – обвалившиеся заборы, протекающие крыши, дети и внуки изредка наведываются в гости. Вместе с батюшкой составили списки имен всех погибших односельчан по «Книге Памяти», которую составил районный Комитет Ветеранов войны. Теперь хоть перед родными не стыдно – поминаем всех на панихидах.

За десять лет службы в храме батюшка наш отпел более ста односельчан, можно с трудом вспомнить несколько венчаний. Крещений было побольше, но с каждым из них батюшка терял часть своего здоровья. Младенцы извивались в руках остолбеневших крестных родителей, бабушек и всю родню приходилось выставлять далеко за пределы храма, чтобы не добавляли истерии. Выяснялось, что крестные случались сами некрещеные, молодые родители – не только не венчаны, а часто и не расписаны. Что за дети могли вырасти в подобных семьях? В русском языке на этот случай было меткое слово – «выблядок», с тем и жил человек… Но это так - попутное размышление.

Со 131-м законом о местом самоуправлении знакомы не по наслышке.

По его положениям все вопросы теперь решает сельский сход. А вопросы все те же – как отремонтировать колодец, как получить помощь на ремонт дома, да как бы почаще автобусы до райцентра ходили. Но избранные депутаты сельских поселений радостно сообщают, что бюджет сокращен, да бензин дорожает, а дороги вообще никто ремонтировать уже не будет… Телефоны по несколько месяцев молчат – сократили бригаду ремонтников. Вот и молчит сельский сход, терпеливо дожидается доброго начальника и все надеется, что скоро жить станет лучше, веселее.

А молодежь по-своему понимает происходящее – бежать надо от такой жизни, спешить занять свое место под солнцем – в город, на отхожий промысел, как раньше говорили. А кому не удается – те просто спиваются, и никакому депутату нет дела до того, кто будет жить здесь через несколько лет. Тогда, наверное, и депутатов выбирать некому будет.

Очень кстати пришлась в это время очередная реформа школы, которую так добросовестно осуществил господин Каспаржак – к искренней радости сельских педагогов уже бывший начальник Тверского департамента образования. Напоследок он одним росчерком пера лишил Тверскую деревню ее будущего. Приказ о закрытии в одном нашем районе двенадцати школ уже в действии. Проведя четверть своей жизни на учебе в Германии, он так и не понял, что в одной Тверской области заграничные порядки не введешь.

Две мои младшие дочери родились уже здесь и сейчас учатся в восьмом классе. Теперь у нас есть старенький «Москвич» и десять километров каждый день по четыре раза не кажутся серьезным расстоянием до школы в соседнем селе. Бензином помогает церковь и есть возможность собирать школьников по дороге до школы. Спасибо, что школа выбивает каждый год материальную помощь на бензин - по 1500 рублей. Десять лет коллектив школы выдерживал оборону и не давал ей закрыться как малочисленной, дорогостоящей, убыточной и т.д. Учителям школы удалось даже встретиться на территории районного управления образования с заехавшим туда господином Каспаржаком. Обеим сторонам встреча не принесла удовлетворения – начальник был оскорблен самим присутствием каких-то там сельских учительниц, угрожал расправой над школой, был возмущен, что в деревнях до сих пор дети ходят в холодные туалеты и не имеют персональных компьютеров и интерактивных досок. Что вообще с такими разговаривать. А учителя лишь просили – дайте девятому классу доучиться да до пенсии дотянуть – ведь никто трудоустраивать сокращенных учителей не собирался. Каждая сторона осталась при своем - учителя без надежды на сохранение школы, начальство – с решительным желанием натравить на школу пожарных, чтобы те не обнаружив пожарной кнопки, стоимость которой 1 200 000 рублей, закрыли ее по несоответствию с пожарными требованиями. Теперь в очередной раз придется резать скотину, сворачивать огород, и теперь уже отправляться за сорок километров в ближайшую школу, так как поближе школ уже нет, а школьного автобуса и не обещают.

Очевидно, также поступят еще многие семьи – среди них есть и многодетные, и неполные, вот только кому они нужны будут на чужбине, кто им даст работу в наше –то кризисное время?.. Потеряет земля своих хозяев, окончательно развалятся дома, зарастут бурьяном поля, будет гулять ветер в разбитых окнах сельских школ, пока не рухнут здания или не погорят от нечистой руки заезжего туриста. А может быть мы все присутствуем при последних временах, когда живые будут завидовать мертвым и не дай Бог, забыть нам всем, как пахнет по весне земля, каждый год вновь рождающаяся для жизни. И уже не мы тянемся к ней, чтобы обиходить ее, украсить, а сама она нас зовет, чтобы никогда не обмануть, все простить и продолжать жить. И пока хотя бы один двор будет оглашаться криком петуха, и хотя бы один огород будет распахан – и один в поле воин – русская деревня будет жить. Как опора огромной страны, ее кормилица и духовный фундамент. «Сельский житель – не социальное положение, а состояние души» - кажется так когда-то сказал русский писатель Валентин Распутин.