Нужен ли кому-нибудь сильный Афганистан?

На модерации Отложенный Афганистан. Какое будущее ждёт эту территорию? Является ли построение сильного афганского государства как механизма организации практик человеческой жизни единственно верным способом решения задач по ликвидации тех угроз и вызовов, что сегодня «генерирует» это географическое пространство? Нужен ли России суверенный Афганистан? Нужен ли России предсказуемый, мирный, консолидированный, стабильный Афганистан? Нужен ли России Афганистан с сильной современной экономикой и демократическим политическим режимом? В какой степени такой Афганистан а) возможен и б) необходим в реалистичной системе координат?

Очевидно, что сама постановка перечисленных вопросов страдает известной мерой упрощения и в чём-то даже наивности. Некорректно спрашивать и вопрошать: «Какой Афганистан нужен России?», так как с формально-нормативной точки зрения обе страны представляют собой независимые суверенитеты (причём вполне наслаждающиеся этим статусом) и их отношения могут как-то регламентироваться только той системой международного права, что существует в настоящее время. С другой стороны, это не столько «вопросы ради самих вопросов», это – вопросы ради востребованных ответов. Попытаемся, хотя бы в первом приближении, ответить на некоторые из них и, таким образом, сформулировать те тезисы, что могли бы предопределять контуры российского проекта для этой центральноазиатской страны.

Международное внимание сосредотачивается на Афганистане. Президент США Барак Обама реализует свой план по увеличению воинского контингента. В Кандагар отправляются семнадцать тысяч военнослужащих. Численность американских войск в многострадальном Афганистане достигнет 55 тысяч человек, еще 30 тысяч – солдаты стран НАТО. Активизация риторики о возможном частичном политическом урегулировании путём договорённости с умеренной частью движения «Талибан» сочетается с призывами сражаться только до победного конца. При этом все вроде бы прекрасно понимают, что взять эту страну под полный иностранный контроль практически невозможно. Но все также понимают, что для Б. Обамы афганский успех необходим в качестве доказательства способности нынешней американской администрации обеспечить не только мир и спокойствие в самих Соединённых Штатах, но и глобальную безопасность.

Какие проблемы несёт нынешний Афганистан для России? – Первой угрозой выступает, без сомнения, комплекс опасностей всепроникающего международного терроризма. Сетевые, внетерриториальные структуры представляют собой усиливающиеся «точки» агрессии, повышающие нестабильность в постсоветских азиатских странах и, что вполне закономерно, готовые и способные «перетекать» в ряд регионов Российской Федерации. Второй является наркоугроза. Россия – в потребительском отношении ёмкий и относительно платёжеспособный рынок. С потенциалом устойчивого роста. При консервации нынешней ситуации никакого снижения объёмов импорта наркотиков из Афганистана ожидать, к сожалению, не приходится. Третьей проблемой выступает фактор регионально ориентированного развития военно-стратегической инфраструктуры североатлантического блока, который в массовом сознании россиян до сих пор позиционируется и воспринимается в качестве если не врага, то уж точно прямого геополитического оппонента. Тем более стремящегося рано или поздно принять в свои регулярно расширяющиеся ряды Украину, Грузию, а потом, возможно, и Азербайджан.

Какие «стартовые» позиции характеризуют конструктивную составляющую российской внешней политики на афганском направлении? – Прежде всего, декларируемое полное неучастие российских вооружённых сил в боевых действиях. Это, однако, не исключает варианта, при котором на той или иной стороне конфликта «играют» либо российские наёмники, либо частные фирмы, выступающие контрагентами и партнёрами как охранных агентств, так и собственно боевых подразделений. Данная госфункция давно приватизирована, хотя Россия по-прежнему предпочитает стыдливо «отводить глаза в сторону», вспоминая только об инструкторах и тренерах-теоретиках.

Без сомнений, сама тематика сопричастности в решении любой афганской проблемы немирными способами является весьма болезненной для нынешней России. Причём как для тех россиян, что прошли через десятилетнее пекло «никому ненужной» молотиловки, так и для представителей силовых структур, прежде всего ГРУ, СВР и ФСБ, для которых последствия «афганского синдрома» ощущаются до сих пор. Как никто иной они понимали, что реальное противостояние в Афганистане канализовалось во внешне скрытых конфликтах с теми, кто дирижировал стратегическими действиями моджахедов и поддерживал в организационно-финансовом плане зарождение и структурирование радикального фундаментализма.

В ситуации постсоветского транзита афганское десятилетие оказалось отмаркировано трагическими коннотациями, зачастую переходящими в устойчивый негатив. Ностальгии нет. Травма от «ненужного» присутствия за границами современного российского государства всё ещё чувствительна. Результат воздействия поражающих факторов огнестрельного оружия называется раной. И она болит.

Второе направление операционного компонента афганского измерения российской внешней политики заключается в фактическом препятствовании нормального функционирования логистической цепи поставок грузов и людей в воюющий регион. Выдворение американской военной базы в Манасе – лишь наглядная иллюстрация того, что Россия готова подталкивать своих партнёров по СНГ к оппонированию международной антитеррористической коалиции (см. «США на постсоветском пространстве. Базовая цена – не цена базы»). Мы ещё станем свидетелями показной демонстрации подобных примеров. Россия осознаёт, что присутствие в Центральной Азии американцев и европейцев как носителей антиавторитарных ценностей и норм может серьёзно изменять баланс политических сил, что в долгосрочной перспективе проявится через смену ценностной ориентации правящих элит.

Каким же видится «картинка» урегулирования? – Можно, высоко вероятно, выделить идеальный и реалистичный сюжеты. Но стоит ли, надеясь на идеальное, готовиться к реалистичному?

Идеальный вариант подразумевает, что «Талибан» усилиями стотысячного натовского контингента разгромлен, власть Кабула распространяется на всю страну, а межплеменные противоречия не нарушают поступательного развития молодой афганской демократии. Российские компании получают заказы и подряды, выполняя работы, финансирование которых осуществляется через международные финансовые институты, в которых после глобального финансово-экономического кризиса чудесным образом необычайно возросла роль России.

Вариант чуть более реалистичный – создание условий, при котором центральное афганское правительство находит баланс интересов с основными кланами и берёт на себя функцию по обеспечению общей стабильности. Для этого, как отмечает коллега Фёдор Лукьянов, во-первых, нужна эффективная подготовка афганских сил безопасности и превращение армии в боеспособную и консолидированную, а, во-вторых, требуется взаимопонимание с соседями Афганистана – Ираном и Пакистаном.

Как ни парадоксально, более вероятный союзник здесь именно Тегеран, непримиримый противник «Аль-Кайеды».

Вот только открытым остаётся вопрос об изменении структуры реального сектора экономики. И это – не частность, не деталь. Опиумные доходы перераспределяются через северо-западный Пакистан и так просто сломать отстроенную за четверть века инфраструктуру наркобизнеса не представляется возможным. Но необходимо также помнить, что этот бизнес важен не сам по себе, а лишь как достаточный фактор содействия по превращению движения «Талибан» в единственно законную политическую силу, представляющую весь афганский народ.

Порой складывается впечатление, что хоть для талибов, хоть для нынешнего центрального правительства единственной функциональной «компетенцией» является выторговывание периодически предоставляемой экономической помощи для компенсирования «выпадающих доходов», т.е. потери средств от непосевов опийного мака. Довольно трудно представить, что Россия выстроится в шеренгу стран-доноров, предоставляющих финансы в обмен за частичный отказ от наркоторговли. Тем более на карте трафика в Россию и Европу есть такие «точки» как Термез, Ош и Душанбе – ключевые узлы, обладающие своим собственным видением в вопросе пределов невмешивания российских властей в отстроенный региональный миропорядок.

В целом для реализации реалистичного сценария требуется столь редкое в политико-экономических раскладах стечение слишком многих благоприятных обстоятельств. Возможно ли избирательное сотрудничество с Ираном в условиях жёсткого противостояния с ним по другим вопросам? Какова реальная дееспособность современной афганской армии, которая практически никогда не существовала в ситуации неприсутствия иностранных сил на обсуждаемой территории? Так какой же стратегии должна придерживаться Россия?

Прежде всего, стоит признать, что ни США, ни Европа, ни Китай, ни Россия не желают возвращения талибов к власти. Для отношений России и Запада, в частности НАТО, Афганистан – едва ли не единственная реальная связующая нить. Когда стороны оказались на грани относительно неожиданного разрыва в результате пятидневной войны в Южной Осетии, было «заморожено» всё, кроме транзита грузов для коалиции в Афганистане. Когда стороны слишком по-разному «отметили» годовщину независимости Косова, и Москва, и Вашингтон, и Брюссель не уставали повторять, что в Афганистане совпадают интересы всех крупных внерегиональных игроков. И даже Ирана и Индии.

Не исключено, хотя и маловероятно, установление какого-то взаимодействия между ОДКБ и НАТО. Такой вариант был бы востребован, если Россия примет окончательное решение «легитимировать» свой евроазиатский альянс как равноправного партнёра североатлантического союза. Партнёра, но не противника.

При этом предельно важно осознавать, что едва ли «отдельно стоящая» афганская тема способна стать локомотивом сближения России и НАТО. Важно также «гасить» непрофессиональные «расчёты» сторонников «стратегических разменов»; скажем, содействие в Афганистане в обмен на нерасширение альянса или отказ от восточноевропейского сегмента ПРО. В системе координат, сформировавшейся именно к настоящему моменту времени, Вашингтон откровенно не понимает, о каких иных договорённостях кроме безоговорочной поддержки антитеррористической коалиции можно вообще говорить с Москвой. По убеждению Вашингтона, афганское умиротворение полностью соответствует интересам и собственно России, и России в «Большой Центральной Азии», поэтому «давать» ещё Москве что-то за сотрудничество и определённое соразвитие просто неправомерно.

Следует признать, что, несмотря на некоторые «текущее» инциденты, например, с «Манасом», США геостратегически закрепились в Центральной Азии. Дискурс многовекторности политики сформировал специфичный язык, которым постсоветские страны овладели практически в совершенстве. Этот дискурс «требует», чтобы центральноазиатский регион стал консолидировано выговаривать нечто следующее.

«Создание единого и сильного государства Афганистан требует межэтнического, межплеменного и межтерриториального мира и согласия в афганском обществе. Это невозможно без включения всех народов и политических сил, в том числе находящихся ныне в оппозиции, в переговорный процесс по поводу будущего Афганистана.»

Хотя бы исходя из исключительно конъюнктурных предпосылок, России не следует открыто противостоять данной риторике. Но и молчаливо поддерживая её, Москва будет вынуждена «плыть» в направлении обязательного обсуждения прикладных путей экономической модернизации Афганистана. Понятия «экономический успех» и «построение демократии», которые как будто были неразрывно связаны на протяжении многих десятилетий, для нынешней России отделились друг от друга. Последние годы Россия всячески пытался доказать, что экономический бум может не сопровождаться построением демократических институтов «универсального» типа. Теперь же, в условиях очевидного спада, вызванного глобальными кризисными явлениями, дело не ограничивается только экономической составляющей. Слабость внерегиональных акторов позволяет сопроводить экономическую агрессию России экспортом социально-политических моделей.

Экономически активное большинство в поствоенном Афганистане будет заинтересовано не столько в демократии, сколько в стабильности. Оно будет готово поддержать демократические преобразования лишь тогда, когда они приносят ему больше выгод, чем действующий авторитаризм. Формирующийся протосредний класс будет способен составлять социальную базу авторитаризма, видя в нём защиту от претензий со стороны любого радикального движения, выступающего за модернизационное перераспределение. На первом этапе это в любом случае будет тот или иной вариант государственного капитализма.

Перспективную проблему будет представлять внешнеполитическая многовекторность поствоенного Афганистана. Кабул чувствует и знает, что у России и США попросту различные горизонты. Америка – единственная страна, политика которой, причём не только внешняя, но и внутренняя, носит по-настоящему глобальный характер. Назвать её успешной – хотя бы в Центральной Азии – никак не получается, но именно такой «угол зрения» предусматривает специфическое поведение и постановку задач. Россия – держава, утратившая глобальную перспективу, но очень желающая её вернуть. Пока в форме «сферы привилегированных интересов». Это тоже предопределяет особенности поведения, но не создаёт благоприятную атмосферу для достижения практических договорённостей. Единственная тема, от которой Москве и Вашингтону не уйти, – это ответственность за стратегическую стабильность. А эта тема будет «открываться» только с оглядкой на отношения Афганистана с Пакистаном.