Почему инициаторы Евразийского союза могут не достичь цели

Экономист Владислав Иноземцев — о том, почему инициаторы создания Евразийского союза могут не достичь желаемой цели.

Идея Владимира Путина по созданию Евразийского союза, озвученная им на страницах «Известий» месяц тому назад, продолжает активно обсуждаться, что вполне объяснимо в контексте приближающегося 20-летия распада СССР и дефицита новых стратегических инициатив в период избирательной кампании. Однако цели, которыми формально обусловлено создание союза, могут оказа­ться недостижимыми.

В своей статье российский премьер прямо или косвенно указывает на три главных преимущества Евразийского союза. Во-первых, он считает, что «сложе­­ние природных ресурсов, капиталов, сильного человеческого потенциала позво­лит Евразийскому союзу быть конкурентоспособным в индустриальной и тех­нологической гонке». Во-вторых, он ставит перед союзом задачу «стать одним из полюсов современного мира и при этом играть роль эффективной «связки» между Европой и динамичным Азиатско-Тихоокеанским регионом». В-третьих, он надеется на то, что «вхождение в Евразийский союз, помимо прямых эконо­мических выгод, позволит каждому из его участников быстрее и на более силь­ных позициях интегрироваться в Европу».

Оценим эти аргументы. Простая статистика показывает, что пресловутое «сложение потенциалов» не обеспечит качественных перемен. ВВП союза превысит российский всего на 14,8%, если объединение произойдет немедленно. Все потенциальные участники союза беднее России — средний для союза поду­шевой ВВП окажется на 11,1% ниже нынешнего российского показателя. О ка­ком технологическом потенциале идет речь, если все участники союза являются нетто-импортерами промышленных товаров, а потребности в инновационной продукции на 90–100% покрывают за счет поставок из-за рубежа?

Сложно обстоит дело также с «центром» и «связкой». Геоэкономическими центрами мира сегодня являются США, ЕС и Китай — страны, в разы превосходящие потенциальный союз по большинству показателей. Единственный схожий с ним центр — Бразилия — находится на континенте, где у него нет соперников. Союз же (с ВВП в $2,7 трлн) окажется зажат между ЕС ($15,6 трлн) и Китаем с ($11,2 трлн). Вряд ли он сможет «развернуться» в этих условиях как новый глобальный «центр».

Со «связкой» дела еще хуже. Если в 1989 году транзит через СССР обеспечивал 11% всех грузоперевозок между Европой и ЮВА, то в 2010-м через Россию прошло менее 1%. Дорога с Дальнего Востока в центр страны пригодна для разового транзита самого премьера, а не для постоянных поездок многотонных фур.

Надежда на интеграцию в Европу с помощью нового союза вызывает особые сомнения. Во-первых, пока союз выглядит как сообщество стран, не явля­ющихся членами ВТО, — какая тут Европа? Во-вторых, все его участники имеют достаточно специфическое, скажем так, представление о демократии. В-треть­их, если сам премьер часто повторяет, что Россия слишком велика для Европы, то союз, видимо, будет тем более велик. Рассказ о том, что Таможенный союз уже начал переговоры с Европейской ассоциацией свободной торговли (ЕАСТ), вызывает только улыбку: в ЕАСТ, которая име­ла при своем основании в 1960 году семь членов, сейчас их осталось всего четыре: Швейцария, Норвегия, Исландия и Лихтенштейн. А слова о том, что «Евразийский союз будет строиться... как неотъ­емлемая часть Большой Европы, объединенной едиными ценностями свободы, демократии и рыночных законов», выглядят, по меньшей мере, неубедительно. По крайней мере, до тех пор, пока на всем «евразийском» пространстве не распространится практика сменяемости власти на основе полноценных альтернативных выборов.

Собственно это и вызывает основное сомнение в жизнеспособности союза. Владимир Путин утверждает, что нас ждет «тесная интеграция на новой ценно­стной основе». Но какими общими ценности связаны Беларусь и Казахстан, кроме отвращения их властей к демократии? Что объединяет Россию и Киргизию, кроме близких мест в рейтинге коррупции? Можно ли назвать требования, предъявляемые к потенциальным кандидатам, как это четко и ясно сделано в ЕС? Все это наводит на мысль о том, что новый проект постсоветской интеграции основан на ощущении слабости и маргинализованности каждого из ее учас­тников. Нас сплачивает ощущение (в основном надуманное, но все же) угроз и опасности — и союз должен помочь его членам почувствовать себя сильнее. Но почувствовать силу — не значит стать сильным. И потому создание такого союза скорее законсервирует отставание всех его членов от тех же ЕС и Китая, чем поможет его преодолеть. Такая вот маргинальная интеграция получается...