О вступлении в ВТО

ак никто толком и не объяснил, зачем мы это делаем. Вот только что приезжала в Москву г-жа Лагард, новая руководительница МВФ. Поздравляя нас с окончанием долгого пути в ВТО, она с непривычной откровенностью сказала: «Я не уверена, что Россия получит значимые экономические преимущества; вы экспортируете большое количество сырья: газа, нефти, — а ввозите готовые товары». Так с чем же тогда поздравлять? Вот с чем: «Это чёткий, динамичный сигнал всему мировому сообществу, что Россия соответствует требованиям Всемирной торговой организации и готова получить преимущества от членства в ВТО в будущем». Ну, о чьей угодно готовности получать (особенно «в будущем») какие хочешь преимущества мировое сообщество и без того догадывалось, а дорого ли стоит соответствие требованиям ВТО — вопрос спорный. Думаю, что не очень дорого, так как сама эта организация находится в глубоком кризисе; вечный в своей безнадёжности Дохийский раунд — верное тому свидетельство. И ладно Лагард: она рада нашему вступлению в ВТО просто потому, что ему рад Запад, и не очень следит за выражениями. Но и внутренние сторонники вступления легко признают, что «быстрого выигрыша» для России не будет.

А быстрых потерь? Их будет меньше, чем все боялись. Увидев, что Россия как-то оскорбительно мало радуется увенчанию 18-летних переговоров, энтузиасты принялись подчёркивать, что страна входит в ВТО «фактически на своих условиях». И ту отрасль отстояли, и ту, а вот эту сдаём не сразу, а только через семь лет… То есть могли бы отчекрыжить себе под корень обе ноги, а отрезаем только одну, да и то не всю и по частям. И это правда. Потери будут гораздо меньше, чем они оказались бы, вступай мы в ВТО десять или даже пять лет назад; площадь поражения отечественной экономики сократилась не только благодаря настойчивости наших переговорщиков, но потому ещё, что многие отрасли и безо всякого ВТО все эти годы помаленьку загибались, — да и кризис помог. И никто не ручался, что дыры удастся когда-нибудь залатать даже при нынешнем уровне защиты. Однако тот бесспорный факт, что мы утратим меньше, чем могли бы, всё же не оправдывает нашего жертвоприношения: одну-то ногу тоже жалко.

Итак: потерь будет не чрезмерно много, но быстрых выгод не будет. А небыстрые будут? Нам говорят, что будут — целых три. Во-первых, выиграет потребитель, то есть всякий житель страны: на более конкурентном рынке мало-помалу начнут снижаться цены и расти качество. Во-вторых, выиграет отечественный производитель: ведь до сих-то пор ему для модернизации не хватало только стимула — так тут он, подстрекаемый конкуренцией, радостно модернизируется. О таком, помнится, рассказывал и незабвенный Артемий Филиппович: «Может быть, вам покажется даже невероятным — все как мухи выздоравливают». Если же кто-то всё же не модернизируется, а прогорит, то наступает в-третьих: освобождённые банкротом ресурсы с восторгом — и пользой для России — придёт использовать зарубежный инвестор, технологически и управленчески превосходный.

Не приводя здесь контраргументов — уж тысячу раз приведены, — замечу, как восхищает меня простодушие, с которым публике предлагается тезис о безусловном выигрыше потребителя.

Сто раз из ста говорящий безотчётно сам опирается и предлагает слушателям опираться на аксиому собственной неколебимой конкурентоспособности: нас-то с вами никакая конкуренция не выкинет из седла; и компании-то наши не разорятся, и нас из них не выставят; у нас-то никуда не денется источник дохода для покупки импортных чудес, окончательно изгнавших отечественные поделки. Верить в свои силы — дело хорошее, да и Господь не без милости; но на фоне соседних фраз, выдержанных в духе свирепого экономдарвинизма, получается чрезмерное всё же легкомыслие. История учит, что фритредерство очень выгодно — сильным. Адепты вступления России в ВТО с милой наивностью объясняют, что фритредерство выгодно — всем. Ага. А волки обожают возлегать бок о бок с агнцами.

Общепризнано, что плюсы от членства в ВТО заметнее (или даже — заметны) на фоне экономического роста. Вступать туда именно сейчас, накануне новой волны кризиса, — как-то уж очень неумно. Сегодня на примере Греции уже видны, а завтра на примере многих стран Южной, а особенно Восточной Европы, боюсь, будут и слишком ясно видны огромные риски поспешной интеграции неравных партнёров. Хотим и на своей шкуре испытать, как сегодня греки, чем в трудную минуту аукается сдача собственного производства в ходе открытой конкуренции? А если не хотим, зачем лезем?

Пора бы вспомнить: риски реализуются сами, а возможности ещё надо суметь реализовать. Те наши рынки, которые мы рискуем потерять, — будьте спокойны, у нас и вправду заберут. А вот в том, что мы будем успешно пользоваться новыми для нас рычагами, уверенности нет никакой. Вот хоть сейчас — в распоряжении России столько рычагов влияния на Таджикистан, сколько никакая ВТО нам в жизни не даст; но тамошний бабай преспокойно плюёт России в лицо, а мы только утираемся — посла, видишь ли, отзываем для консультаций. Нет, с ВТО может выйти не так безрадостно: там всё-таки некоторые возможности получат частные компании, менее бессмысленные, чем мидовские чиновники; но на фронтальный успех в снятии всех и всяческих ограничений, мешающих нашему хилому экспорту, рассчитывать было бы странно.

Не надо себя обманывать: не потому у нас недостаёт честной конкуренции и нет чётких и прозрачных правил игры, что мы не члены ВТО, а потому, что у нас чиновный капитализм. А поскольку вступление наше в ВТО — или в любую другую международную организацию — этой причины не отменит, то и чаемого энтузиастами эффекта не даст. Вон, смотрите: Киргизия уже тринадцать лет как в ВТО — много там прозрачности наросло? Так что потери от вступления в ВТО — не катастрофические, может быть, но весьма ощутимые — будут понесены напрасно. Конференция ВТО одобрит присоединение России в середине декабря. Хорошо бы, чтобы наше начальство решило до выборов воздержаться от спешной ратификации документов: если кризис пойдёт совсем уж густо, вступление может стать столь вопиюще неуместным, что вопрос снимется сам собой.

Но не думаю, что вероятность такого поворота велика.