Исламская республика и "Арабская весна"

От внимания людей, внимательно следящих за происходящим на Ближнем и Среднем Востоке и частично в Южной Азии – в Пакистане, не ускользнула массовая пиар кампания, начавшаяся в основном в столице Саудовской Аравии Эр-Рияде, но активно проводимая и в некоторых других арабских странах. Ее смысл состоит в распространении концепции, что, якобы, Иран активно поддерживает восстания в арабских странах, планируя создание «шиитского полумесяца» в Западной части Азии. Фактически в региональном общественном мнении ставится вопрос о способности Ирана оказывать решающее влияние в регионе после «Арабской весны».

На самом деле, тут явно ошибка в модальности – фраза «может оказывать влияние» вовсе не тождественна выражению «хочет оказывать влияние». Странным образом, забывается вопрос об интенциях и мотивациях, о наличии или отсутствии намерений Исламской республики на нынешнем этапе активно влиять на события в арабском мире. Саудовцев пугает сама возможность такого влияния.

Между тем, влияние Ирана в мусульманском мире на протяжении последних двух десятилетий носит мирный по своей природе характер, основанный на экономическом сотрудничестве. Даже американская разведка и Пентагон подчеркивают, что «иранская угроза» носит невоенный характер, так как военные расходы Ирана «являются более низкими, чем военные расходы остальных стран региона», а иранская военная доктрина носит оборонительный характер, что ведет к тому, что Иран имеет ограниченные возможности для ведения военных действий за пределами страны.

Это подтверждают и цифры оборонных расходов в регионе. Бюджетные расходы на оборону в 2009 году в Саудовской Аравии составили 32,6 млрд долл, (8,83% от ВВП), в Израиле – 14,9 млрд. долл. (7,65% от ВВП), Турции – 10,9 млрд. долл. (1,77% от ВВП), Иране – 7,5 млрд. долл. (2,28% от ВВП), Кувейте – 4,4 млрд. долл. (3,91% от ВВП), ОАЭ - 6 млрд. долл. (2,61% от ВВП), Египте – 5,9 млрд. долл. (3,11% от ВВП), Сирии – 1,7 млрд. долл. (3,4% от ВВП). (Более подробный и очень интересный разбор в связи с ситуацией в Бахрейне сделал Игорь Панкратенко). Относительно мал военный бюджет Ирана и его союзников, чтобы можно было говорить об агрессивности Исламской республики.

Монархи и автократоры

Саудовская династия озабочена сохранением стабильности в регионе, когда автократии, правившие десятилетиями, падают одна за одной. Прагматики в Эр-Рияде рассуждают очень просто: если вы не можете остановить «Арабскую весну», то надо приспособиться к новым реалиям на местах. Пока ведь враждебность по отношению к Саудовской Аравии не проявляется ни в революционном Тунисе, ни в восставшем Египте, ни в других местах, массовая египетская пресса привыкшая к сервильности, например, много пишет в поддержку мятежников в Ливии, но замолкает, когда речь заходит о вторжении саудовских, кувейтских и эмиратских войск в Бахрейн для подавления революции.

Мы можем говорить, что ряд крупных акторов в регионе и, прежде всего, Саудовская Аравия и Турция явно пытаются вытеснить из регионального политического пространства влияние Ирана, которое во многих сферах было доминирующим. «Арабская весна», как ни странно, пошатнула стратегическую роль Ирана на Ближнем Востоке.

После начала арабских восстаний Турция стала активно играть в арабском мире более заметную роль, особенно в части событий в Египте и в Сирии. Как только арабские демократические восстания дотянулись до Бахрейна, Саудовская Аравия немедленно встала в авангард контрреволюции в качестве основного защитника нефтяных монархий Персидского залива. Советский пропагандистский штамп «жандарм Персидского залива» неожиданно обрел пугающую реальность.

Одновременно королевство фактически начало вести интенсивную и эксплицитную холодную войну с Тегераном, которая в таких условиях вполне может охватить большую часть региона.

Не было, да и, вернее всего, не могло быть никаких конкретных доказательств иранского участия в поддержке восстания в Бахрейне в любой форме. Иран давно отказался от концепции экспорта исламской революции, которая и изначально предполагала не столько внешнеполитические акции, сколько построение внутри Ирана такого общества, которое стало бы примером, образцом государственного и общественного устройства для мусульман.

Положение у Ирана является непростым. Несмотря на демонстративное сочувствие борьбе протестующих в Бахрейне, жестоко подавленной объединенными силами монархов Персидского залива, Исламская республика экономически заинтересована в продолжении связей с этой страной, которая является крупнейшим импортером иранского газа для электростанций при алюминиевом заводе «Альба».

В Иране много газа, но экспорт его затруднен. Многолетние переговоры о строительстве газопроводов в страны Южной Азии до сих пор ни к чему не привели, Армения стратегически сотрудничает с Газпромом, и газопровод туда маломощный, Афганистану нечем платить, а у остальных соседей своего газа хватает. На «Альбу» же проложен трубопровод по дну моря. Газотрейдеры ведь всегда и везде оказываются сильнее революционных политиков, ставящих под угрозу будущее военно-морской базы США в Бахрейне.

Но Иран, как бы странно это не звучало, для читателей финансируемых из США поставщиков новостей, страна – демократическая. В нем за право формировать внешнюю политику борются демократическими методами самые разные политические силы с самыми разными интересами. События в Бахрейне и вопрос о правильной реакции на них привели к острому политическому кризису, в ходе которого близких соратников Президента Ахмадинеджада обвиняли в общении с джиннами, а его главный оппонент Аятолла Рафсанджани лишился одного из двух самых важных своих постов – председателя Совета экспертов.

Саудовская Аравия, тем не менее, громогласно обвинила Иран в подстрекательстве к подрывной деятельности в странах Совета сотрудничества государств Персидского Залива (кроме Саудовской Аравии в него входят Бахрейн, Катар, Кувейт, Оман и Объединенные Арабские Эмираты (ОАЭ). Дело понятное, за развитием ситуации в Бахрейне с опаской следят не только монархи, но и богатейшие семьи региона.

Деньги уже давно стали ключевым инструментом внешней политики Саудовской Аравии. Королевство, опираясь на свое богатство, покупает добрую волю и поддержку союзников. Так, в Ливане для противостояния Хезболле и влиянию Сирии саудовцы с 2006 года потратили 2,5 миллиарда долларов. Последние шаги «в саудовском стиле» - приглашение Марокко и Иордании вступить в Совет сотрудничества государств Персидского Залива (sic!) на основании того, что они представляют собой суннитские монархии (Марокко – вообще государство на побережье Атлантического океана, а Персидский залив – часть океана Индийского!). Считается, что это часть саудовской политики по противостоянию Ирану.

Еще одним инструментом дипломатии Саудовской Аравии является давняя традиция предоставления убежища свергнутым правителям. Зин аль-Абидин Бен Али живет в королевстве, Али Абдалла Салех там лечится от ранений. Йемен остается серьезной проблемой для саудовцев, беспокоящихся о наличии там шиитских повстанцев, которых в королевстве рассматривают в качестве доверенных лиц Ирана, хотя йеменские шииты относятся к другому направлению шиизма.

Пример Бахрейна вдохновляет подобные движения у соседей: архаичная Саудовская Аравия не может быть вечно изолированной от перемен. Сейчас стало модным изображать беспорядки в Бахрейне как часть религиозной борьбы за власть между революционным шиитским большинством и суннитским роялистским меньшинством.

При более внимательном анализе оказывается, что такие проекции, поощряемые правящей элитой Бахрейна, вводят в заблуждение. Подчеркивая шиитский характер протестующих, этот подход пытается ослабить внимание к их требованиям, в основном светским и прогрессивным, направленным на создание современной демократической политической альтернативы.

Бахрейн – первая из нефтедобывающих стран Персидского залива, где нефть фактически кончилась. Поэтому, кстати, его опыт самым тщательным образом изучается другими эмиратами, а проблемы, с которыми Бахрейн сталкивается, (та же шиитская проблема, например) становятся головной болью других монархий.

Коренной причиной протестов является то, что большинство протестующих – безработные и плохо образованные – живут в районах, где жилье некачественное, дороги находятся в плохом состоянии, муниципальные услуги минимальны. Проехав по покрытым рытвинами дорогам таких шиитских поселков как Буддайя, Дираз или Ситра, читаешь на стенах сердитые и гневные граффити. Утечки из разорванных канализационных труб наполняют воздух зловонием, что в условиях жаркого климата порождает массовые заболевания, а плохой доступ к клиникам и больницам добавляет страдания людей к их недовольству политическим режимом. Ни одно из социальных противоречий в ходе выступления оппозиции не было разрешено.

«Искры давно тлеющего конфликта затоптаны, - резюмирует И.Панкратенко, - но означает ли это, что ликвидирован источник возгорания? Разумеется, правящий дом аль-Халифа пойдет на некоторые реформы для снятия противоречий. Но теперь его возможности сильно ограничены позицией Саудовской Аравии, которая подтвердила свою гегемонию среди автократий Залива и которая ни о каких компромиссах слышать сейчас не хочет. Успех саудитов, как ни странно, ограничил их возможность маневра на социальном поле», - подчеркивая, что «простота полицейского решения вопроса с недовольными (а тем более – с шиитами) обманчиво-привлекательна. Нет нужды в реформах и диалоге внутри уммы (а здесь необходимо учитывать и самовосприятие саудитов как «столпов веры» и носителей «чистого» ислама) – достаточно увеличить финансирование частей армии, гвардии и полиции».

Военная интервенция в Бахрейн со стороны Саудовской Аравии, Кувейта и ОАЭ, как представляется, была обусловлена опасениями, что утверждение в Бахрейне шиитов как влиятельной политической силы может стимулировать аналогичные акции протеста в Восточной провинции королевства, где большинство населения составляют шииты, и других эмиратах.

В расчетах Эр-Рияда учитывается, что потенциальные волнения в Восточной провинции, богатой нефтью, может вызвать вопросы о надежности страны в качестве глобального поставщика углеводородов – этот риск сопряжен с серьезными экономическими последствиями, которые правящие круги Саудовской Аравии не хотят брать на себя.

Сделав ставку на вооруженное подавление восстания, а не на переговоры, Бахрейн и его союзники пошли на большой риск. С кровью на руках режиму Бахрейна в его нынешнем виде будет трудно обвинить демонстрантов в срыве конструктивных переговоров. Оппозицию лишат выбора, кроме как обратиться за помощью к Ирану, и тогда может произойти «ливанизация» ситуации.

Принц Турки аль-Фейсал – блестящий саудовский дипломат, член королевской семьи, вероятный будущий министр иностранных дел королевства - высказал в беседе с западными политиками неявную угрозу, что, если Иран окажется близким к получению ядерного оружия, то Саудовская Аравия последует этому примеру: «Немыслимым будет день, когда Иран будет иметь ядерное оружие, а Саудовская Аравия нет».

Это помимо прочего осложняет ближневосточную политику администрации Обамы, которая пытается сделать Ближний Восток зоной, свободной от ядерного оружия. Тегеран на это согласен, но сломить сопротивление Тель-Авива, штампующего ядерные боеголовки в большом количестве, Вашингтон не может. Таким образом, завуалированная угроза принца Турки направлена на требования поддержки со стороны США и НАТО.

Между тем, Иран обвиняют в попытках ведения сектантской политики во всем регионе с целью навязывания шиитского господства во всем мусульманском мире, создания так называемого «шиитского полумесяца» в Западной Азии. В Иране, кстати, есть свои сунниты, хотя их немного, и нет никаких свидетельств о каких-либо нарушениях их прав. Например, в Иране социальная помощь оказывается, главным образом, через мечети (что удобно, значительно снижает коррупцию при распределении социальной поддержки, снижает бюрократизм и предоставляет простому народу возможность прямого контроля над ее распределением), а религиозным меньшинствам помощь оказывается через церкви, синагоги и суннитские мечети.

Конечно, совершенно бессмысленны утверждения, что Иран пытается навязать свою версию шиитского ислама суннитам, как местным, так и за границей, но глупо спорить, что соперничество за лидерство в мусульманском мире между Тегераном и другими странами, включая Саудовскую Аравию, не является, тем не менее, реальностью. Только это вопрос идеологии, а не вооруженной борьбы. В этой большой геополитической игре, Иран защищается, укрепляя свои границы связями с шиитами по всему миру.

Благодатный полумесяц – Сирия и Ирак

Главный союзник Ирана в регионе – Сирия. Сближению двух стран способствовали геостратегические причины - и Иран, и Сирия граничат с Ираком, который при Саддаме проводил агрессивную политику по отношению к своим соседям.

Так во время войны 1973 года после поражения героически отчаянного и безнадежного (танки не предназначены атаковать горы) штурма сирийскими танкистами укрепленных позиций в горах, где укрылись элитные танковые части противника, две иракские бронетанковые дивизии были введены на территорию Сирии, якобы, для помощи в боевых действиях, а на деле для установления иракского контроля над Сирией. Эта попытка не удалась. С Ираном Ирак бессмысленно и кроваво воевал 8 лет только для того, чтобы подписать мир на условиях возвращения к довоенной ситуации.

Президент Сирии Хафез аль-Асад не хотел смириться с претензиями Саддама на роль лидера «левого» блока арабских государств, подкрепленными военной мощью танковых армий Ирака. Правящие сирийское и иракское крылья общеарабской Партии арабского социалистического возрождения (Баас) враждовали не на шутку, обвиняя друг друга в предательстве.

Но помимо причин реальной политики связи Ирана и Сирии имели и религиозный аспект. Заметная часть сирийского руководства принадлежала к шиитской секте алавитов. Для межобщинных отношений в исламе, начиная со второй половины XX века характерно сближение разных течений шиизма – доминирующих в Иране приверженцев 12 имамов, разного вида исмаилитов, алавитов.

Немаловажную роль в этом играла взвешенная политика сирийского руководства, при правительствах ПАСВ улучшались отношения между Ираном и Сирией, шло сближение шиитов и в Ливане, и в Иране. Таким образом, сиро-иранский союз приобретал дополнительное религиозное измерение, способствующее политическим договоренностям о благоприятном региональном балансе сил.

Этот альянс впоследствии расширился за счет включения Хизбаллы, которую создали наиболее обездоленные массы шиитов южного Ливана. Западные страны, по иронии судьбы, радовались укреплению Хизбаллы, считая на тот момент своим главным врагом в арабском мире левые, секулярные силы, которых чаще всего возглавляли немусульмане. Нельзя забывать, что, например, Ливанская коммунистическая партия наиболее массовую опору себе находила именно среди шиитов.

Хезболла, опираясь на поддержку Президента аль-Асада и инструкторов иранского Корпуса стражей исламской революции (КСИР) сформировала мощную базу в Баальбеке (потрясающей культурной сокровищнице, знаменитой своими великолепными римскими руинами, где использовались самые большие строительные блоки за всю историю человечества) в непосредственной близости от сирийской границы.

Союз Ирана, Сирии и Хизбаллы был основан на поддержке Палестинского движения сопротивления режиму в Тель-Авиве. Успехи Хезболлы по противостоянию очередной агрессии в Южном Ливане в 2006 году, придали этому союзу беспрецедентное до тех пор чувство веры в себя, которое нашло отражение и в союзе с фракциями Палестинского сопротивления, не поддерживающими ФАТХ, в том числе и с суннитской по преимуществу Хамас.

Для шиитов всегда был характерен культ паломничества. Не только Мекка и Медина, но и Кербела и Неджеф в Ираке, многочисленные гробницы мучеников, великих патриархов и пророков, поэтов и ученых, множество исторических мечетей считались необходимыми для обязательного посещения каждым шиитом. Аналогичные места паломничества, есть, кстати, и у друзов и алавитов. Исторически Иран, Ирак и Сирия – это единый в культурном и цивилизационном отношении регион.

Политическое фиаско США в Ираке открыло двери для утверждения влияния Ирана в этой стране, в основном, через исторические религиозные и социально-политические связи.

В результате к концу первого десятилетия XXI века, Иран стал одним из наиболее влиятельных внешних игроков в богатом нефтью Ираке, что помимо прочего дает Исламской республике сухопутный выход к Средиземноморью через сирийские порты.

При этом ни один вернувшийся из Ирана духовный лидер иракских шиитов не призывал к перенесению в Ирак персидской модели общественного и государственного устройства. Ирану нужен дружественный Ирак, а не маленький клон самого себя.

Великий Туран против Великого Ирана

Знаменитый русский востоковед В.Бартольд вслед за западными ориенталистами любил рассуждать об извечном противостоянии Ирана и Турана. Вероятно, доживи он до наших дней, ему бы не показалось парадоксальным то, что вызов иранскому преобладанию в политическом исламе бросила Турция, которая, по иронии судьбы, была до демократических восстаний в арабских странах союзником Тегерана.

Внешне Турция – член НАТО, между прочим, - в связи с сирийским мятежом стала призывать Президента Сирии Башара аль-Асада как бы к демократическим реформам, более широкому распределению властных полномочий. Но более тщательный анализ предложений Анкары показывает, что фактически они сводится к попыткам убедить Сирию принять ливанскую модель конфессионализации политической системы, в которой мусульмане-сунниты получили бы долю власти, пропорциональную ее численности и даже большую, просто в силу религиозной принадлежности.

Напряженность в отношениях между Турцией и Сирией резко возросла, когда Анкара открыла границу для беженцев, спасающихся от мятежа в пограничных сирийских городах и засухи в Северной Месопотамии.

Эскалация политической напряженности между двумя странами приобретает вызывающее опасения военное измерение, после того, как Сирия направила войска с тяжелым вооружением в пограничные районы после крупномасштабного мятежа в пограничном сирийском местечке Джиср-аль-Шугур – богом забытом приюте контрабандистов и скрывающихся от кровной мести или уголовного преследования элементов.

Турок можно понять. В условиях внутреннего тлеющего конфликта между исламистским правительством и вооруженными силами Анкара не может не реагировать на элементарное требование военной безопасности – не допускать концентрации сил сопредельной стороны вдоль границы. Русские люди после 1941 года это знают хорошо. Но, как говорил (по другому поводу) В.И.Ленин: «Формально – верно; а по существу – издевательство». Всем ясно, что Сирия ввела войска не для агрессии и возврата себе Искандеруна – Александретты, утраченного в 30-ые годы, а для того, чтобы справиться с внутренним мятежом.

Турки же делают сирийско-турецкие отношения фактически заложником внутритурецких противостояний: между правительством и армией и между ними и курдской, как мирной, так и вооруженной оппозицией, часто укрывающейся на территории сопредельных стран. Трения вряд ли завершится в ближайшее время, так как сирийцы отвергли слабые политические инициативы, предлагаемые Турцией, чтобы разрядить кризис.

Исторически в Леванте точка зрения индивидуума значила мало, человек там, прежде всего, был частью своей общины, поэтому важна была позиция именно общины, то есть ее лидеров. При этом община сама решала конфликты, возникающие внутри нее. Это философия пронизывает всю историю Ближнего Востока, начиная со времен арабского завоевания в VII веке. Она лежит в основе ливанской политической системы.

Но сейчас на дворе век XXI. И сирийцы не хотят консервации средневековых политических установок, как это сделали ливанцы. На самом деле, сейчас и в Бейруте уже все политические силы говорят о необходимости смены политической системы, но никак не могут договориться о принципах ее реформирования.

Более того, сирийский истеблишмент был напуган политическим опытом братского Ливана, приведшим к кровавой гражданской войне. Политики Партии арабского социалистического возрождения (ПАСВ) пришли к выводу, что в конкретных условиях Леванта лучшим режимом будет не чередование правящих партий, опирающихся на религиозные общины, и коалиций у власти, а инкорпорация всех мало-мальски заметных политических, этнических, религиозных и социальных групп в эту самую власть.

Все мало-мальски значимые общины и все партии, кроме запрещенных за террористическую деятельность, были представлены во власти в Сирии. Однако оказалось, что равное положение всех меньшинств приводит к ощутимому недовольству самой большой группы. Им кажется, что они должны иметь непропорционально большее представительство, как это принято в «демократических» странах, где большинство получает всю власть, загоняя меньшинство в оппозицию. Таким большинством по игре истории оказались мусульмане – сунниты, естественным союзником которых оказались Саудовская Аравия и Турция с исламистским правительством.

Учитывая сохраняющуюся культуру кровной мести и естественное нежелание к поиску политического компромисса с людьми, взявшимися за оружие, Сирия отклонила предложение Турции о принятии конфессиональной политической модели распределения власти между конфессиональным большинством и меньшинствами.

Наследники Али

Многие не понимают и роли проблемы алавитов. Любой политолог может часами (и ошибочно, потому что Сирия не только официально, но и реально светское государство) рассуждать о том, что Сирией «правят алавиты». Причем, что характерно, не приводя доказательств.

Казалось бы, что может быть проще – приведи список высших должностных лиц с указанием конфессиональной принадлежности, и, если дело так и обстоит, мир убедится в правоте тезиса о доминировании алавитов в ущерб других конфессиональных групп. Но списка такого «оппозиция» не представляет, ограничиваясь, как правило, двумя именами – Президента и его родственника, владеющего компанией по представлению услуг мобильной связи. И все!

Это не удивительно: в реальности все высшие должностные посты распределяются приблизительно соразмерно численности общин. За этим специально следят кадровики партии Баас, а их в свою очередь внимательно контролируют представители союзных (но и конкурирующих) партий. Чтобы те не расслаблялись.

Алавитская проблема, между тем, гораздо сложнее, чем думают политологи. Дело в том, что про алавитов известно очень мало – они не ведут прозелитизма, и исповедуют принцип такыя, позволяющий скрывать свою религию от иноверцев ради блага общины. Видимо, алавиты представляют собой не одно религиозное движение, а целый «куст», возможно, имеющий общий генезис, но сильно разошедшихся между собой религиозных групп.

И в Турции доля своих алавитов в населении очень велика, некоторые источники говорят о том, что алавиты составляют до трети населения страны (что, кстати, значительно больше, чем доля алавитов в населении Сирии).

С формальной точки зрения, разницы между мусульманами различных направлений нет. Чтобы считаться мусульманином, достаточно заявить в присутствии двух свидетелей о приверженности единобожию и о том, что Мухаммед является пророком.

Разница между исламскими направлениями возникает только при исполнении правосудия, особенно в гражданских и семейных делах. Каждый мусульманин свои проблемы решает у судьи конкретного направления и соответственно к этому направлению и приписывается. Поэтому-то в Сирии алавиты оформились, как самостоятельный толк, создав свою судебную систему, а в Турции, где в судах принималось только четыре суннитских мазхаба, а алавитского мазхаба не существовало – нет.

Тем самым турецкие алавиты остаются в тени, и мало кто вне Турции знает об их проблемах или конфликтах, в которые они вовлечены. При этом алавиты в Турции – обездоленные, часто деклассированные, безусловно, невключенные в истеблишмент люди. Кстати, и в Сирии меньше, чем пол-века назад алавиты были наиболее бесправной частью населения, ситуация изменилась только после прихода партии Баас к власти. Но не вечно же обездоленным оставаться обездоленными! И сирийский пример не может не обсуждаться турецкими алавитами…

Недовольство суннитов тем, что их доминирование в сирийском истеблишменте соразмеряется с присутствием в нем меньшинств, а также ухудшающимся в результате мирового экономического кризиса материальным положением, подогреваемое вливанием денег и оружия из-за границы, может со временем трансформироваться в вооруженное противостояние суннитов всем остальным религиозным группам – ту самую угрозу, которой всю свою достойную жизнь противостоял Президент-«лев» Хафез аль-Асад.

Критика Турцией сирийского режима – союзника Ирана в такой напряженный момент вызывает серьезные столкновения интересов между Анкарой и Тегераном. К тому же Иран и Турция открыли еще одно поле конфронтации, конкурируя за влияние на несветские палестинские организации.

После начала «Арабской весны» различия между взглядами двух стран на решение палестинского конфликта стали принципиальными. Иран, Сирия и Хезболла продолжают выступать за вооруженное сопротивление колонизации Палестины, а Турция предлагает открыть новую парадигму для палестинского примирения путем диалога.

В соответствии с ростом своей активности по решению палестинской проблемы Турция ищет в пост-мубараковском Египте нового союзника в противовес Ирану для оказания влияния на палестинские группировки. Во время стратегического диалога в Анкаре в прошлом месяце Турция и Египет говорили о наличии общих интересов в событиях в Палестине.

Сближению Турции и Египта может придать дополнительный импульс фактор Братьев-мусульман. С момента прихода к власти правительства Реджепа Тайипа Эрдогана в 2003 году турки оказывали поддержку панисламским идеям Братьев-мусульман, в том числе и египетских.

Для привлечения набожных бизнесменов была организована зонтичная организация Мусаид, которая оказывала Братству солидную финансовую поддержку. Братья-мусульмане, скорее всего, преуспеют на предстоящих парламентских выборах в Египте, что даст возможность Анкаре развивать особые отношения с Каиром.

Столкнувшись с серьезным вызовом своему влиянию в Леванте и Персидском заливе – морском плацдарме для возможного нападения на Исламскую республику – со стороны Турции и Саудовской Аравии, Иран должен предпринять и, видимо, предпринимает титанические усилия для защиты своих интересов и, прежде всего, своей безопасности.

Холодная война между Ираном и Саудовской Аравией в горячую не превратится, но обе страны в обозримом будущем будут использовать свои нефтяные богатства для расширения влияния своей идеологии на обширной территории, охватывающей Афганистан, Персидский залив и Левант. И, пожалуйста, не забывайте, что шиизм исторически был революционным направлением ислама, религией обездоленных, голодных и страждущих. Это ведь тоже важно…

Источник: http://zvezda.ru/geo/2011/07/07/iran_arab.htm

1
1152
0