История с фотографией. 1986

Четверо парней на снимке — рабочие плавучего консервного завода «Кронид Коренов». Человек посередине, в кепке «аэродром» бакинского пошива, — местный точильщик ножей. Должность эта на «Коренове» была очень уважаема: от хорошо заточенного ножа напрямую зависел заработок обработчика рыбы. Обработчики ходили в резиновых сапогах и фартуках и напоминали мясников. Собственно говоря, это и были мясники, только по рыбе. Каждый день они по двенадцать часов без перерыва чистили — на их языке это называлось шкерили — селедку иваси.

Из развлечений на «Коренове» имелись кино, библиотека, любовь, художественная самодеятельность и рыбалка на удочку. Серебряные прозрачные чешуйки на тельняшке морехода, который стоит рядом с точильщиком, напомнили мне, как мы рыбачили на корме, надеясь поймать какую-нибудь неведомую рыбку на сувенир. Она не ловилась: мешал своим гомоном и наскоками целый сонм чаек, сопровождавших «Коренова» в плавании…

Почти все мои поездки, путешествия и съемки тех лет были связаны с «Собеседником», идеологически расслабленным приложением к «Комсомольской правде». Самым лучшим местом в «Собеседнике» тогда был, конечно, отдел иллюстраций, во главе которого стоял художник Андрей Сперанский. Вот никогда больше, ни разу в моей жизни мне не встретился человек, который бы так жарко, рьяно и неистово ждал меня со съемки, чтобы скорее посмотреть, что и как снято, ткнуть в плохое и отметить хорошее.

На излете зимы 86-го года я поехала в командировку в закрытый город Горький. Закрытый он был из-за всяких военных предприятий, а потом, когда туда поселили академика Сахарова, то и из-за Сахарова. Было, наверное, начало марта, мокрый снег облеплял пальто и забирался за шиворот, я шла вечером по улице и думала, а вот что будет, если я сейчас сяду на трамвай и поеду на проспект Гагарина, где жил опальный академик, приду к Сахарову домой и скажу, что прочитала его «Размышления о мирном сосуществовании, свободе и интеллектуальном прогрессе» и что о чем-то подобном я тайно и много думала, но, конечно, не с такой глубиной, и еще, допустим, скажу, что вы, Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна, такие замечательные и несгибаемые или что-нибудь в этом роде, и будем мы потом все вместе пить чай с баранками. Так я брела под снегом и полуфантазировала, и мне даже начинало казаться это совсем возможным. И я спросила у проходящей мимо тетки, как проехать на проспект Гагарина. А она в ответ спросила, какой мне нужен номер дома.

— Двести четырнадцать, — ответила я. Она вскинула брови, что-то прикидывая. В эту минуту я подумала, что тетка может быть сотрудницей местного КГБ. Внутри у меня все похолодело, и я уже видела, как везут меня в телячьем вагоне со щелями в деревянном полу на какую-нибудь мордовскую зону, и никакой Сахаров никогда обо мне не узнает, и прости-прощай и свобода, и мир, и интеллектуальный прогресс, и чай с баранками.

— Вам плохо? — участливо спросила тетка. — Давайте-ка я вас на лавочку посажу.

Я сейчас пишу об этом, пытаясь восстановить в себе тот уровень страха, — и не могу.

Скорее всего, сотрудники КГБ, дежурившие круглые сутки в ДНД прямо на той же лестничной клетке, где жил Сахаров, провели бы со мной разъяснительно-запугивающую беседу, на этом бы дело и кончилось, но я поняла это гораздо позже.

Через восемь месяцев, 16 декабря, Михаил Сергеевич Горбачев позвонит по специально установленному для этого телефону Андрею Дмитриевичу Сахарову в квартиру, до которой я так никогда и не доехала, а еще через несколько дней Сахаров и Боннер триумфально вернутся в Москву. Я думаю, именно с этого момента ни у кого не осталось сомнений, что в СССР начинается новая жизнь.

В том году произошло еще одно событие, основательно, как мне кажется, изменившее сознание людей, которые пришли к власти в моей стране.

26 апреля взлетел на воздух чернобыльский реактор. Замолчать катастрофу не было никакой возможности: свободное от идеологии радиоактивное облако поплыло на запад и пересекло границу СССР через несколько часов после аварии. Все приборы зашкалило, и весь мир пришел в ужас.

Я была в Киеве 29 апреля, снимала, как поливают из шлангов улицы и деревья, прибивая пыль, и никогда не забуду одного бравого старичка, гревшегося на радиоактивном солнышке. Старичок сказал мне так:

— Мы вон фашистов всех перебили, так неужто с радиацией какой-то не справимся…

Чернобыль вошел в мою жизнь очень надолго, в 91-м году мне с помощью друзей-физиков удалось сделать то, что не удавалось ни до, ни после ни одному журналисту в мире: меня сводили на экскурсию и съемку в полностью разрушенный центральный реакторный зал. Стоило это совсем недорого — годовую дозу радиации, разрешенную для профессионалов...

…Что-то все-таки было в этом консервном существовании, кроме денег и ежедневного кино про море в иллюминаторе. Полагаю, простота жизни в замкнутом, но не подневольном пространстве, где каждый стоил ровно столько, сколько стоил.

Один мой приятель, вполне ничего себе московский бизнесмен, когда-то уехал на Сахалин и проходил на плавбазах пять лет. С тех пор он отлично чистит любую рыбу и очень тонко и красиво ее нарезает. Я спросила его, а что вообще там было хорошего. И он сказал:

— Хорошего? Да я до сих пор иногда жалею, что уехал оттуда.

В Москве у него свой магазин и даже ночной клуб на Щелковской.

Плавучего дома, построенного на Адмиралтейском заводе в Ленинграде в 1969 году, больше нет, его разрезали на куски — на морском языке «пустили на иголки» — в сентябре девяносто четвертого в индийском городе Ситалпуре.

Год закончился грустно: в клинике под Парижем умер русский гений Андрей Арсеньевич Тарковский.

Фильм Тарковского, влезший в меня полностью, — «Зеркало». Я знаю «Зеркало» наизусть, но до сих пор смотрю несколько раз в год, замирая от предчувствия счастья и тоски. На второй минуте фильма я начинаю плакать, это повторяется каждый раз, и я ничего не могу с этим поделать, так и сижу с размазанными по щекам слезами до последних кадров, пока идущая через поле Мать с двумя маленькими бритыми налысо детьми не скроется из виду и не останутся только колеблемая ветром зеленая ткань травы и черные стволы деревьев.

Моего младшего сына зовут Игнат в память о мальчике из фильма…