Флоренский, мистическое сочетание веры и науки

Бог, Правда и Святая Троица заслуживают права на существование, а вера заслуживает того, чтобы действительно стать путём вечного спасения уже просто для того, чтобы увенчать жизнь, смерть и пламенную мысль философа, математика и православного священника Павла Флоренского. Не заслуживает забвения столь героически прожитая жизнь, такое мощное и раскалённое напряжение мысли, такая любовь, полная жертв и самоотверженности, как любовь Павла Флоренского к истине, которая стоила ему жизни. Предание забвению жизни и учения Флоренского было бы смертным грехом для человека, божественной потерей. Это стало бы непростительным позором для человеческого и божественного милосердия и разума.

Героический ум, о котором упоминал Вико, воплотился в русском философе, учёном и мистике, растрелянном в Советском Союзе в день Непорочного зачатия в 1937 году после нескольких лет, проведённых в ГУЛАГе. Передо мной лежит недавно переизданная книга Павла Флоренского "Столп и утверждение истины". Тяжеловесный шедевр, опубликованный в 1914 году и вышедший в Италии в 1974 году благодаря Элемиру Дзолла и Альфреду Каттабиани, который тогда был главой издательства Rusconi libri. Итальянское издание появилось раньше русского, вышедшего в 1990 году, после краха Берлинской стены. На обложке портрет: поражает метафизический взгляд философа, его глаза - экзистенциальное резюме его веры и его учения, они заглядывают внутрь тебя и видят нечто помимо тебя.

В этом тексте производит впечатление ясное и непреклонное научное и математическое аргументирование автора, строгость его философии, обширность его культуры, соединённые в абсолютной вере в Бога, в триединство, и абсолютная преданность Богоматери. Он - православный священник, отец пятерых детей и вместе с тем автор важных научных открытий, которого коммунистический режим вынудил продолжать свои научные изыскания среди каторжных работ и пыток, в ГУЛАГе. Но, как он сам писал: "Удел величия - страдание - страдание от внешнего мира и страдание внутреннее, от самого себя".

Но Флоренский родился на Кавказе в 1882 году в светской семье, придерживавшейся материалистической культуры, и пришёл к вере в Христа и Бога с возрастом, когда сошёл на него Святой дух, как он любил повторять - но, тем не менее, сохранил "чувственность мысли" и предрасположенность к математике и физике. Флоренский жил среди сильных противоречий и теоритически обосновывал их в свете веры и мысли. Начиная с первой радикальной антиномии: истина недостижима - нельзя жить без истины. Приходя к выбору Истины независимо от того, возможно это или нет: "Я не знаю, есть ли Истина, или нет ее. Но я всем нутром ощущаю, что не могу без нее. И я знаю, что если она есть, то она - все для меня: и разум, и добро, и сила, и жизнь, и счастье.

Может быть, нет ее; но я люблю ее, - люблю больше, нежели все существующее... Свою судьбу, свой разум, самую душу всего искания - требование достоверности я вручаю в руки самой Истины".

Сочинения Флоренского проникнуты символической мыслью ("Всю свою жизнь я думал только об одной проблеме, о проблеме символа"), магическим значением слова, красоты и литургии и священной ценностью памяти, то есть присутствия вечности во времени. Начиная с памяти детства, которое для Павла имело двойную прелесть: полностью познать действительность и вместе с тем проникнуть в глубинную сказку мира. Секрет гениальности, утверждал он, состоит именно в умении хранить настроение детства.

Остаётся тайна математика, который был священником, мистика, который был учёным. Как возможно научное исследование, если вы ослеплены божьей истиной и догматом триединства, возразит светское общепринятое мнение. Разве можно быть инженером, электрифицировать Россию и вместе с тем утверждать, что для спасения есть два пути: или "поиски Троицы, или умирание в безумии", изучать природу под микроскопом и в то же время молиться Пресвятой Богородице? Сочинения Флоренского доказывают, что можно, и даже подсказывают, что мысль Бога может укрепить жизнь и науку, а не умертвить. Поиск тайны может пробудить страсть к научному исследованию, потому что он толкает за пределы границ познанного. Флоренский не довольствовался точностью законов природы, потому что всегда искал исключительного, необъяснимого: его склонность к мистике, к чуду и тайне становилась, таким образом, пружиной для научного исследования, открытий и математических расчётов. Любовь к сверхъестественному подталкивала его не останавливаться перед очевидным, перед повторяющимися законами природы, а искать, с помощью исключений, вторжения ноумена в феномен. Он говорил, что Божий замысел воспитал в нем трепет перед явлениями и научным поиском. Вера открывала в нём горизонты разума, а не закрывала их.

Остаётся резкий контраст между мистическим учением, аскетичной жизнью Флоренского и нашим миром и нашим временем. Но, как он сам пишет: "Подвижники церковные живы для живых и мертвы для мёртвых".

В России нет даже останков Флоренского. В июле 1997 года были найдены братские могилы заключённых на Соловках, где содержали Флоренского. В одном из своих последних писем из ГУЛАГа Флоренский писал: "Жизнь пролетает, как сновидение, и ничего не успеваешь сделать за мгновение жизни. Поэтому надо обучаться искусству жизни- самому трудному и самому важному: насыщать каждый час существенным содержанием и помнить, что он никогда не повторится". Павел, Отец и Учитель.