Шендерович о суде над Ходорковским и Лебедевым

Ощущение сильнейшее. Я знал, что обвинение липа, но я, конечно, не предполагал, что это липа до такой степени.

Я понимал, что интеллектуально подсудимые превосходят обвинение. Но не предполагал такой просто космической дистанции. Дело не в том, что они плохие, злые, какие-то еще. Они — убогие. Разница в интеллектуальном уровне, в личностном уровне между людьми в клетке и людьми в синем настолько очевидна, что это подавляет.

Если бы эти три часа показать в прямом эфире государственного телевидения, я думаю, многое бы перевернулось бы в очень многих головах.

Потому что есть вещи специальные – экономика, юриспруденция, а есть вещи очевидные, личностно очевидные вещи. Абсолютная убогость, беспомощность, липовость обвинения на фоне перфекциониста Михаила Борисовича Ходорковского, который просто блестяще подготовился.

Сегодняшняя речь Лебедева совершенно потрясающая. Как человек, иногда выходящий на сцену, правда, не из-за стекла, могу сказать, что он и Ходорковский очень по-разному и блестяще выступили. Это было чрезвычайно убедительно. Помимо огромного количества доводов, огромного количества фактической информации главное было подавляющее ощущение личного превосходства. Они являются настоящей элитой российской. Не только интеллектуальной, но уже и нравственной.

Если бы в людях в синем квартировала совесть, по словам Бабеля, то им, конечно, было бы сейчас очень плохо, сейчас аппетит испортился бы. Но у них не испортился аппетит, они сидели и улыбались, посмеивались, переговаривались друг с другом очень весело. У них не испортилось настроение, потому что они знают, что им не предстоит конкуренция. Они знают, что сила на их стороне. Они, может быть, я надеюсь, немножечко заблуждаются. Они люди молодые преимущественно и не знают, что жизнь длинная. Ни Лахтину, ни Шохину в голову не приходит, что слова Лебедева о том, что они со своим руководством составляют преступную группу, могут через какое-то время стать юридической реальностью.

Они смеются, потому что им не надо ничего возражать. Они не ответят ни на один вопрос, который там был задан.

Все эти вопросы риторические. Не надо быть ни экономистом, ни юристом, чтобы понять, что нельзя пять раз похитить одну и ту же нефть на пяти разных этапах существования – от прав, до нефтеперегонки, до выручки. Это очевидно, что это липа. Они это не очень скрывают. Это поразительно.

Отдельно хочу сказать про судью Данилкина. Удивительное дело, от него много зависит. Не знаю, до какой степени он отдает себе в этом отчет, сколько от него зависит не только в судьбе Ходорковского и Лебедева. Я внимательно на него смотрел, мне показалось, что он понимает все. Когда они выходили из своей судейской комнатки, я так удачно сел (не специально), что увидел портрет Медведева. Висит ли там второй портрет – не знаю. Думаю, что в значительной степени от этого зависит приговор.

Я был на прошлом процессе. Поведение судьи Данилкина отличается психофизически от поведения судьи Колесниковой. Посмотрим, отразится ли это на приговоре. До приговора еще далеко, но, конечно, говорить о состязательности процесса здесь не приходится. Иначе прокуроры должны были бы удавиться давно, вместе со следователями.

Я пошутил когда-то на «Эхе Москвы» про арию Лахтина. Я не думал, что попаду до такой степени. По типажу прокурор Лахтин – это провинциальный оперный тенор. Этот типаж очень выразительный, и поведение артистическое в том смысле, что по сути дела возразить нечего, поэтому будет брать, видимо, благообразностью.

Рядом со мной сидел корреспондент The Guardian, который сказал мне – у нас в Англии, когда судят за налоги, клетки нет. Я спросил, а когда за убийство? Когда за убийство, тоже нет. Он все интересовался, почему столько охраны, почему автоматчики. И сейчас, когда он уходил, в глазах этого англичанина стояло какое-то новое онтологическое знание. Он сказал, что это что-то совершенно невозможное. Ну, в Англии, наверно, что-то подобное могло быть, но в веке в семнадцатом. Посмотрим, может, мы уже не в семнадцатом, может, мы ужe подальше. Посмотрим.