Коммунистическая пропаганда во время войны: манера и стиль

Русский народ, оказавшийся после семнадцатого года в большевистско-коммунистической кабале, в полной мере перенес на себе все  "прелести"   этой инородной и жуткой интернационал-марксистской системы. Но помимо террора, репрессий и геноцида, на его голову десятилетиями лились потоки лжи, фальши и подмены понятий, низвергаемой огромной и безостановочно работающей советской пропагандистской машиной. Особенно наглядно и "ярко"  эта пропаганда лжи и обмана  проявилась в период  германо-советской войны.

Начавшаяся в сентябре 1941 г. немецким Вермахтом блокада  Ленинграда представлялась коммунистической пропагандой, как одно из "самых ужасных злодеяний немецко-фашистских захватчиков", как "методичное убийство мирных жителей города".   Как  писал Эренбург 8 октября 1941 г.,"Ленинград был блокирован Берлином, городом "вульгарности, казарм и пивных", самым "ужасным" образом изо всех."

Перед лицом того жесткого факта, что осада, обстрел и блокада укрепленного и защищаемого города и крепости всегда принадлежали к повседневным методам ведения войны и вполне соответствовали   военному праву, все эти пассажи выглядят  явно лицимерными.  Советские войска также без всяких колебаний использовали методы осады окруженных ими городов противника (как, например, Кёнигсберг [ныне Калининград], Бреслау [ныне Вроцлав] и Берлин в 1945 г. всеми имевшимися в распоряжении огневыми средствами. А бывший защитник Ленинграда, маршал  Жуков, в 1945 г. считал честью для себя, что с 21 апреля до 2 мая обстрелял обороняемый Берлин не менее чем 1800000 тяжелых артиллерийских снарядов. 

Шла война, блокада являлась военной мерой, допускаемой международным правом, и, как вспоминал Юрий Иванов, писатель и председатель Калининградского отделения Российского фонда культуры: "Когда я голодал в Ленинграде и ел крысиное мясо, жирному функционеру Жданову и его окружению, день ото дня доставляли в город самолетом его шницели".[11] Заметное отличие наблюдается и в отношении к жертвам этих блокад. Ведь о жертвах Ленинграда написаны книги, торжественно возлагаются венки и проводятся памятные торжества, а жертвы Кёнигсбергской блокады, в большинстве своем старики, женщины и дети, зарыты и забыты. При этом, согласно тщательным исследованиям кёнигсбергских профессоров медицины Шуберта и Штарлингера, из 120000 гражданских лиц, попавших в руки Советов в апреле 1945 г., от голода или эпидемий умерли 90000[12] - не во время блокады, а после завершения боевых действий и вообще войны.

Впрочем, советская пропаганда, выдающая за преступное деяние уже блокаду и обстрел города Ленинграда, совершенно умалчивает, что коммунисты и в других случаях никогда не обращал ни малейшего внимания на гражданское население, если только это служило их политическим или военным целям. Так, нападение на Финляндию в 1939 г. началось с того, что советские боевые части 30 ноября подвергли неожиданной бомбардировке жилые кварталы городов Хельсинки, Ханко, Котка, Лахти и Выборг, чтобы тотчас поразить неподготовленное гражданское население в его моральную сердцевину и сломить всякую волю к сопротивлению.[13] "Лишь во вторую очередь", гласил финский доклад от 13 февраля 1940 г., целью советских самолетов стали "индустриальные центры (промышленность Кюми и Вуоксы) и транспортные узлы (Антреа, Коувола)". 

Ответственность за "преступление" блокады и обстрела города Ленинграда  возлагалась на немцев, хотя в советской военной пропаганде, не переводя дыхания, всегда назывались и финны, а согласно сообщениям Совинформбюро, финские офицеры даже являлись "главными зачинщиками этих артобстрелов". "Теперь Ленинград обстреливают финны", - писал, например, 27 января 1944 г. в одной из своих статей Тихонов, так и осыпавший финнов ругательствами: "вероломные убийцы", "гнусные пасынки природы", "помешанные", "сумасшедшие твари".[15] Согласно Тихонову, финны ликовали перед лицом страданий Ленинграда во время голодной блокады, они хотели "стереть Ленинград с лица земли". Поскольку им это не удалось, они, мол, обратились к оккупированной ими части Карельского перешейка, где устроили такие бесчинства в отношении мирного   населения, которые "по своей низости, своей жестокости и своему террору" затмили "даже самых жестоких садистов".

Однако коммунистическая пропаганда, которая с самого начала войны обвиняла немцев и их союзников в совершении неслыханных зверств, на первых порах все же попадала в несколько затруднительное положение, когда нужно было приводить действительно убедительные примеры. И уже Львовское дело проясняет, что было не так просто обвинять противника в совершении зверств, поскольку массовые убийства были "привычными" явлениями  в Советском Союзе еще до начала войны.

Коммунистическая система не допускала, чтобы политзаключенные попадали в руки войск стран Оси. 30 июня 1941 г. во Львовских тюрьмах (например, в тюрьмах Бригидки, Замарстынов и в тюрьме НКВД) коммунистами были расстреляны 4000 украинских и польских политзаключенных и прочих гражданских лиц всякого возраста и пола, а также ряд немецких военнопленных, частично после страшных пыток.[17] Эти случаи были использованы оперативной группой С охранной полиции в качестве повода, чтобы теперь со своей стороны, в виде так называемого "возмездия", расстрелять до 17 июля во Львове и окрестностях 7000 непричастных к этим событиям жителей еврейского происхождения. Тем не менее, именно Советы оставили во Львове 4000  изувеченных трупов убитых гражданских лиц.

Информация немецкой печати о коммунистических  зверствах во Львове нашла подтверждение в польских сообщениях, которые неофициальными путями попали в Великобританию и не были подвергнуты сомнению также в официальных кругах Лондона. Советская пропаганда была сразу же мобилизована, чтобы затушевать разоблачительный случай и возложить теперь ответственность за резню на немцев. Львов явился попросту прецедентом для пропагандистской тактики коммунистов:  умалчивать о собственных зверствах, принципиально приписывая их немецкой стороне.

Советские власти перешли к тому, чтобы подготавливать так называемых "свидетелей" - испытанный метод, ведь после опыта "Большой чистки" 30-х годов НКВД был в состоянии добиться от любого свидетеля любого показания о любом преступлении. На основе таких фальсификаций советское информационное агентство ТАСС 8 августа 1941 г.[19] распространило сообщение, тотчас подхваченное американским агентством "Ассошиэйтэд Пресс", что немецкие "штурмовые группы" убили во Львове 40000 человек.[20] Такие свидетельства представлялись как "неопровержимые" и как доказательство того, что "фантастические измышления гитлеровской пропаганды о так называемых большевистских преступлениях во Львове являются лишь неуклюжей попыткой затушевать беспрецедентные зверства и жестокости, совершенные в отношении львовского населения самими немецкими бандитами". 

Итак, виновниками могли считаться только немцы, о советском массовом убийстве, имевшем место до этого, не было и речи. Во Львове жертвами акций оперативной группы "С" стали 7000 человек. Теперь эта цифра была повышена до 700000, в 100 раз, и чтобы подчеркнуть ее достоверность, утверждалось следующее: "Гитлеровские убийцы применили во Львове, чтобы скрыть свои преступления, тот же метод, который они использовали, когда убили польских офицеров в Катынском лесу. О том, чего стоит эти заявления, видно уже по утверждению, которое было представлено в Нюрнберге и в устной форме, что дети еврейских жителей Львова "обычно" выдавались отрядам Гитлерюгенда (как известно, существовавшим лишь на территории Рейха и к тому же не вооруженным) для использования в качестве живых мишеней,[23] или, например, по утверждению, что каждую неделю 1000 беглых французских военнопленных, отказывавшихся работать на немцев (что, согласно Женевской конвенции, они и должны были делать), доставляли в концлагерь под Львовом, где их совместно с советскими, британскими, американскими военнопленными и итальянскими интернированными военнослужащими мучили и расстреливали.

Во Львове коммунисты были впервые вынуждены спешно затушевывать собственные злодеяния. Затем Львов послужил им в качестве алиби, когда немцы в феврале 1943 г. обнаружили массовые захоронения польских офицеров в лесу Козьи Горы под Катынью, западнее Смоленска, где, помимо офицерских захоронений, были погребены и останки 50000 советских граждан - жертв НКВД. И когда вскоре, в мае 1943 г., были обнаружены и массовые захоронения коммунистического террора в Виннице, то пришлось вновь обратиться к Катыни, чтобы отрицать случившееся в Виннице. 

Ключевые слова, выдвинутые Молотовым в его ноте от 29 апреля 1943 г. и повторенные в тысячах вариаций советской пропагандой, что сами немецкие "фашисты" жестоко убили польских офицеров, сохранили силу в качестве официального объяснения Советского Союза и тогда, когда ход расстрела был давно расследован после войны комиссией Конгресса США и подробно описан во многих международных публикациях. 

Через несколько недель после обнаружения массовых захоронений Катыни, в мае 1943 г., немцы наткнулись под Винницей на другие массовые захоронения, в которых были погребены около 10000 украинских жертв НКВД.

Привлеченная немецкой стороной Международная комиссия судебных медиков из 11 европейских государств (Бельгия, Болгария, Венгрия, Италия, Нидерланды, Румыния, Словакия, Финляндия, Франция, Хорватия и Швеция) так же, как комиссия немецких экспертов по судебной медицине и криминалистике, созданная независимо от этого, после тщательного расследования пришла к единодушному выводу, что убийства были совершены между 1936 и 1938 гг. выстрелами в затылок, в типичной манере НКВД.[36] После войны это заключение подтвердила в полном объеме подкомиссия американского Конгресса под председательством члена Палаты представителей Чарльза Керстена, который представил свои результаты Конгрессу 31 декабря 1954 г. После того, как 9 августа 1943 г. немцы опубликовали протокол медицинского расследования, советское руководство, во всяком случае, начало проявлять активность. Был привлечен пропагандистский аппарат, чтобы любой ценой поколебать доверие к медицинским авторитетам из Германии и других стран. Так, их стали обзывать "бандой гестаповских агентов" и "подкупленных провокаторов". 19 августа 1943 г. Совинформбюро распространило под примечательным названием "Катынь № 2" заявление, согласно которому "немецкие палачи", "головорезы", "кровожадные изверги", "гитлеровские негодяи", "гитлеровские людоеды", "фашистские волки", "убийцы", "бандиты", "мошенники" и "мародеры", как и в Катынском деле, обвинялись в том, что сами совершили преступление в Виннице, а теперь пытаются приписать "советскому народу свои собственные немецкие преступления".[37]

За словесными оскорблениями и всей пропагандистской шумихой слишком ясно просматривалась растерянность Советов, вновь разоблаченных в массовом убийстве перед мировой общественностью. Правда, Винница впредь обходилась по возможности молчанием, однако режим был встревожен и пытался теперь перехватить инициативу и опередить противника. 19 апреля 1943 г., через несколько дней после объявления немцами об обнаружении массовых захоронений Катыни, Президиум Верховного Совета СССР, как упоминалось, издал Указ "О мерах по наказанию немецко-фашистских преступников..."  Этот указ был теперь использован, чтобы инсценировать показательный процесс в Харькове, первый "процесс над военными преступниками" вообще. В Харькове НКВД совершил неслыханные зверства. Только в 1937-41 гг. здесь областным управлением НКВД во главе с Райхманом и Зеленым были ликвидированы и погребены, в частности, в лесу, в "плановом квадрате 6" "тысячи и тысячи" людей, а весной 1940 г. - также 3891 польский офицер. А когда советские войска весной 1943 г. ненадолго захватили Харьков назад, то пограничные части НКВД, согласно тщательным немецким расследованиям, расстреляли здесь за несколько недель, как упоминалось, не менее 4000 человек, почти 4% оставшегося населения, "включая и девушек, вступивших в связь с немецкими солдатами", по обвинению в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями. Но Харьков явился столь подходящим местом в качестве арены для организованного там с 15 по 18 декабря 1943 г. процесса над военными преступниками именно по той причине, что это был не только центр советских массовых расстрелов на Украине, но что зимой 1941/42 гг. здесь совершала массовые убийства тысяч еврейских жителей и немецкая оперативная группа "С" охранной полиции и СД, а именно оперативная команда 4а во главе со штандартенфюрером СС Блобелем.[38]

Советская тактика повторилась затем в Киевском деле, она повторилась и в Минском деле. Ведь и здесь использовался метод перекрытия советских зверств немецкими зверствами. Вблизи Киева, в Дарницком лесу и под Быковней, в 30-х годах были погребены 200000-300000 человеческих тел,[40] лишь малая часть жертв коммунизма на Украине, точное число которых, возможно, не удастся установить уже никогда. Ведь только на Западной Украине, то есть в Восточной Польше, согласно оценкам некоторых историков, в 1939-41 гг. был ликвидирован миллион человек - данные, которые в этом случае, возможно, все же завышены. Во всяком случае, жертвами голода, умышленно организованного в 30-х годах Сталиным и его пособниками, стали 7-8 миллионов сельских жителей Украины.

На этом фоне следует рассматривать тот факт, что Киев в то же время стал и символом злодеяний оперативных групп охранной полиции и СД с немецкой стороны. Ведь коммунисты при отступлении, подготовила в Киеве взрывы и поджоги, которые после занятия города вызвали значительные потери, в т. ч. среди украинского населения, и сильные материальные разрушения. В качестве возмездия за эти  события зондеркоманда 4а оперативной группы С расстреляла 29 и 30 сентября 1941 г. 33771 непричастного еврейского жителя.

Сообщение комиссии Хрущева, к которой принадлежали ведущие партийные, государственные и хозяйственные деятели, заслуживает внимания потому, что в нем, помимо Бабьего Яра, Сырца и некоторых менее известных мест, называется и Дарница, где немцы, как утверждалось теперь, также убили "более 68000 советских военнопленных и гражданских жителей". Тем самым общее число жертв немецких оккупационных властей в Киеве, о котором утверждает специальная комиссия Хрущева - 195000, оказывается близким к общему числу жертв НКВД - 200000-300000, которые, как полагают, погребены в массовых захоронениях в Дарницком лесу, а также под Быковней и Белгородкой. Эта цифра стала затем и центральным пунктом сообщения "Чрезвычайной государственной комиссии" по Киеву от 9 марта 1944 г. И поскольку это сообщение, как и сообщение о расследовании Катынского дела, на основании статьи 21 Лондонского устава было признано Международным военным трибуналом в качестве советского доказательного материала (документ СССР-9), то советский обвинитель, старший советник юстиции Смирнов мог утверждать 14 февраля 1946 г. в Нюрнберге:[50] "Из доклада Чрезвычайной государственной комиссии по городу Киеву, который будет представлен трибуналу позже, видно, что в Бабьем Яру в ходе этой ужасной так называемой акции были расстреляны не 52000, а 100000 человек", а 18 февраля было сказано: "Более 195000 советских граждан были замучены, расстреляны и умерщвлены..."  Доказательства не были приведены, советский обвинитель, как и в Катынском деле, просто сослался на мнимые показания свидетелей, представленных НКВД.

Советские власти использовали благоприятную конъюнктуру, чтобы в конечном итоге воздвигнуть на полигоне НКВД под Быковней (КОУ НКВД), где - как и под Дарницей и Белгородкой близ Киева - находились обширные массовые захоронения  коммунистического периода, монумент в память, якобы, погребенных здесь жертв "фашистских захватчиков 1941-1943 гг.", которые, как писала одна киевская газета еще в 1971 г., были "зверски замучены". Однако уже в марте 1989 г. вводящая в заблуждение надпись была вновь удалена под растущим нажимом общественности. Ведь к этому времени, 17 марта 1989 г., советское информационное агентство ТАСС сообщило, что, по данным "государственной комиссии" (уже четвертой в своем роде), в Быковне и Дарницком лесу обнаружены массовые захоронения с останками 200000-300000 так называемых "врагов народа". Одновременно орган Союза советских писателей "Литературная газета" счел уместным отметить в апреле 1989 г., что не "немцы", а советские карательные органы совершили эти массовые убийства. Жуткие подробности о массовых убийствах НКВД, продолжавшихся с 1937 г. до самой оккупации города немецкими войсками в сентябре 1941 г., сообщил Царынник в статье "Киевские поля смерти", которая была опубликована в 1990 г. в октябрьском номере журнала "Комментарии", издаваемого Американским еврейским комитетом в Нью-Йорке.[52]

Последним местом на территории Советского Союза, где массовые убийства НКВД пытались спрятать за таковыми оперативных групп, стал Минск. Ведь в столице Белорусской ССР, как и в Киеве, в 1937-41 гг. происходили убийства в чудовищных масштабах. Часть своих жертв Минское оперативное управление НКВД предпочитало погребать на территории возле близлежащего населенного пункта Куропаты, где в 1988 г. были обнаружены обширные могильные поля. Предполагается, что здесь, в массовых захоронениях Куропат, погребены около 102000 из оцениваемого в 270000 общего числа жертв НКВД в Минске и окрестностях.[56] Даже в парке Челюскинцев в центре города Минска находилось массовое захоронение с телами убитых, над которым в эпоху  Брежнева была сооружена танцплощадка. С другой стороны, Минск после оккупации немцами, с конца осени 1941 г., был также оперативным центром охранной полиции и СД, первейшей целью которого являлось прежде всего уничтожение еврейского населения. Так, в Малом Тростинце, селе под Минском,  в течение года было расстреляно несколько тысяч евреев.

Как и в Киевском деле, коммунисты в 1944 г., вновь заняв Минск, создали специальную комиссию, на сей раз во главе с председателем Совнаркома Белорусской ССР Пономаренко. Опубликованное 12 октября 1944 г. сообщение "Чрезвычайной государственной комиссии" утверждало, ссылаясь на выводы комиссии Пономаренко, которые, также базировались на сомнительных показаниях свидетелей НКВД, что "гитлеровцы",  истребили в Минске и его окрестностях около 300000 советских граждан. И в Минске массовые советские захоронения "врагов народа", как, например, таковое в "парке культуры и отдыха", были вновь приписаны немцам.