У А.Чехова есть рассказ «Случай из судебной практики». Случай довольно забавный. В Н…ском окружном суде, пишет Чехов, судили некоего мещанина Сидора Шельмецова. Обвиняли его в краже со взломом и в мошенничестве. А также в присвоении титулов. Обвинял товарищ прокурора (так тогда называли заместителей). Вполне ординарный. А вот защищал знаменитейший адвокат, которого «знает весь свет». Правда, Чехов не называет его по имени, но можно полагать, что речь идет о П., слава которого гремела в России в те времена.
Как оказался такой адвокат защитником рядового жулика, автор не поясняет, но по назначению мог и попасть. Исключить нельзя.
Когда товарищ прокурора сумел доказать вину Шельмецова и отсутствие повода для снисхождения — поднялся защитник. «Все навострили уши. Воцарилась тишина», — пишет Чехов. И… полилась дивная речь чародея судебной защиты. «После первых же двух-трех фраз кто-то из публики громко ахнул, и вынесли из залы заседания какую-то бледную даму».
Далее автор приводит пронзительные места из речи адвоката, с волнением в голосе нарисовавшего картину тяжких нравственных страданий подсудимого от незаслуженного обвинения. Речь эта потрясла всех, люди плакали.
Тут не вынес и сам подсудимый. Перебивая защитника, он со слезами обратился к суду:
«— Виноват! Сознаю свою вину! Украл и мошенства строил! Окаянный я человек! Каюсь! Во всем виноват!
И он поведал, как было дело. Его осудили», — скупо завершает рассказ и сам, видимо, растроганный Чехов.
Давайте, однако, разберемся, что здесь забавно. И кто осмеян автором.
Все фигуранты рассказа у Чехова прослезились — даже судья и прокурор. Кроме виновника этих слез — адвоката. Это именно он попал впросак со своей речью, повлекшей неожиданный для него эффект. Это он один выглядит курьезно в финале. А раскаявшийся Шельмецов? Ни слова насмешки над ним у Чехова нет. Потому что он, несмотря на фамилию, пронес в душе вместе с верой затаившиеся в ней до поры понятия добра и зла, греховности и праведности, веления Десяти заповедей. Поэтому Шельмецов — вполне возможный для XIX века персонаж.
А не потешается ли над нами автор уже этого рассказа, принимая нас за простаков? Отнюдь. Подлинную потрясающую историю внезапного пробуждения совести в судебном процессе рассказал Льву Толстому навестивший его в Ясной Поляне прокурор Кони, а писатель положил ее в основу романа с выразительным именем «Воскресение».
Так что скепсис неуместен!
Однако обратимся к вору второму, обещанному в заголовке.
Лет десять назад довелось мне поехать по своей адвокатской надобности в один из районных судов. Зашел в зал, но судья, который был мне нужен, оказался занят в процессе. И пришлось в ожидании перерыва наблюдать происходящее невеселое действо.
Судили вора. Во всяком случае, так утверждал прокурор, обвинявший подсудимого в нескольких разнообразных кражах из рыночных палаток. Как можно было понять из обвинительной речи, улики были серьезными.
Подсудимый, рахитичный и бледный, в убогой кацавейке, сидел на своей скамье в железной клетке под надзором конвоира. Виновным он себя не признавал и нес чушь. Кроме участников процесса и меня, в зале никого не было.
Защищала адвокат Линькова, с которой я был давно знаком. Она была толковым юристом и добрым человеком. Этих двух качеств ей хватало, чтобы заслуженно считаться приличным защитником. Но в этом процессе положение ее было трудным, поскольку она обязана была поддерживать лишенную здравого смысла и перспективы позицию своего клиента.
Кое-как выполнив эту нелегкую и неблагодарную задачу, Линькова сказала суду примерно следующее:
— А теперь мне хотелось бы вот к чему привлечь внимание суда. Вы посмотрите на него. Вся прожитая им несчастная жизнь написана на нем, на его облике и согбенной фигуре. Не только в деле, которое вы читали, но на нем написано, какая ему выпала доля. С младенчества никогда не был сыт, никогда не знал родительской ласки… Говорят, чтобы ребенок нормально развивался, он должен быть восемь раз в день обласкан и обцелован близкими, любящими людьми. А этот — вместо ласки получал только побои и брань. И если стал на дурной путь, так это злая судьба вынудила, а не гниль души. Не гневаться на него нужно, а ужасаться тем слезам и страданиям, которые выпали ему вместо радости человеческой жизни.
По ходу этого вполне правдивого описания выпавшей на долю подсудимого судьбы Линькова постепенно и сама погружалась душой во мрак, который вместо жизни был уделом ее клиента. На глазах ее показались слезы. Не в силах продолжать, она, извинившись перед судом за свое волнение, села и откровенно заплакала, сотрясаясь в рыданиях. Ей принесли воды. Но это не помогло. Тогда судья объявил перерыв, и Линькову повели в канцелярию успокаивать.
Только тут я смог перевести взгляд на подсудимого. Оказалось, тот удивленно наблюдал за переживаниями своего защитника. Когда дверь за нею закрылась, он обратился ко мне и с интересом спросил:
— Чокнутая, что ли?
Это был персонаж уже нашего века. Ни слезы о своей жизни, ни благодарности за доброе слово. Реальный пацан… Конкретный…
И вышел я покурить...
Комментарии