Антифашист Филипп Гальцов получил политическое убежище в Швеции

Объявленный в розыск по «Болотному делу» активист Российского социалистического действия антифашист Филипп Гальцов (настоящая фамилия – Долбунов – РП) получил политическое убежище в Швеции. В интервью «Русской планете» он рассказал, как получал статус беженца, находясь на Украине, и как российские власти объявили его международным террористом.

– Где ты находишься сейчас? 

– Я живу в небольшом городке в центральной Швеции с замечательной природой, горами. Мне выдали постоянный вид на жительство. Можно сказать, пожизненный - до получения гражданства. У меня появилась впервые в жизни своя собственная квартира, которую я как-то обустроил. Я получаю семь тысяч крон пособия (около 37 тысяч рублей – РП). Учу шведский язык, математику, химию, другие науки. Кроме того я провожу семинары, рассказываю о «Болотном деле», рассказываю про репрессии против левых активистов в России. Намерен тут продолжать борьбу за то, чтобы моих товарищей отпустили. Борьбу против фашизма, национализма, капитализма.

Не открывался я так долго, потому что я боялся. Первое время я не знал, что мне делать, как мне жить. Я был в жестокой депрессии. Было страшно. Но сейчас я чувствую себя в безопасности.

– Были ли проблемы с пересечением границы?

– Сразу по прилету в Швецию я был арестован и отпущен через несколько часов. Из Киева в аэропорт Стокгольма пришла бумага, что я международный террорист, что меня ищет Россия. На следующий день я очутился в центре для беженцев. Впоследствии узнал, что это была депортационная тюрьма. Там я провел пять суток. Узнавал при этом разные подробности о своем новом статусе. Оказалось, что никакого статуса беженца у меня нет, и я считаюсь нелегальным иммигрантом, который сидит и ожидает депортации. Мне сказали, что я там должен дожидаться поездки в свое новое место жительства.

Депортационный центр выглядит так. Там есть несколько корпусов. В первом живут люди, которые приехали в Швецию за статусом беженца. Второй корпус — это нелегальные иммигранты. Третий корпус, в котором как раз я находился, это люди, подлежащие депортации или экстрадиции. Условия такие: тебя помещают в комнату на 8 человек с двухъярусными кроватями.

В моем же корпусе можно было выходить только внутренний двор покурить или просто воздухом подышать. В других двух корпусах люди имели право выходить за территорию — в магазин или, например, съездить посмотреть Стокгольм.

Кормили нормально, три раза в день. Невыносимым было то, что чувствуешь, что тебя вот-вот выдадут. Когда сидел там, думал именно о том, что, возможно, уже из Интерпола запрос на меня пришел, и реально меня собрались выдавать. Про ситуацию с Долматовым (активист «Другой России», сбежавший в Голландию и покончивший с собой в депортационной тюрьме Роттердама – РП) тогда не думал вообще. Я старался вообще о плохом тогда не думать, и посвятил себя общению с людьми из других стран.

В основном там находятся сирийцы, сомалийцы, албанцы, румыны. Встречал также украинцев. Общаясь с сирийцами, сомалийцами, я узнавал их опыт нелегального пересечения границы. Кто-то из них добирался десятью самолетами. Кто-то восемью лодками, но они добирались, и это самое главное.

Наслушавшись всех этих трагических, а порой и веселых историй, я все-таки начал требовать от сотрудников миграционной службы объяснений. Я хотел знать, что происходит и на каком основании меня здесь заперли. Оказалось, что они ошиблись. Они реально, с их слов, ошиблись, Была куча извинений ко мне, и в итоге меня на самолете в первом классе отправили на «мою новую родину».

– А как ты понял, что надо уехать из России?

–  Идея уехать пришла еще в июне 2012 года, сразу после акции на Болотной площади 6 мая. Тогда я в первый раз и уехал.

На Болотку я пришел вместе со своими товарищами по организации. Мы строили свою колонну, заряжали левые лозунги. Когда начались сами события, был рядом с оцеплением. Арестовали меня примерно в 18 часов вместе со Степой Зиминым. Трое сотрудников полиции буквально набросились, избили и задержали. Ничего неожиданного в их действиях не было, единственное чего давно не было при задержании — это применение насилия.

Я подробно видел, как людей избивали полицейские. Конкретно я и Степан попали под раздачу от троих полицейских, которые размахивали дубинками, даже не целясь. Параллельно я наблюдал, как другие полицейские, можно сказать, радовались, когда раздавали каким-то просто обычным людям дубинками по разным частям тела. Меня побили и задержали. У меня был ушиб колена, у Степы Зимина было сотрясение мозга.

Меня тогда отвезли в суд. Мне был вынесен приговор — пять суток административного ареста. Я сбежал из суда, а паспорт остался там. Я был без документов, у меня была только копия паспорта. В первый раз уехал в Белоруссию, там нет границы, и документы не проверяют. Там я скрывался и сидел в одной квартире, книжки читал. Выходил из дома только в магазин. Там я сидел до сентября.

— Но зачем было возвращаться?

Я вернулся из-за того, что были нужны свидетели защиты по Болотному делу, из-за того, что хотел продолжать заниматься политикой, не мог больше бегать, скрываться, находиться один. В сентябре со мной связался бывший адвокат Степана Зимина Василий Кушнир (Зимин проходит одним из обвиняемых по «делу 12», выделенному из основного дела о событиях на Болотной площади— РП).

Я решил пойти свидетелем защиты в деле Зимина, потому что я был с ним на Болотной площади, видел, что он не совершал никаких противоправных действий в отношении сотрудников полиции.

Я мог сказать, что он не ломал палец сотруднику полиции, не совершал никаких противоправных действий. Его вместе со мной избили на Болотной площади, причем никакого насилия мы не применяли, никаких камней, файеров. Это первая мотивация. Вторая мотивация была — помочь другу. Мотивация справедливости по отношению к своему товарищу, обвинения которому предъявили сказочные.

Кушнир подал ходатайство о допросе меня как свидетеля, но следствие как-то не торопилось с этим. Потом, это было 25 октября, ко мне домой, по адресу регистрации в Балашихе, вломились пять сотрудников Центра «Э», выхватили меня из дома, похитили. Меня повезли в Следственный комитет на допрос. По какому делу, мне не говорили.

— Как прошел тот допрос?

– Сначала меня избили опера, потом сам следователь Тимофей Грачев. Они требовал от меня показаний на Удальцова, Развозжаева и Лебедева (координатор «Левого фронта» Сергей Удальцов и помощник депутата Ильи Пономарева Леонид Развозжаев обвиняются в организации беспорядков на Болотной площади; ранее вину в этом признал член РСД Константин Лебедев – РП). Задавали только эти вопросы. Спрашивали про «Анатомию протеста», а про Степу Зимина не спрашивали. Грачев бил меня по лицу за то, что отказался отвечать на вопросы про Болотку. Адвоката мне не дали вызвать, поэтому я отказался отвечать на их вопросы.

Заявление я на Грачева не писал, потому что думал, что написанное заявление будет заявлением против меня самого. Как это вышло с Развозжаевым, его же в доносе обвинили в итоге.

Я вообще противник писать заявления и жаловаться. Заявы я по убеждениям не пишу. Ни на полицейских, ни на бонов (неонацистов – РП), ни на кого.

Потом мой дом обыскали. После обыска меня отпустили, но так и не было понятно, какой у меня процессуальный статус. Весь октябрь, ноябрь, декабрь я старался не появляться дома. Я жил в Москве. Кантовался у разных ребят, в том числе в квартире у арестованного Константина Лебедева жил. Тогда еще не было понятно, что он дал признательные показания по делу. Я очень сильно расстроился, потому что не мог предполагать, что человек, который мне и многим товарищам так яростно тёр за марксизм, в итоге оказался просто бизнесменом на политике. Я окончательно про него выяснил, уже будучи на Украине.

После обыска я узнал, что я нахожусь в явке Развозжаева, в показаниях, которые из него выбили, написано, что я возглавлял колонну анархистов. Что я применял насилие к сотрудникам полиции.  Я и не возглавлял никакую колонну анархистов. По убеждениям я левый коммунист и состою в Российском социалистическом движении, в колонне которого я шел и 6 мая 2012 года.

Но в розыск, я думаю, меня объявили не только из-за явки Развозжаева, но и из-за того, что я решил пойти свидетелем защиты. Ну, я думаю, что еще из-за того, что я отказался давать показания по делу Удальцова, из-за того, что после самого допроса я максимально осветил свою историю в СМИ. В том числе, какие-то личные мотивы Грачева допускаю.

— А окончательно ты когда уехал?

– Я уехал 19 января 2013 года, поехал на Украину. Уехал на Украину, потому что у меня были проблемы с документами. Я по запросу адвоката возвратил старый паспорт из суда, но не успел сделать по нему никакой загран. Единственным пунктом, куда я мог уехать, была Украина. Я поехал через Минск. Там я сразу стал искать путь до Киева, понимая уже, что в прямых поездах такого формата очень часто ходят полицейские, и я решил проложить маршрут по пригородным электричкам.

Сначала был путь до Гомеля. Приехав в Гомель на четырех электричках, я снова решил посмотреть поезд до Киева, но интуиция говорила, что лучше продолжать путь на электричках. И она меня не подвела. На границе с Украиной не было никаких полицейских, а иммиграционную карту мне выдал кондуктор, который особо и не проверял кто я и что я. В карточке цель визита я указал как «туризм». Проехал границу, пересел на электричку в Сумах и на ней добрался до Киева.

Какое-то время я жил у разных людей на доверии, какое-то время снимал квартиру. Снимал квартиру вместе с Курпен и Девяткиным (уехавшие из России прошлым летом журналистка Дженни Курпен и член «Другой России» Алексей Девяткин получили убежище в Финляндии – РП).

Там я жил на деньги, которые мне пересылали друзья, и подрабатывал по всяким халтурам. Общался с другими беженцами, в том числе, чтобы понимать, что такое процедура получения статуса беженца на Украине. Я связался с Управлением Верховного комиссариата ООН по делам беженцев, там меня выслушали, зарегистрировали, я рассказал, что приехал из-за «Болотного дела». Также я обратился в миграционную службу Украины о предоставлении мне статуса беженца.

Мой дом в Москве снова обыскали 23 января 2013 года. Раз в месяц ко мне домой приходили сотрудники Центра «Э» или полиции. Потом в феврале обыскали мою квартиру в Киеве, разбили окна, даже сарай, который у подъезда стоял, разворотили. Люди говорили, что они из ФСБ. А 6 февраля я заметил от здания миграционки, где у меня проходило первое собеседование, слежку. Слежка была организована, как я понял, сотрудниками СБУ (Служба безопасности Украины – РП). Три человека очень оперского вида следили за мной от здания миграционной службы до моего места проживания; не исключаю, что это, возможно, были люди из другого ведомства. Потом еще было второе собеседование, но мне отказали. Я знал заранее, что откажут.

В какой-то момент я сообщил журналистам о том, где я. Это было ошибкой, потому что очень повредило моим родителям и другим людям. Могу сказать, что навредил я, прежде всего, самому себе и моей семье, которую на протяжении всей моей жизни на Украине терроризировали сотрудники Центра «Э». Я очень сожалею о том, что сделал.

– Как получилось так, что ты получил убежище?

– Ближе к лету у Управления верховного комиссариата ООН по делам беженцев в Украине скопилось много информации обо мне. Я узнавал ее от адвокатов, журналистов, которые следят за делом, из других источников. Я передавал ее комиссару ООН. Там приняли решение признать меня беженцем и предложили процедуру переселения. Это было в июне. Тогда же я узнал от одного источника, что меня собираются похитить, как похитили Развозжаева (адвокаты фигуранта «Болотного дела» Леонида Развозжаева, который обвиняется в организации беспорядков 6 мая 2012 года, утверждают, что в Киеве его схватили неизвестные и вывезли в Россию — РП). Из-за этого я жил два месяца в офисе одной правозащитной организации.

Идея вписаться в офис правозащитников была с их подачи. Правозащитники решили, что мне угрожает серьезная опасность похищения. Я, признаться, недооценивал ее. Место, где я жил, было похоже на замкнутое помещение. Там были окна, но мне было запрещено их открывать днем, только ночью. Кровати не было, а только кресло-раскладушка, но достаточно удобное. Питание было нормальное, проблемой было то, что приходилось есть один «роллтон» с хлебом, ну иногда один товарищ делал передачи с нормальной вегетарианской едой. Когда я жил в этом офисе, большее внимание посвящал чтению книг, а также постоянным думкам о том, что будет дальше.

На протяжении всей жизни в этом офисе дважды мне сообщали о том, что из-за меня там поставили наружное наблюдение и несколько раз в офис приходили сотрудники СБУ с требованием рассказать, где я нахожусь. А около здания дежурила машина с наружкой. Они знали, что я там.

Когда я не выдержал и вышел впервые за два месяца подышать воздухом, меня скрутили милиционеры и отвезли в отдел, там я провел двое суток. Бить не били, только угрожали. Типа вот сейчас в «Лукьяновку» (СИЗО №13 – РП) поедешь, если *** будешь. Бумаг при этом никаких не оформляли, что хотели – непонятно. Ничего не объясняли.

Страшновато было. Но так получилось, что правозащитники вытащили меня из ОВД, просто надавив на милицию. Меня вытащили представители УВКБ. Они начали скандал, говорили о том, что я нахожусь под их защитой и так далее. В итоге милиция, видимо не желая проблем, отпустила меня. Меня забрали оттуда, и я 14 августа прилетел в Швецию.

При этом в Борисполе, в аэропорту меня хотели арестовать сотрудники СБУ. Они сказали: «На тебя из России пришел запрос, ты там указан как террорист». Я понимал, что это связано с «Болотным делом». К тому времени я знал, что объявлен в федеральный розыск и в розыск по СНГ.

После ареста сотрудниками СБУ в аэропорту я подумал, что все — что меня сейчас отправят в Россию и будут судить по Болотному делу. Но сопровождавшие меня правозащитники заступились, сказали, что будет международный скандал. И я улетел. Потом меня еще в Стокгольме арестовали. Туда пришла из Киева бумага о том, что я считаюсь международным террористом. Но шведы извинились.

Источник: http://rusplt.ru/society/galtsov-7831.html

78
2276
0