Интеллигентский этап революции сменился на народный

Либерально-правозащитное движение потерпело в эти дни сокрушительный разгром – в российском обществе явно прошла аллергия на насилие как форму сопротивления режиму.

Когда в начале 60-х КГБ разгромил все подпольные кружки (от \"истинно-ленинских\" до православно-монархических), завершился начатый еще декабристами длительный исторический период, когда оппозиционная деятельность воспринималась как преимущественно заговорщическо-подпольная, насилие считалось неизбежной формой политической борьбы, а естественной кульминацией подпольной деятельности мыслилась революция.

Но затем, с середины 60-х, точнее, с массовых подписантских кампаний 1965-1968 годов, с открытой защиты Синявского и Даниэля, а затем Гинзбурга и Галанскова, Солженицына, начался принципиально новый этап противостояния тоталитарному режиму: протесты против \"ревизии решений XX съезда\", цензуры, преследований за интерес к табуированным историческим и социальным темам, борьба за права национальных и религиозных групп, за создание независимых профсоюзов и творческих объединений.

Это было высшим торжеством толстовской парадигмы: победить гонителей демонстрацией морального превосходства, готовности к мученичеству. В диссидентской среде, от левых коммунистов до правых националистов, сложился консенсус относительно невозможности добиться победы традиционным для России революционным путем: только мирная эволюция, завоевание общественной поддержки открытым распространением своих идей.

Так прошло 20 лет. В 1988 году тогдашние \"несогласные\" - \"Демократический союз\" (тогда он был широкой идеологической коалицией), \"Гражданское достоинство\" и другие группы в Москве и Питере, а также \"народные фронты\" явочным порядком осуществляли свое право на свободу митингов и собраний. С тем же финалом, что и сейчас. Но в 1989-1990 годах на улицы стали выходить десятки и сотни тысяч, и сама идея им что-то \"не согласовывать\" казалась властям дикой. Столичное ГУВД было так счастливо, что лидеры Московского объединения избирателей (а потом его преемника – \"Демократической России\") в отличие от Новодворской заранее сообщают, где будут митинговать, что тут же все разрешало.

Антипутинское движение, вдохновленное убедительным примером торжества принципа ненасилия: победа 1991 года (события января, марта и августа) и победы \"цветных\" революций - окончательно убедило себя, что отныне в массовом сознании революционно-насильственный путь сопротивления окончательно исчерпал себя и общество приемлет только толстовско-гандистские формы протеста.

Даже массовые выступления российских заключенных начиная с июня 2005 года (события во Льгове) проходили преимущественно в виде заштыривания (нанесения себе ран), в то время как в остальных странах бунтующие зэки режут не себя, а тюремщиков. Впечатляющим стал и переход ныне запрещенной Национал-большевистской партии от \"бархатного терроризма\" к совершенно гандистским формам протеста-мученичества: демонстративная ненасильственная акция гражданского неповиновения – и ее участники с гордо поднятой головой идут в тюрьмы и лагеря. Это было жуткое зрелище – как будто бы Молоха хотели заставить подавиться горелой человечиной, и целые шеренги девушек и юношей отважно бросались в раскаленное медное чрево идола. \"Ведь был солдат бумажный\".

Тревожный звоночек прозвенел 19 января 2010 года на Чистых прудах – в ответ на неспровоцированное нападение омоновцев на согласованный пикет (вместо запрещенного шествия в память о Насте Бабуровой и Стасе Маркелове) юные, но крепкие антифашисты и анархисты забрасывают правохоронителей кусками льда. Через три месяца лед сменился на пламень: в столичные отделы милиции полетели дымовые шашки и \"коктейль Молотова\". Затем глухие раскаты из Междуреченска – впервые за долгие годы протестующие категорически отказались подставлять бойцам ОМОН вторую щеку.

И вот уже не звоночек и не отдаленный гул - набат: Приморье и Пермь. \"Антиментовские партизаны\". Не нравится слово \"партизаны\" - скажите \"герильерос\" или \"гайдамаки\" (тоже были очень-очень не ангелы). Главное тут не число партизан и жертв со стороны милиции, а мощнейшая общественная поддержка \"народных мстителей\".

На глазах как будто произошла кристаллизация в перенасыщенном растворе - в общественном мнении наблюдается очевидный перелом: отныне, как и в сто пять лет назад, оно демонстративно санкционирует вооруженную борьбу \"революционеров-героев\" с \"жандармами и сатрапами\", то есть соплеменниками-силовиками. А ведь такая борьба – это очевидный акт гражданской войны. Но и такая война, кажется, более не пугает, наоборот, начинает возбуждать как предчувствие грандиозной всеочищающей социальной грозы: \"пускай же гром великий грянет над сворой слуг и палачей\". Так российская интеллигенция молилась на Революцию в 1905-м и на Войну в 1914-м: \"От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови, уведи меня в стан погибающих за великое дело любви\"... \"Глупый пингвин робко прячет тело жирное...\"

Насильственно-революционный сценарий отныне уже не табу, не теоретизирование мелких политических сект - массовая ненависть к милиции (и к власти в принципе) размыла все плотины на пути к выстраданному желанию \"убивать их, гадов, казнить судом народным\", перечеркнула этические принципы политики, заботливо создававшиеся интеллигенцией четыре десятилетия. Сколько лет милицию усердно превращали в опричников и полицаев - теперь она воспринимается как оккупационная армия, как СС и гестапо, а в ответ в массовом сознании немедленно включается стереотип народного мстителя, сражающегося с фашистскими оккупантами и их пособниками.

Через много лет историки будут жарко спорить о том, когда - только весной 2010 года или еще в ноябре 2009-го (при явлении народу майора Дымовского) интеллигентский этап революционного движения сменился на народный.

Происходящее, кстати, показывает возвращение России как социокультурного феномена к общезападному стандарту, для которого характерно появления \"городских партизан\" в качестве реакции на крах надежд на мирное демократическое обновление общества. Так завершилась еще одна легенда про \"особый путь России\".

Парадоксальное подтверждение получала старательно исклеванная сейчас теория модернизации. По отношению к нашей стране ее можно сформулировать так: если с горцами обращаться как с русскими (образование и медицина европейского типа, некий минимум гражданских прав и почти неограниченная возможность для вертикальной мобильности при принятии общеимперского поведенческого стандарта., то постепенно горцы станут в цивилизационном плане вполне русскими.

Но путинизм провел широкомасштабный социальный эксперимент на тему, что будет, коли с русскими обращаться как с дагестанцами/ингушами: полная беззащитность перед произволом, тотальная коррупция, пытки, беззастенчивая фальсификация уголовных дел и обвинений в экстремизме, \"восточные\" методы и результаты выборов. И по итогам эксперимента вдруг оказалось, что закавказенные властями до потери инстинкта самосохранения русские начали себя вести как дагестанцы/ингуши – с оружием в горы и стрелять ментов как куропаток. Русский народный \"оборонительный джихад\".

Опять драма российской либеральной интеллигенции, когда весь выбор: либо жандарм с кандалами да каратель с нагайкой, либо эсер с бомбой да анархист с маузером. И никто не хочет, вдумчиво выясняя в инсоровских докладах, сколько именно нам нужно демократических партий для успешной модернизации, расширять верховенство закона и усиливать контроль гражданского общества.