Равенство в скудости: у российского бизнеса опасно отбирать вкусную \"морковку\"

Равенство в скудости: у российского бизнеса опасно отбирать вкусную "морковку". Когда богатые начинают стремиться к равенству, результат редко оправдывает ожидания. Память об Эвите Перон жива в Аргентине до сих пор: как среди облагодетельствованных ею бедняков, так и среди ограбленных ею аристократов и олигархов. "Всех нищих не накормить, всех босых не обуть", - так говорил Сын Божий удивленным апостолам, пока Магдалина натирала Его ноги драгоценной миррой. Пути Господни неисповедимы. Не нам решать, кто сколько заслужил. И за какую идею стоит бороться: чтобы не было богатых или чтобы не было бедных? Отнять и поделить? Или найти и перепрятать?

С древнейших, допотопных времен всякое общество делилось на богатых и бедных, преуспевающих и отстающих, удачливых и невезучих, фаворитов и аутсайдеров. Деление это носило, как правило, естественный характер и было связано с закономерным и неизбежным человеческим неравенством. И столь же логически закономерным - и тоже, как правило, неизбежным - становилось зримое, наглядное выражение подобного неравенства: бедные прозябали в скудости, в то время как богатые окружали себя неслыханной роскошью и причудливыми излишествами, вычурность и претенциозность которых зависели от развитости воображения и эстетических вкусов той или иной исторической эпохи. Дворцы и замки, золото и бриллианты, комфортабельные средства передвижения (от золоченых карет средневековья до современных "эксклюзивных авто"), игорные и публичные дома и притоны - все это испокон века содержалось к услугам "сильных мира сего" и от античной древности до наших дней находилось в исключительном распоряжении "власть предержащих".

Однако столь же неизменно - всякий раз, от эпохи к эпохе - в среде обездоленных аутсайдеров возникали (и втихую, подспудно, зрели и нарастали!) уравнительные, экспроприаторские настроения: рождалась и развивалась идеология реванша. Временами - в разные исторические эпохи - эта идеология отливалась в конкретную политическую практику; тогда совершались революции и государственные перевороты и принимались специальные "законы против роскоши": юридические акты и документы, призванные уничтожить, искоренить всякое неравенство - добиться, чтобы все без исключения жили "вровень и одинаково".

Парадоксы эгалитаризма

Эгалитаризм (от фр. эгалитэ, что означает "равенство") есть идеология и практика морального, культурного и политико-юридического неприятия и порицания имущественного, статусного и всякого прочего общественного неравенства, а также всех возможных атрибутов и признаков подобного неравенства: прежде всего, богатства, роскоши и праздного образа жизни зажиточных и привилегированных сословий. В теоретическое основание эгалитаризма всегда ложились, как правило, внешне вполне благопристойные - и даже благородные - мотивы и устремления: приверженность справедливости, скромности, кротости... Настораживает, однако, то обстоятельство, что всякий раз - во все известные исторические периоды - приверженцами эгалитарных установок брались на вооружение приблизительно одни и те же средства достижения вожделенных им идеалов: беспринципная демагогия, откровенное насилие и террор.

И в то же время сквозь завесу благородных устремлений просвечивало, как правило, одно и то же - переполняющее душу весьма неприглядное чувство: зависть, зависть и еще раз зависть! К тому же практически всегда основополагающей целью всякой эгалитаристской политики (в тех случаях, когда дело доходило до ее практического воплощения) становились не столько помощь обездоленным и поддержание нуждающихся, сколько вычурно-изощренные стратегии противодействия преуспевающим и богатым: либо - в критическом пределе - полное и безусловное искоренение всякой роскоши и праздности, либо - как минимум - их максимальное законодательное ограничение.

Совершенно очевидно также, что эгалитаристская тематика имеет отнюдь не только лишь историческое, но и вполне практическое политическое значение. В последнее время призывы к законодательному ограничению "роскошного образа жизни" звучат с разных флангов актуальной российской политики: как с леворадикального - в лице КПРФ, "Трудовой России" и лимоновцев, так и с крайне правого - в лице ЛДПР и всевозможных националистических группировок. Вызревают аналогичные настроения и в среде центристских сообществ. Как в доминирующей ныне "Единой России", так и в недавно созданной "Справедливой России", все чаще звучат мнения относительно допустимости и потенциальной полезности введения специальных законов "против богатых". Однако, как это часто у нас случается, остается не вполне проясненным вопрос об экономической адекватности и целесообразности подобной суровой практики.

Равенство в скудости: во имя Бога!

Первым среди наиболее видных исторических деятелей, начавших практиковать стратегию борьбы против роскоши, был средневековый католический монах итальянец Джироламо Савонарола. С юных лет в Савонароле в исключительно острой форме проявлялось врожденное аскетическое чувство. Он ненавидел не только богатство и роскошь как таковые, но и всякое иное подобие достатка и материального благосостояния. Будучи истово верующим человеком (а в сущности, строго говоря, религиозным фанатиком!), Савонарола всю христианскую добродетель сводил к одному лишь исключительному качеству: к бедности, аскетизму и самоуничижению. Христианство было для него религией страдания и нищеты.

На этом экстраординарном основании Савонарола выстроил собственную оригинальную политическую идеологию. Будучи странствующим монахом-проповедником, он страстно обличал распутство и корыстолюбие современной ему итальянской аристократии, а также алчность и порочность собственного духовного начальства: римско-католической папской курии. Наиболее жесткой критике со стороны нищенствующего обличителя подверглись ключевые фигуры итальянской политики того времени: правитель Флоренции владетельный герцог Лоренцо Медичи, прозванный за влечение к роскоши и помпезности "Лоренцо Великолепным", и римский папа Александр VI - один из самых распущенных и морально-неуравновешенных властителей Ватикана.

В то же самое время, риторическое буйство и религиозно-уравнительный фанатизм и аскетизм Савонаролы снискали ему любовь и уважение со стороны обездоленного итальянского плебса. Несмотря на противодействие римской и флорентийской духовной и светской знати, Савонарола, усилиями сочувствующего ему низового аскетического духовенства в 1492 году (в возрасте 40 лет) сделался настоятелем монастыря Святого Марка во Флоренции. С этого момента начался стремительный взлет его блестящей, хотя и кратковременной, политической карьеры.

В 1494 году, спустя лишь пару лет после своего назначения монастырским аббатом, Савонарола становится неформальным духовным вождем флорентийской черни, и, воспользовавшись моментом естественной смерти герцога Лоренцо Великолепного, поднимает в городе мятеж, в результате которого Флоренция делается республикой, а сам Савонарола - ее духовно-политическим диктатором. Диктатура Савонаролы продолжалась четыре года - с 1494 по 1498. Это была одна из самых ярких, странных и страшных страниц во всей итальянской истории. В теократической (религиозно-политической) Флорентийской республике, возглавляемой нищенствующим монахом-аскетом, насильственными методами насаждались равенство, простота жизненного уклада, неукоснительная чистота нравов, а также такие специфически трактуемые категориальные субстанции, как "праведность" и "духовность". Утверждение аскетических правил жизни сопровождалось репрессиями против инакомыслящих и недовольных.

Впрочем, у созданного усилиями Савонаролы политического образования оказалась одна существенная слабость: практически полное отсутствие регулярных военных сил. За религиозными молитвами и уравнительно-террористическими мероприятиями забыли о главном - о безопасности и обороноспособности. Когда в 1498 году итальянские аристократы вернулись во Флоренцию во главе немалого наемного войска, республику оказалось некому защищать. Разрозненные отряды фанатичных монахов и городской бедноты сумели оказать лишь очень слабое, несущественное сопротивление. В итоге диктатура Савонаролы была низвергнута, а сам он по приговору инквизиции сожжен на костре как еретик.

Равенство в скудости: именем Революции!

Спустя три века после Савонаролы идеалы "равенства в скудости" вновь озарили европейский континент пламенем революционного пожара. Французские якобинцы во главе с двумя "неподкупными вождями" - Максимилианом Робеспьером и Луи-Антуаном Сен-Жюстом, - придя к власти в Париже в 1793 году, принялись усердно издавать революционные декреты: против роскоши, против праздности, против дворянского и монастырского землевладения, против имущественных излишков.

И если Савонарола в XV веке искоренял роскошный образ жизни в Италии, действуя именем Господа Бога, то якобинцы XVIII века делали то же самое во Франции, выступая от имени Революции!

И вновь, как и в средневековой Флоренции, наиболее действенным средством вразумления праздных бездельников и распутных дармоедов был признан террор. Лучшим орудием против роскоши провозглашалась гильотина... За то время (год с небольшим), сколько продержалась во Франции якобинская диктатура, были обезглавлены несколько десятков тысяч "государственных преступников" из числа аристократов, духовенства и зажиточных элементов низшего сословия.

Поистине изумляет схожесть морально-психологических характеристик Савонаролы - средневекового католического монаха-аскета - с ментальными портретами Робеспьера и Сен-Жюста, людей эпохи Просвещения, давно разуверившихся в Господе и взявших на вооружение идеалы рационального Разума. Все трое, безусловно, были врожденными аскетами; все трое как огня чурались эротической интимности, не оставили после себя потомства, а возможно даже, что и смерть-то приняли, пребывая в той же физиологической непорочности, что и в момент рождения. Не нужно быть Фрейдом, Фроммом, Райхом или каким-либо другим знаменитым психоаналитиком, чтобы проследить очевидную, в глаза бросающуюся зависимость между личной психологической ущербностью и зажатостью, личными моральными и ментальными комплексами и не ведающей каких-либо преград страстью к насаждению нищенского равенства и экспроприаторски трактуемой справедливости.

Якобинцев постигла столь же трагическая неудача, что и флорентийского монаха-диктатора. В 1794 году их власть во Франции была низложена, а их руководители - Робеспьер, Сен-Жюст и некоторые прочие - гильотинированы. Австрийский писатель Стефан Цвейг весьма выразительно описал картину нравов, воцарившуюся в Париже и по всей Франции после падения якобинской диктатуры: "В стране появился новый хозяин, возникает новая власть... Эта новая власть - деньги. Едва положили Робеспьера и его приверженцев на твердые доски плахи, как воскресли всемогущие деньги и снова вокруг них тысячи прислужников и холопов. Экипажи, запряженные холеными лошадьми в новой упряжи, снова катятся по улицам, и в них сидят полуобнаженные, как греческие богини, очаровательные женщины в тафте и муслине. По Булонскому лесу катается верхом "золотая молодежь": в туго облегающих ноги белых нанковых штанах и желтых, коричневых, красных фраках. В украшенных кольцами руках они держат элегантные хлысты с золотыми набалдашниками, которые охотно пускают в ход против бывших террористов; парфюмерные и ювелирные магазины торгуют вовсю; внезапно возникает пятьсот, шестьсот, тысячи танцевальных зал и кафе, повсюду строят виллы, приобретают дома, посещают театры, спекулируют, держат пари, покупают, продают и за плотными камчатными занавесями Пале-Рояля спускают тысячи. Деньги снова у власти, самодержавные, наглые и отважные.

Но где же они, эти деньги, были во Франции между 1791 и 1795 годами? Они продолжали существовать, но были спрятаны. Так же, как это было в Германии и Австрии в период страха перед коммунизмом в 1919 году, богачи внезапно прикинулись мертвыми и, надев поношенное платье, жаловались на свою бедность, ибо тот, кто в эпоху Робеспьера окружал себя малейшей роскошью, даже тот, кто лишь приближался к ней, слыл за "злонамеренного богача", считался подозрительным; прослыть богатым было опасно. Теперь же опять силен только тот, кто богат..." И так в истории случалось неоднократно: страсть к богатству, комфорту и роскоши неумолимо одерживала верх над аскетическим фанатизмом и революционным энтузиазмом.

Равенство в скудости: во славу России!

Уравнительные и экспроприаторские настроения в современной российской политике звучат и проявляются, вероятно, в ничуть не меньшей степени, чем в итальянской политике позднего средневековья или во французской политике времен якобинской диктатуры. Русский эгалитаризм имеет слишком древнюю традицию, чтобы без боя сдавать свои позиции даже перед лицом постиндустриальной реальности.

Более того, явно чрезмерное имущественное расслоение, постигшее российское общество в период экономических преобразований 1990-х годов, добавило немало дров в топку уравнительной идеологии. В результате сегодняшняя общественная реальность такова, что для всякого начинающего политического лидера самым простым способом добиться известности и снискать симпатии массового избирателя является максимально энергичная эксплуатация экспроприаторской риторики и демагогии. Не приходится также сомневаться, что морально-политические установки подобного рода будут в полной мере задействованы в ведущих электоральных технологиях 2007-2008 годов. К чему же сводится актуальная эгалитаристская пропаганда и какие контраргументы могли бы противопоставить ей ее противники?

Равенство в скудости "во славу России!" обосновывается, как правило, довольно простыми, не слишком взыскательными, но от этого не менее действенными, риторическими лозунгами и призывами: "Долой олигархов!", "Крупный бизнес грабит Россию!", "Коммерсанты, все без исключения, - сплошь воры, преступники, бандиты, стяжатели!", "Капиталисты Родину продали, а то, что выручили, пропили!", "Бизнесмены тратят деньги на яхты, круизы и рестораны, транжирят их на азартные игры в казино и на голозадых девок в саунах!", "Сжечь Рублевку!" и т.д. В более трезвом, практическом выражении предлагается либо взяться за искоренение роскошного образа жизни в России в максимально полном масштабе, либо, как минимум, принять решительные законодательные меры к его существенному ограничению.

Признавая относительную справедливость многих аспектов обличительной пропаганды, нельзя не заметить, однако, что практически вся она построена исключительно на эмоциях, а ее адепты редко утруждают себя рассуждениями относительно экономической адекватности выдвигаемых ими рекомендаций. Происхождение колоссальных денежных капиталов, возникших в России - как теперь стало принятым говорить - "в эпоху смутных 90-х", было связано с исключительными ментально-нравственными и культурными особенностями того периода времени. В этих особенностях проявили себя некоторые специфические черты русского делового характера, уходящие своими корнями в гораздо более глубокие слои национальной истории и культуры. И, пожалуй, самой существенной такой чертой стало чувство азарта (зачастую шального, дурманящего, нездорового!), двигавшее вперед подавляющее большинство коммерческих замыслов и финансовых проектов того драматично-конфликтного времени.

Русский бизнес возник - и стремительно, динамично развивался, - следуя, в определяющей мере, законам и правилам увлекательной азартной игры, а вовсе не сухим и расчетливым схемам экономических моделей и бизнес-планов. Аналогичные характеристики деловой жизни и экономики сохраняют свою актуальность и по сегодняшний день.

Для того чтобы игра оставалась азартной и велась решительно и динамично, на кону необходимо держать солидный приз. В противном случае грозят возникнуть нежелательные риски: динамика развития ослабнет, рост застопорится, проявятся и начнут возрастать регрессивные поползновения. Отрицательные последствия скажутся не только на жизни делового сословия, но и на благосостоянии всего общества в целом. Собственно говоря, шанс приобщиться к комфортабельной жизни во всем ее сладостном, гламурном блеске и есть тот самый "респектабельный приз", который с начала 90-х годов и вплоть до сегодняшнего дня выступает в качестве основополагающего мотива деловой активности всех энергичных, предприимчивых и целеустремленных русских людей. Лишать их подобной мотивации означало бы "играть на проигрыш" в масштабе национальной экономики: стимулировать отток финансовых капиталов и интеллектуальных ресурсов куда-нибудь за рубеж - в те страны и регионы мира, где уравнительно-экспроприаторские тенденции традиционно слабы и минимально выражены.

Кроме того, это значило бы также ублажать и поощрять к активным действиям весь многообразный спектр "деструктивных сил" - коммунистов, левых радикалов, крайних националистов. Представляется, таким образом, очевидным, что проблема справедливого имущественного распределения в рамках современной постиндустриальной экономики должна решаться отнюдь не методами "экспроприации", а скорее напротив: в русле конструктивного накопительного развития, роста корпоративной капитализации и общего увеличения размеров национального достояния.