В поисках русской Гипербореи

Два года назад наш автор, заядлый скутерист-путешественник, попал в серьезную аварию. Но это не отбило у него любви к путешествиям и к скутерам

Два года назад на Украине я попал на скутере в аварию и там же вынужден был его бросить. Эти два года я искал, как забрать его из другого государства. В итоге понял, что дешевле всего купить старенький японский автомобиль и поехать на нем за скутером. Если скутер разобрать, он может легко поместиться в багажник и на заднее сиденье автомобиля. Этот метод транспортировки я уже использовал в путешествии по Южному Сахалину и Горному Алтаю, теперь думаю доехать так до Белого моря. Ты просто привозишь скутер в нужное место, собираешь его, ставишь автомобиль где-то во дворе и спокойно путешествуешь на скутере. Путешествие на двух колесах ценнее и интереснее путешествия на четырех.

Между Европой и Азией

Итак, выехал из Томска. Пока еду на четырех колесах – в автомобиле Nissan Sunny, потом пересяду на два – скутер Рейнджер, ожидающий меня у незнакомых людей под Киевом.

Автомобиль – это как другой мир. Вокруг тебя может лить дождь, валить снег, выть ветер, но тебя это все не касается, у тебя есть крыша, печка, стеклоочистители, и ты движешься вперед, в любой момент можешь съехать на обочину, откинуть сиденье и отдохнуть. А если есть газовая плитка и немного воды, то ты вообще независим от внешнего мира.

Первые несколько ночей я провел в автомобиле. За бортом третий день льет дождь. Интересно, где заканчивается Сибирь и начинается Европа? Для одних – в Омске, для других – на Урале. Я же думаю, что пока на дороге встречаются одни япономарки, я еду по Сибири, дальше начнется Европа. Хороши японки, но когда они заполняют все вокруг, это рано или поздно надоедает. Ведь японки, они все на одно лицо, поразительно традиционная нация. В Тюмени все еще преобладают японки, значит Тюмень – это еще Сибирь.

С приближением к Европе жизнь дорожает, и бензин от нее не отстает. Каждый день его стоимость увеличивается минимум на 50 копеек. Только что проехал две заправки одной и той же фирмы, стоящие по обеим сторонам трассы, причем для едущих на запад бензин на 60 копеек дороже. Можно залить 100 литров, слить их через 50 метров и заработать 60 рублей, и это будет называться модным словом бизнес.

На Урале, на серпантине горных дорог, движение замедляется – наверное, поэтому здесь много кафешек и сувенирных магазинчиков, но товар везде китайский. Спросил у продавца, есть ли товар местного производства, тот показал новый самогонный аппарат, изготовленный на бывшем уральском трамвайном заводе. На вопрос о легальности аппарата продавец заверил, что самогон сегодня гнать не запрещено, его продавать нельзя. Выходит, когда запрещали – все гнали, когда разрешили – никто гнать не хочет. Законы меняются – вчера одно, завтра другое, пусть и прямо противоположное, за что вчера сажали, то сегодня приветствуется.

Никак не могу привыкнуть, что здесь все водители соблюдают правила дорожного движения – если на дороге сплошная линия, тебя никто не обгонит, ни при каких обстоятельствах, – а ведь это еще не Европа, а только Урал. В Сибири так не принято, возможно, поэтому в Сибири и сидел каждый четвертый мужчина. Может, и нам начать соблюдать правила дорожного движения и перестать сидеть?

На горных дорогах столкнулся с явлением, объяснение которому не нашел даже в энциклопедии. В местах скоплений кафе и магазинов у дороги обязательно стоит какой-нибудь мужик потертого вида, беспрерывно обмахивающий себя руками, будто ему холодно: машина приближается – он машет, проедет – отдыхает. Нигде более, ни в одной стране, я такого не встречал. Наверно, так никогда и не узнаю, что бы это значило.

Стали встречаться старинные церкви – показатель того, что Сибирь действительно заканчивается. И вот наконец при подъезде к Челябинску европейские модели стали преобладать над японками. Урал был границей между Европой и Азией, а сейчас тут проходит граница влияния двух автомобильных мировых гигантов: Европы и Японии.

Вот едет автовоз с новенькими «Рено Логан». Как утверждает журнал «За рулем», это наш новый автомобиль. Что же в нем нашего? Если придумали его не мы, произвели не мы, а мы только закрутили гайки, и то под строгим контролем. Если так и дальше пойдет, то мы и «Мерседес» скоро назовем отечественной маркой. «Жигули» тоже когда-то были итальянками, но сегодня в них от «Фиата» ничего нет. Вот когда то же самое произойдет и с «Рено», тогда и посмотрим, что это будет за «Логан», и будет он тоже называться каким-нибудь «Жилоганом».

Наш вечный Путин, конечно, умный мужик, но и он мог совершить ошибку, когда позволил загубить народную «Оку». Нас уверяют, что ее производство невыгодно. После «Оки» народу остались только подержанные япономарки, но и их запретили. Теперь простой россиянин с доходом ниже среднего, а у нас таких большинство, остался совсем без колес. Из моих знакомых автомобиль есть только у меня, еще имеется у друзей «Москвич» 84 года, но это уже не машина, а средство дотяжки до дачи один раз в неделю и исключительно в летнюю пору.

В Башкирии повсеместно стоят насосики, непрерывно качающие нефть; иногда до десятка этих причудливых созданий машут головами на одной поляне, но что толку махать, маши – не маши, а бензин здесь все равно не дешевле, порой даже наоборот. В России всегда так: где бензин качают, там он еще дороже, чтоб соседи не завидовали. Вот навстречу проехал гордый башкир на самом антикризисном транспорте всех времен и народов – гужевой телеге, но не просто телеге, а тюнингованной под «Мерседес»: колеса у нее от автомобиля, на колесах колпаки, сзади крутой бампер и символика «Мерседеса». Только отличие этого мерина от остальных, что бензина он и не нюхает.

Еду по Татарстану. Говорят, здесь живет мудрый, реально болеющий за народ президент. Не знаю, как другие, но когда я слышу о нашем честном мэре, губернаторе или главе республики, то всегда удивляюсь: если ты честный, то почему жив? Абсурд? Но в нашей действительности любой абсурд перестает быть таковым. У нас кто за народ, кого народ любит и уважает, тот, как правило, долго не живет: то вертолет случайно упадет, то самолет, то автокатастрофа случится… В алтайской газете читал интервью с вдовой бывшего губернатора Алтайского края Михаила Евдокимова, говорит, что мужа до последнего дня ждали в Москве с портфелем денег, а он, простой русский мужик, так и не научился давать взятки. Вот они ждали-ждали, и в конце концов надоело им ждать.

Памятники утраченной веры

Вчера уснул с не закрытым до конца окном, осталась малюсенькая щелочка, но этого хватило, чтоб комары заполнили всю машину и разбудили меня в четыре утра. Спать было невозможно, я открыл все окна, и на большой скорости их всех выдул встречным ветром. Удивительное дело, солнце еще не взошло, а машины все равно идут – получается, трасса никогда не спит. Утром тем хорошо ехать, что спят гаишники. Утро – время благостных людей, к ним, похоже, это не относится.

У наших гаишников на дорогах одна работа: проверка документов (если не считать выезды на аварии, когда все случилось и ничего не изменишь). Стоит ли держать такую огромную армию здоровых мужиков (даже очень здоровых, достаточно посмотреть на их животы) ради такой мелочи? Можно было б поставить на дорогах турникеты-шлагбаумы, и был бы тот же эффект, а какая экономия! Но нет, у нашей милиции есть еще одна важная миссия, которую никто другой лучше не исполнит: рождать в народе страх. И с этим они прекрасно справляются. Конечно, кто-то должен следить и за дорогой, но кто-то должен следить и за российскими гаишниками.

Почему нигде в мире водители не мигают фарами, предупреждая о засаде гайцов? Это мы так бунтуем против беспредела, против мелких и больших подлостей, узаконенных государством. Поэтому, когда меня остановил гаишник и попросил пройти к ним поставить «подпись под свидетельскими показаниями», у меня первая реакция была ответить: «Пройду и все поставлю, но если без подлостей». Он еще остановил фуру, и мы пошли. Оказалось, что один несчастный водитель сбил пьяного пешехода и его должны были проверить на содержание алкоголя в крови. Алкоголя не нашли, и нужны были две свидетельские подписи.

В одном из уральских сел остановился посмотреть старинный заброшенный храм, стоящий без крыши и с пустыми глазницами. Пришел в него не вовремя, там как раз молодой человек нужду справлял. А почему нет? Это и есть закономерный итог семидесяти лет советской власти. Славной дорогой шли, товарищи, и пришли, наконец. Сделали из храмов отхожие места. В России средней полосы сегодня каждый второй сельский храм стоит в развалинах.

Я не первый год путешествую, но впервые проехал почти всю среднюю полосу на своих колесах, и я не мог предположить, что у нас так много заброшенных храмов. Что ни церковь – то развалины, что ни монастырь – то катакомбы, что ни часовня – то общественный туалет. Тысячи разрушенных храмов стоят как памятники утраченной веры. Русский сегодня и сто лет назад – это два разных человека, и главное, что нас различает, – отношение к вере. Дело тут не в разрушенных церквях, а в том, что они никому стали не нужны. Сельские храмы стоят в развалинах, зато при подъезде к любому городу вас обязательно встречают ночные бабочки, или плечевые, как их именуют на профессиональном языке дальнобоев. Такого количества туток, что я увидел за эту поездку, я не видел за всю свою жизнь. Я даже научился безошибочно выделять их из толпы обычных женщин: максимально оголенное тело, ярко накрашенные губы, отсутствие авоськи в руках и обязательная сигарета во рту.

Заехал в очередной городок закупить продуктов. И здесь, как и везде, на каждом столбе висят стандартные объявления: «Сдам квартиру по минутам» и «Куплю дорого волосы». Если с первыми все понятно, за ними скрывается узаконенная проституция, то вторые для меня тайна за семью печатями. Что это за секта такая пустила свои корни в нашей стране, которая поставила своей целью остричь всех женщин России? Раньше на Руси женщинам без волос даже не разрешали рожать, а в просвещенной Европе до того как сжечь ведьму на костре, ей всегда остригали волосы.

Москва транзитная

Если вы приехали на своих колесах в безумно дорогую Москву, то можете жить здесь сколько угодно, даже в самом дорогом районе, при этом не иметь даже московской прописки и затрачивать самый минимум средств. Просто с наступлением вечера вы заезжаете в один из московских двориков – это и будет ваш сегодняшний дом. А если у вас есть газовая плита, то и проблем с питанием нет. Москвичи – люди занятые, им нет времени смотреть, кто там и что в машине делает, им нужно деньги зарабатывать, чтоб удержаться в своем безумном городе. А ты укутался в спальник и спишь спокойно – здесь это всеми воспринимается как норма.

Но выезжая из Москвы, я сбился с дороги и попал на Рублевское шоссе. Это был вечер пятницы, когда весь трудовой люд спешил на дачи и в загородные дома. Рублевское шоссе не было исключением. А что такое Рублевка, известно любому: тут на отдельном клочке земли за высокими заборами собрались самые новорусские сливки, где они создали, подальше от народных глаз, самые настоящие сказочные дворцы, или, другими словами, рай на земле. И вот все эти люди теперь возвращались в свои загородные дома: представьте себе многополосное шоссе, по которому все машины идут только в одном направлении, и все эти машины, что самое удивительное, одного типа и даже одного цвета – двигались только джипы, причем только очень большие джипы и все черного или темного цветов. И среди этого потока ехал только я один на маленьком и беленьком. Больше всего меня поразил этот единый для всех стандарт. Мне эта колонна черных огромных джипов напомнила стаю волков и одновременно похоронную процессию. И только вырвавшись из нее, я вздохнул спокойно.

Дороги Белоруссии

На Украину въезжал через Минск, не потому что ближе, а потому что интереснее (кроме того, нужно было повидать жену и детей, которые гостили у минских родственников). Раньше, когда у нас была свобода, а в Белоруссии диктатура, я сюда приезжал с нежеланием, сейчас, когда у нас свободы все меньше, а в Белоруссии все больше, я стал задумываться, а не переехать ли сюда жить – подальше от неизбывного мата, вечной грязи, хмурых неулыбчивых лиц и убийственных российских дорог. Таких дорог, как в Белоруссии, в России не было никогда. Есть мнение, что это заслуга Лукашенко. Нет – отличные дороги здесь были и до него. Именно в Белоруссии я узнал, что такое звуковая дорожная полоса: если на нее наезжаешь, она начинает противно пищать. Всю Россию проехал, а ничего подобного не видел; а сколько аварий они предотвращают, сколько жизней спасают. Если засыпает водитель за рулем, в России он разбивается, а здесь его может разбудить противный писк из-под колес. Впрочем, в России такие полосы абсолютно бессмысленны, наша дорога производит столько шума, что на ней ничего слышно не будет.

В Белоруссии не только дороги лучше, здесь и ремонтируют их иначе. У нас как поступают? Перекроют дорогу, и ты едешь объездными путями. Здесь пока половину дороги ремонтируют, все едут по второй половине. А мы на Урале полтора часа все ждали, пока ремонтировали трассу, и никто даже не пикнул и не задумался, что этот плановый ремонт они могли провести ночью, не создавая многокилометровую пробку. Мы и так все меньше любим свою родину, уже, можно сказать, из последних сил ее любим, и такое чувство, что кто-то очень хочет, чтобы мы все меньше ее любили, и мы сопротивляемся этому из последних сил; но где-то же есть предел и нашему сопротивлению.

Белоруссия – страна западная, у них не только дороги, все иное. Заехал на дачу к родственникам. И небогатые вроде люди в поселке живут, а чистота вокруг просто нереальная: все на своих местах, везде цветы, дорожки из асфальта и полное отсутствие мусора. Я не верю в объединение нас с Белоруссией: зачем мы им нужны, чтобы отказаться от всего того хорошего, что они имеют? Вам случалось когда-нибудь бывать на минском авторынке? Дело в том, что диктатор Лукашенко установил для своего народа льготные таможенные пошлины, и теперь любой представитель белорусского народа за полторы-две тысячи долларов может купить свежую европейку без пробега по СНГ.

Потому в Минске в каждой семье есть несколько личных автомобилей.

В России замки – большая редкость, потому в Белоруссии я специально заехал посмотреть Мирской и Несвижский замки, тем более что это по пути. Оба замка в идеальном состоянии. Конечно, Лукашенко молодец, но если бы он так же заботился и о церквях, то был бы воистину вечным президентом. Будь наши коммунисты в свое время помудрее, они помирились бы с церковью и до сих пор сидели бы в своих продавленных креслах.

При выезде из Белоруссии с меня потребовали чек, что я платил за платную дорогу. Утеряй я этот копеечный квиток, нужно платить штраф, а штрафы здесь нешуточные. При этом меня никто не предупреждал, что его нужно сохранить. Еще потребовали десять долларов за транзит через их страну. Если б я вернулся от них в Россию – тогда бесплатно, а въезжаешь в другую страну – плати. Так я вложил свою лепту в улучшение отличных белорусских дорог. Зато мы теперь опытные, в следующий раз через Белоруссию не поедем.

Украина. Зона отчуждения

Так получилось, что на Украину я въезжал через Чернобыль. Его, конечно, в природе нет, но по карте я определил его примерное местонахождение и поехал искать. Ведь коллекционировать нужно не марки или автомобили, а впечатления – это самое ценное.

Как только появились надписи, запрещающие сбор ягод и грибов, а голова закружилась от избытка радиации, стало ясно, что я еду в нужном направлении. Въехал в одну брошенную деревню – жуткое зрелище: дома в ней новые, в них жить и жить, а они брошены. Дороги все заасфальтированы, но с двух сторон их так затянуло кустами и деревьями, что ехать можно теперь только по середине дороги. Кругом все мертвое, ничего живого, собака не гавкнет, петух не прокричит, и самому выть хочется. До поездки я без задней мысли посмотрел фильм «Сталкер» Андрея Тарковского – один в один, теперь я еду по зоне, как сталкер.

На первом чернобыльском контрольно-пропускном пункте меня беспрепятственно пропустили, на втором остановили и потребовали оплачивать штраф «за незаконное проникновение на закрытую территорию». Это здесь называется бизнес по-чернобыльски. А что, им никто не указ, ни президент, ни министр, здесь свои законы, свои правила поведения, тут зона отчуждения. Обычно мне журналистское удостоверение помогает, но есть места, где его нужно прятать как можно дальше: при прохождении госграниц и всевозможных КПП. И слава богу, что чернобыльский милиционер не признал во мне журналиста, иначе взяткой в 200 рублей на «антирадиационный напиток» я бы не отделался, пришлось бы платить по таксе в десять раз больше.

Другое дело, что мент, который мои 200 рублей положил в карман, возьмет и с водителя, который вывезет отсюда радиационный лом или разобранный дом, а люди будут в нем жить и медленно умирать. Вон прошла груженная лесом машина из-под Чернобыля – зона зоной, а бизнесу она не мешает. В сторону Киева после Чернобыля все деревни выселены на десятки километров, и КПП встречаются на каждом повороте, а в сторону Белоруссии поселки подступают почти к самому Чернобылю, и в них по-прежнему живут люди.

Через 20 километров после последнего КПП в сторону Киева заколосились поля и стали встречаться жилые деревни, а в 60 километрах на дороге уже вовсю шла торговля ягодами и грибами, причем очень бойкая. Всем известно, что радиация способствует росту дикоросов – но никуда не денешься, и здесь людям нужно как-то приспосабливаться и жить, всю землю не расселишь.

На Украине мало газет на украинском языке. Это телевидение можно было за один присест перевести на украинскую мову, с газетами все не так просто. Газеты – прежде всего бизнес, на чем читают, на том и пишут. А мне удобно: чтобы узнавать местные новости, достаточно русского.

Когда Украина отделилась от нас, первое наследство, от которого она избавилась, стала дедовщина. Здесь быстро поняли, что сильному государству нужна сильная армия, а сильная армия и дедовщина – понятия несовместимые. И оказалось, что избавиться от нее можно очень быстро, нужно просто захотеть. И второе советское «наследство», от которого сразу освободилась Украина: они восстановили все храмы. Сегодня на Украине нет разрушенных недействующих храмов, ни католических, ни православных. Помнится, в прошлый приезд меня больше всего поразил случай, произошедший в одном из львовских автобусов, мне даже чуть не поплохело: когда наш автобус проезжал мимо собора, почти весь автобус перекрестился. Можно ли такую сцену представить в России?

Чем дальше, тем больше отдаляемся мы друг от друга, и кого-то винить в этом бессмысленно. На заправках мальчикам-заправщикам, помогающим вставлять шланг в бензобак, хозяин практически не платит, им каждый водитель обязан давать на чай. Платят им все, кроме русских. Не потому, что мы такие жадные, а потому что мы – другие. Что русскому стыдно, то для украинца норма. Русский привык, что за него все кто-то сделает, украинец надеется только на себя. Я тоже не смог платить, просто рука не поднимается. Заправщики это понимают и от русских ничего не ждут.

Средняя пенсия на Украине та же, что и в России, около 100 долларов. Но Украина – страна с южным менталитетом, и при той же пенсии у людей есть желание жить и жить хорошо. В отличие от нас, Украина до сих пор выпускает народные автомобили, то есть «Запорожцы» последней модели, которые теперь носят название «Славутич». Стоит он пять тысяч долларов и похож на доработанную «Таврию». В России его тоже многие бы купили, но у нас их не продают.

Сельская местность на Украине сильно велосипедизирована. Ездят здесь почти всегда парами и при этом оживленно беседуют. Велосипед на Украине – не просто главное сельское средство передвижения, это и средство коммуникации. Как-то вечером под Киевом я стал свидетелем типично малороссийской сцены: на велосипеде ехал пьяный мужик, судя по тому, какие он круги выписывал на дороге, пьян он был сильно, но все равно не падал, чувствовался большой опыт поездок в этом состоянии. Вот он очередной раз разогнался и – бабах головой со всей силы в деревянный забор! Полежал, поднялся и поехал дальше считать заборы. Такое возможно только на Украине. В Белоруссии он бы тихо уснул у себя дома, русский уснул бы под забором или у соседа, но сесть на велосипед, а главное, доехать до дома пьяный может только на Украине и больше нигде.

Мне всегда была очень симпатична Украина, и я всеми силами пытался понять, что здесь сегодня происходит. И ничего я не понимал, пока один человек мне очень просто не разъяснил: «У вас в России, – сказал он, – тоталитаризм, у нас на Украине – анархия». И все сразу стало ясно. Стало понятно, почему в России, в нашем небольшом городке, за день до приезда Путина какие-то неизвестные переломали ноги главарю молодежной организации, готовившей пикет перед путинским кортежем; и стало ясно, почему на Украине на дорогах нет гаишников и «скорая помощь» не везет обмороженного бомжа в больницу, а выбрасывает его по пути.

Как я сказал, на украинских дорогах нет гаишников: после чернобыльского КПП вплоть до Киева я не видел ни одного – это главное объяснение, почему здесь так опасно ездить на скутере. Скутеристов здесь называют не иначе как хрустиками, кости которых хрустят под колесами машин. Я об этом узнал слишком поздно, когда мои кости два года назад тоже захрустели. Десятки тысяч километров проехал я на скутере по России, а только въехал на Украину – и сразу хрусть! – пять дней без сознания и два года в больницах двух государств.

Объединяет наши страны бесплатная медицина. Познав эту отрасль изнутри, я могу сказать, что особенность русской и украинской бесплатной медицины состоит в том, что лечиться приходится не столько от самой болезни, сколько от последствий лечения у «кандидатов в доктора». Так что бесплатные врачи везде одинаковы, у них мизерная зарплата, непомерное количество больных и, как следствие, низкий показатель положительных результатов. А у украинской милиции, похоже, принят неофициальный закон: ценные вещи потерпевшего, если он находится на грани жизни и смерти, подлежат конфискации. Пока я лежал в больнице города Боярка, в недрах украинской милиции странным образом исчезли и карманный компьютер, и фотоаппарат, и даже палатка со спальником, не говоря уже обо всей наличности. Хотя, возможно, я зря клевещу на всю украинскую милицию, и этот «закон» принят только в отношении россиян.

Но это дело прошлое, и мне нужно готовиться к новому путешествию и готовить скутер. Конечно, мы уже не те: у скутера весь пластик заштопан, у меня тоже заплата на заплате (четыре серьезные операции), но несчастливее мы от этого не стали, а может, даже наоборот. Забрал скутер, разобрал его, положил на задок машины (по Украине на двух колесах я больше не ездок), поблагодарил удивительную семью украинских пенсионеров, сохранивших скутер (мне порой казалось, что они святые), и поехал к российской границе.

На границе трех государств прошел украинскую таможню. И выехал добрый молодец на перекресток трех дорог: поедешь направо – выедешь к русской таможне, налево – к белорусской, а вернешься – на Украину. Украинские таможенники за проезд через их страну не взяли ни гривны, даже разобранным скутером не заинтересовались. Анархия она везде анархия.

Мимо Рая

В России бензин сразу подешевел почти на треть. И сразу пошли убогие, нищие и обязательно серые русские хаты. Настроение ухудшилось, и зародилась мысль, а не вернуться ли назад и оставшиеся дни провести на Украине? Дорога тоже сразу испортилась – бух-бух-бух! – пока был в Белоруссии и на Украине, успел отвыкнуть от подобных дорог. А ведь это не просто разбитые дороги, это и чьи-то покалеченные тела и оборванные жизни, которых в России и так мало.

Несмотря ни на что, земной рай, оказывается, находится на территории России. По пути на Псков, на одном из перекрестков, этому есть официальное подтверждение, висит дорожный указатель «Рай», до которого всего 2 километра. Недалеко от Рая находится знаменитая Катынь, огромный мемориал жертвам сталинских репрессий. Вероятно, это самый большой расстрельный мемориал на территории России, велик он только потому, что создавался не на наши деньги, здесь помимо прочих лежит шесть с половиной тысяч поляков, каждому из которых установлена отдельная чугунная табличка. Если бы мы так же трепетно относились к своей памяти, то в Сибири под каждым кустом и деревцем должна бы быть табличка с именем новомученика, а в действительности такого мемориала нет на всю каторжную и ссыльную Сибирь. Все потому, что никакая власть не будет добровольно каяться в своих прошлых грехах, да еще и деньги в это вкладывать.

Теперь еду вдоль границы с Литвой. Стыдно сказать, но, дожив до 38 лет, я ни разу не был на могиле у Пушкина. Потому сейчас заехал к нему в Пушкинские горы, или Пушгоры, как их здесь называют. При подъезде к Пушгорам стали встречаться деревеньки со сказочно-поэтическими названиями: Матруньки, Пустыньки, Горушка, Коноплюшка – неудивительно, что именно здесь родился гениальный сказочник. Здесь все и сегодня живет именем Пушкина: есть кафе «Лукоморье», отель «Арина Родионовна», даже районный суд называется не иначе как Пушкинским. А еще нас убеждают, что культура сегодня ничего не стоит. Культура, как и духовность, во все времена – самое дорогое, что у нас есть, но мы как-то незаметно стали об этом забывать.

Правда, от времени Пушкина здесь мало что осталось – только старый дуб в Михайловском и фундамент каретного сарая. Это все, что видел Пушкин при жизни. В саду сидит молодой бронзовый Пушкин, но признать в нем известного всем поэта очень трудно. Дело в том, что памятник выполнен в новомодной лубковой манере, отрицающей все каноны и традиции. В нашем городе, в центре, тоже стоит подобный памятник, только Антону Павловичу, в народе его прозвали памятником пьяному мужику.

После Пушкинских гор держу путь в Псково-Печорский монастырь. Дел у меня там нет, но мне туда нужно; это еще одна святыня, где я никогда не был. Недалеко от монастыря заночевал в деревне Сигово. Местный житель, видя мои потуги по установке палатки, предложил переночевать под его кровлей.

Когда-то в этих местах шли ожесточенные бои, и только у этой деревни полегло около тысячи русских солдат. Утром ходил с провожатым осматривать русские и немецкие окопы. Есть здесь и следы свежих раскопок, оставленные «черными» следопытами. Мой проводник родился в 39-м году, говорит, все они, мальчишки послевоенного поколения, были при оружии. Но если в оружии недостатка у них не было, то патронов не хватало. Поэтому, когда трактор пахал землю, за ним вместе с воронами шли и мальчишки, подбиравшие дары войны. Потом он работал на лесопилке, где каждый ствол дерева, до того как его пилить, обследовали миноискателем: не заметишь осколок – пилу потеряешь.

Здесь и сейчас в каждом доме хранятся свидетельства войны. Видел найденный в огороде алюминиевый котелок с надписью советского бойца, вероятно, здесь и погибшего: «Астахов Николай Михайлович 9 января 1925 г. рожд.». Да, знали солдаты, на чем писать, именные капсулы пятьдесят послевоенных лет не пережили, а алюминиевый котелок был как новенький, хоть снова в хозяйстве используй. Касок солдатских находят здесь множество, одну я выпросил для школьного музея, в Сибири такого добра нет. Теперь стало модно ругать все русское, а советские каски после полувекового лежания в земле сохранились лучше фашистских, а значит, и войну мы выиграли не случайно.

Заехал в Псково-Печорскую лавру, где до недавнего времени жил старец Иоанн Крестьянкин, говорят, тайный духовник Путина. По соседству с Печорами расположился город Изборск, в котором сохранился древний полуразрушенный замок, построенный еще князем Трувором, братом легендарного князя Рюрика. Замок действительно очень старый, просто удивительно, что дожил до наших дней. Трувор был волхвом, и есть легенда, что пока будет стоять этот замок, до тех пор не падет последний русский воин. Поклонился этому сакральному замку – оплоту России, поклонился огромному каменному Труворову кресту и поехал в Карелию.