Жизнь и опричнина

На модерации Отложенный

Ровно в те дни, когда дальневосточная милиция ловила «приморских партизан», известная обозревательница театра и кино сходила на «Кинотавре» посмотреть «Счастье мое». И описала у себя в блоге реакцию публики: «Последняя сцена – менты вынуждают героев подписать показания на одного бедолагу. Менты остервенели, избивают свою жертву, орут на понятых, угрожают, уже выхватывают оружие – и вдруг раздается выстрел, это герой убивает Ментов. В зале раздаются довольно дружные аплодисменты. Но герой продолжает убивать – он же давно не в себе, после удара по голове он потерял память, речь, — и вот он стреляет в женщину, в понятого… аплодисменты затыкаются».

Вообще, если бы я любил теории заговора, я бы решил, что и «приморских партизан», и «нижегородских налетчиков» придумало и напустило на местные милицейские посты само руководство МВД. Или ФСБ. Или какое-то еще ведомство в погонах. Потому что с трудом можно себе представить, какое еще событие способно заставить обычного человека сочувствовать милиции. Не бояться, не презирать, не лебезить, не брать в долю – а сочувствовать. Такого разрыва между теми, кто в погонах, и всеми остальными нами я не припомню с совковых времен, когда в ходу была поговорка «лучше дочь-проститутка, чем сын-мент».

У нас с ними – с теми, которые охраняют писаные правила нашей жизни – обнаруживается фундаментальное несогласие: мы сильно разошлись в цене. В цене нашего имущества и нашей жизни. У нас с ними цифры ну совсем не бьются.

Про имущество проще. Эрнандо де Сото, знаменитый экономист из Перу, получил известность из-за своих книг про то, что бедные в развивающемся мире гораздо богаче (на триллионы долларов), чем принято думать. Просто их имущество не оформлено правильно, не занесено в нужные реестры. Поэтому его нельзя обналичить (продать или заложить), зато очень легко отобрать.

Жители поселка «Речник», Южного Бутова и Имеретинской долины в Сочи в массе своей книг де Сото, скорее всего, не читали, но зато могут его теорию объяснить на собственном опыте. Но в менее экстремальном варианте это чувствует на себе каждый. Сдвинул раковину в кухне или расширил дверной проем между спальней и коридором? Заработал деньги при просроченной регистрации и забыл вынуть их из кармана? Значит, выпал из нужного реестра. Наслаждайся жизнью до первой проверки – при продаже квартиры или при спуске в метро. Вернуться в «лоно законности» – войдя в реестр или слегка исправив свое в нем положение – стоит дополнительных денег, заплаченных конкретному проверяльщику реестра.

При этом цена имущества, а часто и размер заработка за последнюю пару лет просели вместе с рынком. Зато не просела (а часто и выросла) такса проверяльщиков – что означает, что в процентном отношении к цене имущества проверяльщики проехались по нам тяжелее, чем мировой кризис.

Про цену жизни писать сложнее. Потому что оценивать ее в деньгах кажется делом недопустимо циничным.

Но есть методики (их в России неоднократно описывал Сергей Гуриев), которые фиксируют решения людей, принятые с учетом цены своей жизни. Насколько велики продажи страховок? Насколько дороже более безопасные автомобили? Какова динамика цены медицинских услуг – в сравнении с остальными ценами? Отражается ли в цене жилья экологическая ситуация? Да и просто – насколько часто люди пристегиваются за рулем и пропускают на "зебре" пешеходов?

По России такие данные за сколько-нибудь значительный отрезок времени собрать трудно. По другим странам – можно. Если учесть, что измеренная таким образом цена жизни имеет определенную математическую зависимость от уровня ВВП на душу населения, то можно экстраполировать данные и на Россию. В своей книге «Мифы экономики» Гуриев экстраполировал цену жизни россиянина и сверху (от США), и снизу (от Индии). Получилось примерно одно и то же – $2-3 миллиона.

Это, заметим, на момент написания книги – то есть в 2004 году. С тех пор думать о здоровье мы с очевидностью стали больше, покупать приличные машины – чаще (или уж не покупать никаких, чем неприличные). А пристегиваться за рулем и пропускать пешеходов – я вообще молчу: за последние полтора года перемены в этом – поразительные. Цена жизни – которую иначе можно назвать общей цивилизованностью – явно выросла. Во всяком случае, это мы так думаем. Что-то – видимо, чтение новостей и собственные наблюдения на улицах – подсказывает мне, что у милиции и ее собратьев по погонам мнение по этому поводу противоположное, и на $3 миллиона средний соотечественник для них не тянет даже по сумме внутренних органов.

Для них мы дешевеем – до той суммы, которую можно с тебя стрясти вот в этот конкретный момент, когда ты попал под ментовскую руку. Мы цивилизуемся – у них ускоряется отрицательный отбор.

Штука в том, что этот отрицательный отбор под погоны ставит под вопрос тот договор с с гражданами, который лежит в основе нынешнего российского режима: "благосостояние и обогащение – в обмен на невмешательство в политику и равнодушие к гражданским свободам".

Этот договор был принят обществом еще и потому, что его продвинутая часть сочла: гражданские права укореняются, только когда на них есть платежеспособный спрос. Когда появляется чего защищать. Так что, "оплатежеспособившись", дозреем до защиты гражданских прав. При некоторой критической величине разрыва между ценой жизни и уровнем свободы опричнина перестает восприниматься как должное.

Но разрыв может расползаться разными способами – может расти цена жизни, а может – беспредел опричнины. А могут оба вместе, тогда эти ножницы расходятся и вовсе стремительно. Поэтому унять силовиков – в интересах самого режима. Когда рафинированные кинокритики аплодируют киноубийству мента, когда население интернета приветствует нападения на реальные милицейские посты, а толпа на остановке отбивает гражданских у милиции – уже, наверное, стоит подумать, с чего бы это. Пока не стали линчевать.