Наш лозунг "лишь бы не было войны", их — "можем повторить"

На фоне продолжающейся войны на Донбассе, бойни в Сирии, неожиданно ворвавшейся в информационное пространство после гибели российских журналистов в ЦАР темы «инструкторов» в Африке годовщина российско-грузинской войны воспринимается вполне буднично. Это десять лет назад война воспринималась как катастрофа, как переход России в какое-то новое состояние, крест на надеждах, что «при Медведеве» может быть иначе, чем при Путине.

Сегодня для России война — мать родна. Даже годовщины окончания войны c нацистской Германией, унесшей жизни десятков миллионов людей, теперь отмечаются как какой-то изуверский карнавал под лозунгом «можем повторить». Победобесие — жесткое и точное слово, отражающее уровень нравственного разложения российского государства и общества.

Для тех, кто вырос в послевоенные десятилетия, эта деградация, это неуклонное превращение вроде бы нормальных на первый взгляд людей в извергов выглядит странно. Наши дедушки с бабушками и родители были травмированы войной. Они знали, как это страшно — настоящая смерть, бомбежки, голод, калеки на улицах. Они понимали, что война — это не праздник, а кровь и грязь. Вот почему так пугает появление поколений внуков и правнуков, которые воспринимают войну как праздник или просто единственный понятный выход из привычной российской безысходности.

Мы — дети лозунга «лишь бы не было войны». Мы помним, что именно этот лозунг эксплуатировала власть, когда призывала советских людей смириться с происходящим в стране. Именно этим лозунгом объясняли Венгрию, Чехословакию, даже Афганистан. Мы должны быть наготове, чтобы «они» на нас не напали, чтобы у нас не было войны.

«Можем повторить» — это уже про Грузию, а потом и про Украину. Никто в России никогда не поверит всерьез, что на эти страны нужно было нападать, чтобы предотвратить войну. Сама история о «принуждении Грузии к миру» выглядит нелепо, потому что боевые действия велись именно на грузинской земле — и нигде более.

Как, впрочем, и истории об угрожавших жителям Крыма «бандеровцах» или «восстании шахтеров» на Донбассе. Ужаленные победобесием прекрасно понимают — никто не собирался нападать на Россию, никто ей не угрожал. Это Россия сама напала — потому что так захотелось ее выжившим из ума правителям. А что плохого? Можем повторить.

Возможно, эта радость войны пугает именно нас — еще понимающих ужас уничтожения. Но если перенестись назад не в 1945 год, а в 1941-й, то мы увидим, что те же самые люди, кто все послевоенные десятилетия боялся войны и готов был вытерпеть все, чтобы она не повторилась, до начала военных действий на территории СССР относился к угрозе совсем иначе. И армия у нас была самая сильная, и танки наши быстры. Нападение Советского Союза на Финляндию, оккупация балтийских стран, советские «инструкторы» в Испании — все это воспринималось с романтическим энтузиазмом. А потом она пришла — не газетная, настоящая. Без романтики.

Люди, которые перестают ощущать опасность войны, которые радуются чужому горю ради подтверждения собственной силы и величия, напоминают мне безумцев, уверовавших, что пожар, который они разожгли в лесу, не затронет их собственного деревянного дома. Потеря чувства страха перед войной — это потеря рефлекса самосохранения, И это именно то, что произошло десять лет назад.

Потому что происходившее в Чечне еще можно было — пусть даже обманывая себя — списывать на внутренний конфликт или борьбу с террором. Нападение на Грузию было уже просто войной — тем более что Кремль не стал ограничивать себя хотя бы территорией контролируемых им грузинских автономий и не скрывал готовности к оккупации соседней страны. Это должно было бы вызвать если не сопротивление, то хотя бы оторопь, страх, отторжение — чувства, которые еще вызывала война в Афганистане.

Но десять лет тому назад оказалось, что эти естественные чувства больше не определяют мироощущения большинства россиян. Путь к большой войне был открыт.