О мракобесии

В последнее время стало популярным использование в полемике термина «мракобесие». Однако значение и сущность данного термина хоть и интуитивно понятны, но не определены строгим научным образом, а значит в какой то мере  покрыты туманом.  В настоящей статье мы делаем попытку прояснить туман, ответив на следующие вопросы: что такое мракобесие? насколько оно опасно? каковы причины, заставляющие людей погружаться в пучину мракобесия? и, наконец, самый актуальный вопрос – существуют ли и каковы методы борьбы с мракобесием?

Толковый словарь русского языка определяет мракобесие следующим образом: «Мракобесие - крайне враждебное отношение к прогрессу, просвещению, науке; обскурантизм, реакционность». БСЭ же вообще не содержит проясняющую статью на данную тему, но, впрочем, там есть определение синонима мракобесия - обскурантизма (от лат. obscurans затемняющий). В Толковом словаре русского языка В.Даля содержится такое определение: "ОБСКУРАНТ - (лат.) враг просвещенья, народного образованья. Обскурантизм, стремленье к поддержке невежества в народе, для гнета его. " Обскурантизм считается научным термином, мракобесие же - скорее жаргонным. Однако хоть настоящая статья и претендует на научность, мы все же будем использовать термин «мракобесие», как более известный читателям. Сама семантика  данного слова («беситься во мраке») проясняет его сущность  лучше, чем БСЭ. 

Итак, проанализировав определение толкового словаря, мы видим, что мракобесы – это те, кто враждебны а) просвещению, б) прогрессу. Примечательно то, что хотя прогресс и просвещение формально независимы, и гипотетически можно допустить, что когда-нибудь просвещенные люди наоборот предпочтут регресс прогрессу, но, все же, исторически сложилось так, что одно неизменно сопутствует  другому. Просвещение приводит к прогрессу, а прогресс нуждается в просвещении. Поэтому на сегодняшний день традиционалисты обычно оказываются врагами науки, а бездари, лентяи и неучи страшатся любых прогрессивных изменений. Поэтому к мракобесам мы вполне можем отнести разного рода фундаменталистов, монархистов, черносотенцев, талибов, мормонов и пр. Можем ли отнести к мракобесам также и тех страшащихся прогресса заурядных обывателей, которые в преддверии бури ведут себя подобно горьковскому «глупому пингвину,  робко прячущему тело жирное в утесах»? Нет, по нашему мнению это было бы неправильно. Мракобесие, как мы убедимся в дальнейшем, предполагает активную и агрессивную позицию. И нет никого резона видеть мракобесов в обывателях, если только их «обывательство» не становится воинствующим. 

Также отдельно стоит рассмотреть вопрос о том, как мракобесие соотносится с религией. Хотя термин «религиозное мракобесие» довольно употребителен, но на наш взгляд такое однозначное сопоставление сегодня уже не актуально. Религия в целом стала терпимее относиться к науке, а, с другой стороны, появилась масса нерелигиозных мракобесов. Фактически, область мракобесия гораздо шире области религии. Поэтому мы вполне можем перефразировать известное изречение Маркса, данное им в знаменитом введении «К критике гегелевской философии права». Маркс писал: «…критика религии есть предпосылка всякой другой критики. Раз опровергнута oratio pro aris et fosis (речь в защиту алтарей и жертвенников)  в защиту заблуждения, скомпрометировано и его мирское существование»[1]. Мы сегодня видим, что критика мракобесия есть предпосылка всякой другой критики, сознание людей должно быть ясным, прежде чем они вступят на путь политической борьбы за свои гражданские права и свободу.  В XIX веке марксизм начал свое движение в массы с критики религии, мы должны начать с критики мракобесия.

Борьба против мракобесия актуальна сегодня уже потому, что именно мракобесие потворствует манипуляции сознанием, с помощью которой осуществляется навязывание людям чуждых им интересов.  Сущность и признаки манипуляции сознанием раскрывает политолог С.Г.Кара-Мурза: «Манипуляция - способ господства путем духовного воздействия на людей через программирование их поведения. Это воздействие направлено на психические структуры человека, осуществляется скрытно и ставит своей задачей изменение мнений, побуждений и целей людей в нужном власти направлении»[2]. Мракобесие, реакционность неизменно предполагает догматизм в сознании, а, как указывает С.Г.Кара-Мурза, «тот, кто хочет построить защиту против попыток манипуляции его сознанием, должен преодолеть закостенелость ума, научиться строить в уме варианты объяснения. Как бы ни был защищен ум догматика его «принципами, которыми он не может поступиться», к нему после некоторых попыток находится ключик, ибо ход его мыслей предсказуем и потому поддается программированию. И догматик, сам того не подозревая, становится не просто жертвой, а инструментом манипуляции… спастись от манипуляции с помощью догматизма и упрямства, просто «упершись», невозможно. Можно лишь продержаться какое-то время, пока к тебе не подберут отмычку. Или не обойдут как не представляющее большой опасности препятствие»[3].  Алогичное мышление, проникнутое враждебностью к научному знанию, делает человека послушной марионеткой в руках манипуляторов. Ведь такому человеку остается только слепо полагаться на чувства и эмоции, и он становится игрушкой в раках нечистоплотных политтехнологов.  Все мы помним, как «демократы» использовали  лозунг «сердцем Россия за Ельцина» - именно тогда, когда честная полемика с опорой на  рациональные аргументы была бы для них смертельна. Если бы они вели дискуссию честными методами, то почти наверняка проиграли бы, напротив - ставка на мракобесие, апелляция к эмоциям вместо разума позволили им одержать победу. К слову сказать, как мы видим сегодня, эта победа оказалась пирровой.

На протяжении периода перестройки в постсоветской России мы наблюдали настоящий расцвет мракобесия. Данное явления можно объяснить по-разному, но в сущности все объяснения сводятся к одному и тому же. Удачно на этот счет высказался  известный социолог А.А.Зиновьев, он называет указанную тенденцию «законом социальной деградации». По мнению Зиновьева, этот закон проявился в регрессивном стремлении части реформаторов во главе с президентом реанимировать некоторые явления дореволюционной России (в основном — российского феодализма), причем, игнорируя при этом социальный закон адекватности. Согласно Зиновьеву, закон социальной деградации заключается в том, что в случае разрушения социальной организации общества вновь создаваемая социальная организация воспроизводит некоторые важные черты социальной организации более низкого эволюционного уровня, исторически предшествовавшей разрушенной. Так в истории России советской социальной организации предшествовала феодальная и было бы удивительно, если бы какие-то явления российского феодализма не стали возрождаться. Закон социальной деградации в постсоветской России проявляется как реанимация православия, дореволюционных названий, обычаев, явлений культуры, идей монархизма и великодержавности и т.д. В значительной мере (если не главным образом) это делается искусственно, сверху. Сами по себе явления дореволюционной России не возродились бы. Они не столько возрождаются, сколько изобретаются вновь. Изобретаются как идеализация (т.е. фальсификация) прошлого в качестве средства против советизма (коммунизма), как отрицание того эволюционного прогресса, какой имел место в советское время. Тут происходит беспрецедентная историческая деградация, буквально падение с вершины прогресса в пропасть прошлого.[4]

К слову сказать, говоря о распространении мракобесия, Зиновьев не ограничивает его рамками только лишь постсоветской России. Рассматривая западный мир в целом, он отмечает как тенденцию современности - тотальное помутнение умов, по иронии судьбы  сопровождающий колоссальный прогресс науки. Современное мракобесие, по мнению Зиновьева,  стимулируется именно достижениями науки. «Интеллектуальная деградация приняла такие формы и масштабы, что можно говорить об особых интеллектуальных болезнях и эпидемиях таких болезней. Расцветают всякого рода мистика. Возрождаются религии. Возникают сектантские учения религиозного типа. Массовый страх истины. Жажда чудес, каких-то нематериальных явлений и т.п. Особенно сильно поражена сфера социального мышления (о социальных явлениях). …Эпоха просвещения закончилась. Началась эпоха мракобесия. И наука служит этому мракобесию. Раньше мракобесие шло от невежества, теперь оно идет от знания. А методы и цели — те же самые. Компьютеры не избавляют от мракобесия, а, наоборот, помогают ему. Они избавляют от ума, примитивизируя интеллектуальные операции и избавляя людей от логических рассуждений» - пишет Зиновьев в своей книге «Идеология партии будущего». О мракобесии «от знания» желающие могут прочитать также в работе Роберта Уилсона «Новая инквизиция»[5].

Выводы Зиновьева основываются прежде всего на наблюдении конкретных исторических событий, однако эти события были вполне предсказуемы. Например, допустимо провести аналогию между перестроечной эпохой на постсоветском пространстве и давно минувшей в веках эпохой итальянского Возрождения, пришедшей на смену периоду Средневековья. Конечно, последние годы существования Советского Союза не могут быть полностью уподоблены мрачному средневековью. Мы здесь согласны с тем же Зиновьевым, неоднократно указывающим на  неадекватность термина «застойные годы» применительно к периоду позднего СССР, характеризовавшемуся значительными технологическими и социальными достижениями. Но застой, несомненно, присутствовал по крайней мере в одной сфере жизни общества – в сфере развития общественной (гуманитарной) мысли. Если при Ленине, исповедующем демократические идеалы,  ограничение свободомыслия в обществе рассматривалось как исключительно временная мера на период диктатуры пролетариата, а внутри партии дискуссии вообще никак не сдерживались, то сталинские «инквизиторы» полностью и навсегда подавили альтернативные точки зрения, не вписывающиеся в русло «генеральной линии». Когда после перестройки «демократы» на какой то период отменили внешнюю цензуру и при помощи современных западных пиар-технологий дискредитировали официальную идеологию, то как результат - в области общественной мысли сложилось состояние умов, подобное описываемому Бертраном Расселом применительно к периоду возрождения в Европе: «Большинство гуманистов сохранило те суеверные представления, которые находили поддержку в античности. Магию и ведовство могли признавать  дурными, но невозможными их, во всяком случае, не считали…. Самыми ревностными поклонниками астрологии были вольнодумцы; она приобрела популярность, какой не пользовалась со времен античности. Первым результатом освобождения людей от церкви явилась не способность мыслить рационально, а их готовность принять любой античный вздор»[6].

Так и наши отечественные мыслители и философские работники после отмены цензуры восприняли «на ура» ранее недоступный им вздор, носящий название «русская религиозная философия». С умным видом бывшие политработники и преподаватели сталинского «краткого курса» стали писать тракты на тему, скажем, «Софилогия (София – премудрость божия) в творчестве имярека такого-то», искренне веря, что в их сочинениях будет хоть капля научности. Диктат мракобесов, с одобрением воспринимаемый правящими демократическими идеологами, стал столь сильным, что даже и здравомыслящие ученые вынуждены были  стыдливо подстраиваться под этот бред. Естественно, все это привело к падению общего научного уровня. А деградация научного уровня в свою очередь отразилась на качестве учебной литературы, нанося непоправимый вред системе образования (О мракобесии в учебниках см. статью А.Н. Тарасова «Невежество и мракобесие»[7]).  Конечно, находились и такие ученые, которые не побоялись вступиться за истину, показав, что «король то на самом деле - голый». Одним из таких людей был профессор Ю.И. Семенов. В своей статье «О русской религиозной философии» он дал достаточно бескомпромиссную оценку этому идеологическому течению конца XIX – начала XX веков, практически сразу же  по возникновении ставшему защитой и опорой самодержавия. Впоследствии наиболее одиозные представители религиозной философии, ведомые ненавистью к советской власти и демократическим институтам, стали пособниками немецкого и итальянского фашизма (Д.С. Мережковский и Б.П. Вышеславцев), но дело даже не в этом. А в том, что как указывает Ю.И.Семенов, «Понятие “религиозная философия” таит в себе явное противоречие. Подлинная философия предполагает полную свободу мысли. Только тот способен стать настоящим философом, кто может поставить под сомнение любое положение, для которого нет непререкаемых авторитетов. Религиозный философ на это, в принципе, не способен. Для него всегда существует набор положений, в правильности которых он не имеет права усомниться. Его мысль всегда заключена в определенные рамки, за которые она не смеет выйти». Поэтому, на наш взгляд, все эти Бердяевы, Булгаковы, Ильины, Флоренские – все они суть мракобесы.  Конечно, это не означает, что в их сочинениях нельзя найти здравые и интересные мысли, но мысли эти подобно крупицам золота растворены в огромном количестве пустого песка. И можно конечно в поисках золотых крупиц подобно древним старателям годами сидеть, скрупулезно перемывая этот песок. Но зачем этим заниматься, когда рядом есть золотые жилы подлинной науки и знания? 

Описывая послеперестроечную вакханалию российских философских работников вокруг русской религиозной философии, Семенов отмечает, что в многочисленных статьях и монографиях на данную тему тысячу раз повторялось мысль: «русские религиозные философы являются великими или даже величайшими, замечательными, гениальными мыслителями, которые на весь мир прославили русскую философскую мысль, что ими был внесен неоценимый вклад в сокровищницу мировой культуры, что ими были сделаны величайшие открытия, которые на много продвинули человеческую мысль, что их труды содержат величайшее, неоценимое духовное богатство, без приобщения к которому невозможно никакое дальнейшее развитие и т. д. и т. п. Единственное, о чем не сообщалось в этих трудах — что же именно открыли русские религиозные философы, что конкретно внесли они в развитие философии. О том, что они гении, утверждалось постоянно. Но ни одна из их гениальных мыслей почему-то никогда и нигде не приводилась»[8]. И тут мы вынуждены полностью согласиться с Семеновым. Спросите, для примера, у поклонников Бердяева: в чем вклад последнего в философскую мысль? В лучшем случае услышите лепетания, что Бердяев мол доказывал в своих трудах глубинные национальные истоки русского коммунизма. Но данная мысль Бердяева выглядит богатой разве что на фоне других белоэмигрантов, считавших Ленина немецким шпионом, а большевиков – кучкой инородцев-заговорщиков, обманным путем захвативших власть в России. Конечно, Бердяев был неплохим публицистом, литературоведом, но этого очень мало, чтобы претендовать на звание философа.

Характерным примером мракобесия является творчество русского религиозного философа П.А.Флоренского. Он не был, подобно другим представителям данного направления, выслан в 1922 году за границу, а достаточно долгое время трудился в России на благо родины, и нам искренне жаль, что в конечном итоге попал все-таки под каток сталинских репрессий.  Человек математического и технического склада ума, талантливый инженер-электротехник, автор учебников, активный участник реализации плана ГОЭЛРО, человек в высшей степени принципиальный – достоинства его можно перечислять и перечислять, если бы не одно «но». Параллельно с истинно научной деятельностью Флоренский писал труды по религиозной философии, где, используя всю мощь своих знаний по точным науками, занимался чистейшим мракобесием, откровенно мороча голову своим доверчивым читателям. Так в своем программном труде "Столп и утверждение истины" Флоренский выдвигает мысль об антиномичности (противоречивости) истины. Причем Флоренский считал, что антиномии, возникающие в уме, свидетельствуют не просто об ограниченности человеческого знания, но и о том, что мы пытаемся наш, земной мир, выдать за истинный, Божественный. Антиномии вследствие этого бледнеют в свете Божественного Разума, и для их устранения здесь, на земле, нужно подчинить разум вере. Идея эта отнюдь не нова для богословия, но оригинальность Флоренского состоит в том, что он поставил своей задачей доказать вышеуказанную мысль в том числе и средствами формальной логики. Доказательство строится даже не с использованием логических парадоксов, а путем привлечения простейшего математического софизма[9], обнаружить ошибку в котором может даже студент первокурсник.  Трудно представить, что такой знаток логики, как Флоренский, случайно допустил подобную ошибку в своих рассуждениях. Здесь — либо следствие самовнушения, либо сознательная хитрость, которая понадобилась автору исключительно для того, чтобы объяснить ряд противоречий в священном писании.

Для того чтобы дать более полное представление о типичных приемах мракобесия  перенесемся уже в постсоветское пространство. Вот, например, книга «Анатомия криминала»[10], найденная нами на книжных развалах Москвы - издательства, правда, не российского, а харьковского, но это слабое утешение, ибо механизм мракобесия на постсоветском пространстве одинаков. Книга представляет собой  исследование по криминологии, осуществленное с привлечение следующих наук: социологии, психологии, …хиромантии, физиогномики, астрологии, ономастики. Увидев такое причудливое сочетание первой нашей мыслью было, что это просто невинная забава, развлечение для  обывателя, коротающего длинные летние вечера где-нибудь на подмосковной даче. Но не так все просто, мракобесие не было бы мракобесием, если бы ограничилось подобной сферой использования, оно метит значительно выше и шире. Книга адресована работникам правоохранительных органов, автор книги представлен читателям как член-кор. Международной Академии информатизации, книга снабжена хвалебным предисловием  ректора Университета внутренних дел МВД Украины, профессора, генерала-лейтенанта милиции,  определяющего гипотезы, изложенные в книги, как «заслуживающие самого заинтересованного внимания специалистов». Каковы же эти  гипотезы? Вот, например, «наука» физиогномика снабжает читателя откровенно расистскими рецептами:  «…нравится кому-то это положение или нет, но едва ли возможно указать на человека с черепом неандертальца как на субъект социально-позитивного поведения. … Увидев в наше время человека с тиками чертами, вы едва ли решитесь доверить ему воспитание своих детей или придете в восторг, если ваша дочь представит его в качестве своего избранника. И будете абсолютно правы. И пусть вас не собьют с толку возражения типа: «Зато душа у него какая…». Подобная формулировка страшна именно своей безаппеляционностью. Потому что хотя и может существовать некая корреляция между внешностью человека и чертами его характера, однако современная наука не имеет достаточно данных, чтобы признать наличие такой корреляции, а тем более считать, что внешность имеет определяющее значение. Здесь же нам уже даются некие практические рекомендации, совершенно необоснованно подкрепляемые ссылкой на научный авторитет. Или вот еще более радикальная рекомендации, которую дает уже другая «наука» - хиромантия: «изогнутый (в профиле) сустав воли и его гибкость указывают на явный конформизм его обладателя…. Естественно, людям с таким типом  большого пальца нечего делать в правоохранительных органах». Как бы вам понравилось, если бы вас выгнали со госслужбы за неправильную изогнутость большого пальца?

А вот пример мракобесия из жизни российской оппозиции. Известный еще по 1993 году оппозиционер, председатель партии «Российское христианское демократическое движение», Виктор Аксючиц в преддверии президентских 1996 года выборов делает свадебный подарок Б.Ельцину,  обрушиваясь на  недавних своих союзников коммунистов с грубой бранью в статье «Коммунизм и христианство. Единство несоединимого и диалектика подмены»[11]. Среди прочих его аргументов есть и такой: «Коммунизм запрещает частную собственность, которая является формой индивидуальной связи человека с космосом (существами, предметами, землей). Это делает неэффективным народное хозяйство и разрушает его, ибо хозяйственная активность призвана реализовывать религиозное назначение человека как хозяина и устроителя земного порядка». То есть мракобесы в мракобесном угаре даже свой талмуд игнорируют: собственность для них теперь – это божественная связь с космосом, им уже наплевать, что в Библии сказано «если хочешь быть совершенным, пойди продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах».

Ранее нами были упомянуты общественно-политические тенденции послеперестроечной российской жизни, способствующие созданию плодородной почвы для распространения мракобесия в обществе. Добавим к ним объяснение, учитывающее стрессовое влияние на людей общественно-политических потрясений.  Стресс был связан с разочарованием в идеалах, крушением надежд (у кого-то эти надежды были связаны с идеалами социализма, у кого-то с идеалами демократии, у кого-то с народничеством). Здесь опять-таки можно провести историческую параллель. Русский философ А.Герцен пережил такой духовный кризис в эпоху реакции наступившей после неудачной революции 1848 года в Европе. Тогда,  после крушения революции, Герцен испытал сильное разочарование в идеалах демократии и республики, в возможности реализации их в Европе того времени. Он написал прекрасную, но немного грустную работу «С того берега», которая явилась прежде всего "протестом независимой личности против воззрения устарелого, рабского и полного лжи, против нелепых идолов, принадлежащих иному времени и бессмысленно доживающих свой век между нами, мешая одним, пугая других".  Роль исторических катаклизмов и потрясений заключается главным образом в том, что они дают толчок к переосмыслению порой самых очевидных истин, отрицанию догм, заставляют человека сделать какой-то свой выбор и в конечном итоге (хотя и не всегда) способствуют продвижению вперед по пути к истине. Сам Герцен так пишет об этом: «После таких потрясений живой человек не остается по-старому. Душа его или становится еще религиознее, держится с отчаянным упорством за свои верования, находит в самой безнадежности утешение, и человек вновь зеленеет обожженный грозою, неся смерть в груди, — или он мужественно и скрепя сердце отдает последние упования, становится еще трезвее и не удерживает последние слабые листья, которые уносит резкий осенний ветер.

Что лучше? Мудрено сказать.

Одно ведет к блаженству безумия.

Другое — к несчастью знания.

Выбирайте сами. Одно чрезвычайно прочно, потому что отнимает все. Другое ничем не обеспечено, зато многое дает. Я избираю знание, и пусть оно лишит меня последних утешений, я пойду нравственным нищим по белому свету, но с корнем вон детские надежды, отроческие упованья! — Все их под суд неподкупного разума»[12]

Как известно, сам Герцен действительно выбрал несчастье знания – и благодаря этому в конечном счете дело его одержало победу. Но он был сильный духом человек, а ведь не все сильны духом. Имеем ли мы право осуждать тех наших соотечественников, которых перестроечный водоворот закрутил и затянул в омут мракобесия? Наверное, когда человек поставлен судьбой в такие пограничные условия, когда рушится все жизненные опоры, и он выбирает блаженство безумия, чтобы найти хоть какие то силы для продолжения жизни, для поддержки своей семьи и своих близких – трудно осудить его за это. Конечно, мы, являясь гуманистами, испытываем простое человеческое сочувствие к таким людям и мы должны прощать им их слабость – мы и прощали - но что мы видим теперь? Наиболее одиозные из этих «слабых духом» потихоньку «оклимались», наладили свою жизнь и вот они уже навязывают свое мракобесие нам, причем делают это в агрессивной манере, проповедуют чего-то там с пеной у рта, зовут нас к смирению, тянут в архаику и т.п. Извините, но в такой ситуации уже не до гуманизма.

Таким образом, мы приходим к выводу, что объяснить мракобесие одними лишь общественно-политическими причинами не удастся – необходимо дополнительное исследование сознания отдельного индивида. Так Бертран Рассел указывал три человеческих импульса, воплощенных в мракобесии, — это страх, тщеславие и ненависть. По мнению Рассела,  цель мракобесия в том, чтобы, направляя эти страсти по определенным каналам, придать им вид благопристойности, поэтому под влиянием мракобесия люди, вместо того, чтобы обуздывать указанные страсти, напротив безудержно им предаются. Не отрицая ценность Расселовской классификации, мы предлагаем более широкий подход и отметим в качестве причин (на уровне сознания индивидуума) следующие:

а) трусость в мышлении;

б) узко-корыстные  и классовые интересы;

в) специфические аспекты глубинной психологии.

Все эти причины взаимосвязаны  и разделять их можно лишь в абстракции. Рассмотрим их подробнее.

«Трусость в мышлении» - это не слишком широко использующийся термин, который  свое время был введен в философскую литературу русским мыслителем И.И.Лапшиным.  Это ключевое понятие, использовавшееся им в психологическом методе анализа. Известно, что в процесс научного познания могут вмешиваться некоторые внешние факторы, и позиция ученого или философа может определяться не только стремлением к объективному нахождению истины, а соображениями политической, экономической или иной конъюнктуры. С этим можно и нужно бороться, вскрывая истинные мотивы научных и философских взглядов. Лапшин отмечает, что трусость в мышлении фактически является деградацией "воли к системе", явлением противоположным самосохранению. Интеллектуальное чувство страха перед противоречием имеет тут явно личную или узко-партийную подкладку у людей, лишенных философского мужества. Борьба с противоречиями и несоответствиями между мыслями и фактами приводит к объективно ценным результатам только тогда, когда продиктована бескорыстным сверхличным мотивом — найти в данной научной теории или философской системе для человечества надежное орудие для постижения и преображения действительности[13]. Однако в первую очередь Лапшин, говоря о трусости в мышлении,  имел в виду нечто более глубокое и, соответственно, его задача была намного более сложной, чем задача разоблачения конъюнктурных мотивов. Трусость в мышлении, в понимании Лапшина, — это не страх перед другими людьми, а перед известными представлениями в нашей собственной душе[14]. Один из примеров трусости в мышлении: когда материализм и религиозные верования в загробное существование души уживаются в одном лице. Такое нелепое сочетание, по мнению Лапшина, может происходить из-за того, что "мы сплошь и рядом боимся логически развивать нашу мысль до конца, предчувствуя, что конечные выводы посягнут на что-нибудь ценное для нас"[15]. Однако, по мнению Лапшина, очень часто такая боязнь является иллюзией и ценностям, на самом деле, ничто не угрожает. И, именно, в полной мере прочувствовав комизм подобных опасений, можно окончательно от них отделаться[16]. Лапшин, как представитель  русской академической философии, стоявшей в стороне от русской общественной жизни, не разбирался в политике и мало принимал участия в политической полемике. Однако даже он не мог пройти равнодушным мимо иных проявления идеологического мракобесия. Так он критикует русского религиозного философа К.Леонтьева, который находил, что невежество народа — гарантия его морального здоровья и его живучести, Леонтьев ставил в пример Китай и предлагал "Россию заморозить". Возможно, Лапшин несколько упрощает взгляды Леонтьева, но вот как в работе "Записки отшельника" К.Леонтьев сам пишет о себе: "Эстетика спасла во мне гражданственность… Я стал любить монархию, полюбил войска и военных, стал и жалеть и ценить дворянство… С той поры я готов чтить и любить так называемую "науку" только тогда, когда она свободно и охотно служит не сама себе только и не демократии, а религии, как самоотверженная и честная служанка царице"[17] Нам представляется, что проблема таких личностей как К.Леонтьев заключается в причудливом сочетании в одном лице таких характеристических типов, которые обычно прямо противоположны друг другу. Недаром Леонтьева называли "русским Ницше". Бертран Рассел же, говоря о Ницше в «Истории западной философии»  прямо указывает, что "Ницше пытался соединить в себе два рода ценностей, которые нелегко гармонируют между собой: с одной стороны ему нравятся безжалостность, война, аристократическая гордость; с другой стороны, он любит философию, литературу, искусство, особенно музыку"[18].

Что такое упомянутые уже узко-корыстные  и классовые интересы, толкающие людей на путь мракобесия, думается, объяснять читателю не надо. Их можно найти практически в каждом случае мракобесия (в той или иной степени, конечно). 

Более сложным является «бескорыстное» (относительно «бескорыстное») служение делу мракобесия.  Известный австрийский психолог Вильгельм Райх, всю свою жизнь посвятивший борьбе с мракобесием, предложил в этой связи термин «эмоциональная чума»[19], характеризующий и в какой то мере объясняющий природу неадекватного человеческого мышления и поведения.  Как истинный врач, В.Райх занимал достаточно бескомпромиссную, но в то же время гуманную позицию по отношению к тем, кого он считал подверженным данному заболеванию. Ведь, по его мнению, не существовало резкой границы между «больным» и «здоровым» индивидом,  т.к. и «здоровый» при определенных обстоятельствах мог иметь тенденцию к иррациональным реакциям. Определяя некоторые типичные области активного дейст­вия эмоциональной чумы, В.Райх отмечал, что это как раз самые важные области человеческой жизни: мистицизм в своих самых раз­рушительных формах, пассивное и активное стремление к власти, морализирование, биопатии автономной жизни, политика партий, семейная чума, садистические методы воспитания, мазохистская тер­пимость к подобным методам или восстание против них, переходящее в преступление, слухи и клеветничество, авторитарная бюрократия, идеология империалистических войн, все, что включает в себя понятие "рэкет", криминальная асоциальность, порнография, ростовщичество и расовая ненависть.

Каковы же признаки «эмоциональной чумы» и как они соотносятся с мракобесными тенденциями в мышлении и действии? Мышление подобного индивида совершенно размыто иррациональными концепциями и определено иррациональными эмоциями; мышление не служит средством достижения верного решения, как в рациональном мире; оно необходимо, скорее, для того, чтобы подтвердить уже существующее иррациональное решение и рационализировать его. Это обычно называется "предрассудком"; но обычно не учитывается, что предрассудок имеет социальные последствия значительной силы, что он широко распространен и практически является синонимом явлений, именуемых "инерция и традиция"; он нетерпим, то есть не терпит рационального мышления, которое может покончить с ним, следовательно, мышление эмоциональной чумы недоступно аргументам; оно имеет свои собственные приемы в своем собственном мире, свою собственную "логику" и именно по этой причине производит впечатление рациональности, не являясь рациональным. В.Райх приводит в пример строгого, авторитарного воспитателя, который для оправдания своих методов  совершенно верно и справедливо укажет на существующую неуправляемость детей. В данных узких рамках его заключение выглядит верным. Если же рационально мыслящий человек объяснит, что эта неуправляемость является результатом именно иррационального мышления в воспитании, то это приведет, естественно, к блокированию мыслительного процесса; именно в этом виден иррациональный характер эмоциональной чумы.

Согласно В.Райху, при здоровом характере мотив, цель и действие находятся в гар­монии; мотивы и цели имеют рациональную, то есть социальную, цель. Мотивы и цели, на основе их прежде всего биологической природы, стремятся к улучшению условий жизни, как своих, так и других людей; это то, что мы называем "социальным достижением".

 При невротическом характере (В.Райх выделяет такой тип характера как промежуточный между здоровым и пораженным эмоциональной чумой индивидом) способность к действию сильно реду­цирована, поскольку мотивы лишены аффекта или противоречивы. По­скольку невротик обычно сильно подавляет свою иррациональность, ему приходится постоянно с ней бороться. Именно это и редуцирует его способность к действию. Он боится позволить себе действовать, по­скольку опасается, что в нем могут проявиться садистические или ка­кие-либо другие патологические импульсы. Обычно он страдает, осоз­навая свою неспособность к полноценному функционированию, однако не проявляет зависти к здоровым индивидам. Его точка зрения такова: "Мне не повезло в жизни, и мои дети должны жить лучше, чем я" Подобное отношение делает его сочувствующим, но бесплодным на­блюдателем жизни. Он не препятствует прогрессу.

 Что же касается индивидов, пораженных эмоциональной чумой, то ситуация здесь совершенно иная. Мотив действия всегда вымышлен, провозглашенный мотив никогда не соответствует истинному, и не­важно, является ли истинный мотив сознательным или бессознатель­ным. Так же не идентичны провозглашенная и реальная цели. Ге­рманский фашизм, например, провозглашал своей целью "сохранение мирной германской нации", но реальной целью — на основе структуры характера - была империалистическая война, передел мира и ничего более. Базовой характеристикой индивида, ведомого чумой, является его искренняя и честная вера в провозглашенные цель и мотив. В.Райх подчеркивает, что невозможно понять структуру характера индивида, ведомого чумой, без серьезного понимания того факта, что он действует под влиянием структурной компульсивности; неважно, насколько благими могут быть его намерения, он может действовать только способом, определяемым эмоциональной чумой; действие по­добного рода настолько же естественно для него, как потребность в любви для генитального характера, но индивид, ведомый чумой, под защитой своего субъективного убеждения не страдает от по­нимания вредоносности своих действий. Мужчина может потребовать опеку над своим ребенком, отлучив его от матери, своей жены, которая была ему неверна и которую он ненавидит; поступая таким образом, он честно верит, что действует "в интересах ребенка"; он не сможет изменить свою точку зрения, даже если ребенок, стра­дающий от разлуки с матерью, заболеет. Этот пораженный чумой отец создаст целую систему рациональных доводов, позволяющих ему поддерживать собственное убеждение, что он действует "исклю­чительно в интересах ребенка"; его невозможно убедить в том, что истинным мотивом его поступка является садистическое наказание матери.

Личность, склонная к мракобесию и мистике, по мнению В.Райха является также склонной к принятию над собой власти диктатуры.  Напротив, научно-рациональное мировоззрение исключает диктатуру и требует осуществления трудовой демократии, осуществляемой бы народом и в интересах народа и движимой естественным чувством жизни и уважением к результатам труда. Предпосылкой создания этой власти являются душевная независимость масс и их способность в полном объеме взять на себя ответственность за общественное бытие и ответственность самим рационально определять характер своей жизни.  Но, как замечает В.Райх, подлинная демократия не является состоянием «свободы», которая могла бы быть подарена, разрешена. Подлинная демократия — процесс непрерывного решения проблем безостановочного развития, процесс новых открытий, формирования новых мыслей и форм жизни. Развитие в направлении будущего оказывается непрерывным только в том случае, если приверженцы прежних институтов и сторонники старых идей, сыгравших свою роль на прежней ступени демократического развития, оказываются достаточно мудрыми, чтобы уступить место молодому и новому, а не душить его, ссылаясь на достоинство или формальный авторитет. Легко понять, что мракобесие, являющееся врагом прогресса и развития,  в принципе исключает подобный сценарий развертывания событий. 

Являясь убежденным сторонником социального прогресса, В.Райх тем не менее не впадал в крайний нигилизм и признавал определенное значение и за  традициями. Но, по его мнению, традиция является демократической, только если выполняет свою естественную функцию, то есть вооружает новые поколения положительным и отрицательным опытом прошлого, давая им тем самым возможность учиться на старых ошибках и не совершать новых ошибок такого же рода.

Традиция становится убийцей демократии, если она не дает молодежи возможности выбора, если она пытается диктовать, что при новых условиях жизни можно рассматривать как «хорошее» иди «дурное». Традиция быстро и охотно забывает, что она лишилась способности оценивать, что же, собственно, не является традицией. В.Райх приводит в пример усовершенствование микроскопа, которое было не уничтожением первой модели, а ее сохранением и развитием в соответствии с более высокой ступенью человеческого знания. Микроскоп времен Пастера был не способен позволить увидеть то, что ищет сегодняшний исследователь вирусов. Стоит только представить себе, что у микроскопа времен Пастера хватило бы власти и тщеславия, чтобы запретить электронный микроскоп! – заключает он.

Идеальные взаимоотношения между поколениями, по мнению В.Райха, возникнут тогда, когда бы молодежь, не опасаясь за последствия такого шага, могла сказать старшему поколению: «Это мы принимаем от вас, так как в этом наследии сохраняются сила и честность, оно все еще современно и способно развиваться, а вот это не можем воспринять, так как оно было полезно и истинно для своего времени, но стало непригодным для нас», — то таково было бы лишь выражение почтения к унаследованному от прошлого, а не ненависти к нему. Такая молодежь должна быть готова услышать то же самое и от своих детей.[20]

Вообще, уже само понятие «прогресс» является мишенью для критики мракобесами. Прикидываясь простачками, они как бы не понимают, что это такое. Между тем, в любом словаре можно узнать, что прогресс – это поступательное движение, улучшение в процессе развития (противоположность – регресс), для которого характерен переход от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному.

Перейдем к тому, что же прогрессивные люди могут противопоставить мракобесию, каковы методы борьбы с ним? Это методы, основанные на:

1) убеждении;

2) использовании  психоаналитической техники;

3) дискредитации в том случае, если иное уже не помогает.

Прежде всего, следует использовать методы, основанные на убеждении - нужно бороться в честной  и открытой полемике с опорой на научное знание и аргументацию. О тонкостях спора написано много книг, но суть рекомендаций сводится к одному и тому же: спор должен вестись по честным правилам.  Ознакомиться с ними можно, к примеру, в книге русского логика С.Поварнина «Искусство спора»[21]. Вот некоторые из этих правил:

а) спорить только о том, что хорошо знаешь, не спорить о принципах, идеалах и пустяках.

б) не спорить без нужды с мошенником слова или с "хамоватым" в споре, а если надо спорить, то быть все время "начеку";

в) научиться "охватывать" спор, а не брести от довода к доводу;

г) всячески сохранять спокойствие и полное самообладание в споре - правило, особенно рекомендуемое;

д) тщательно и отчетливо выяснять тезис и все главные доводы - свои и противника;

е) отводить все доводы, не относящиеся к делу.

Тем не менее, специфика спора с мракобесами состоит в том, что последние обычно склонны к игнорированию научных аргументов и доводов, стиль их полемики основан на попрании законов формальной логики, глумлении над рациональностью, использовании уловок в споре.  С.Поварнин дает в этой связи следующую рекомендацию: «Доказать применение недобросовестного приема - практически очень трудно, так как необходимо доказать наличие ошибки в доказательстве (это обычно легко) и наличие умысла (это очень трудно, так как требует умения «чтения в сердцах»). Поэтому общей рекомендацией является вскрытие ошибок в доказательстве без обвинения участника спора в софизме и недобросовестности». На наш взгляд рекомендация Поварнина хоть и правильная, но излишне мягкая. «Читать в сердцах», конечно, невозможно, но  ведь даже в популярном в то время учебнике логики (с большой долей вероятности можно утверждать, что Поварнин как раз по нему и учился)  профессор В.Минто указывает, что несмотря на невозможность «читать в сердцах», мы все же можем истолковывать действия. В.Минто остроумно замечает "Если нам нужно знать, в чем человек действительно уверен, мы обращаем внимание на его действия. Они служат показателем того, в чем он в данную минуту уверен. …Если кто-нибудь высказывает уверенность в том, что через год будет кончина мира и в то же время снимает дом в аренду на пятнадцать лет, то мы безошибочно заключаем, что его уверенность в истинности его заявления не очень сильна."[22]. Кстати, в том же учебнике В.Минто дает собственную классификацию причин логических ошибок (заблуждений): заблуждение от нетерпения; заблуждение по влиянием удовольствия, доставляемого деятельностью; заблуждение под влиянием чувства; заблуждение под влиянием привычки.

Одним из важнейших спорных вопросов, возникающих  в полемике  между сторонниками науки и мракобесами, является проблема различения научного знания от веры. Мы хотели бы предостеречь рационалистов от поверхностного, шапкозакидательского подхода к данной проблеме. При подобном подходе очень легко попасться в сети, расставленные мракобесами. Рационалисты обычно наивно полагают, что можно поразить мракобесов следующим тезисом: вера - это то, во что мы верим, а знание, это то, что мы достоверно знаем. Однако, на самом деле при детальном рассмотрении, оказывается, что большинство из того, что мы называем знанием, также когда то было воспринято нами на веру. И в определенном смысле нет разницы между представлением в нашем сознании о том, что «Земля – круглая» и о том, что «существуют добрые волшебники». Просто одну информацию мы восприняли на веру со слов школьного учителя, а другую также на веру со слов старшей сестры, когда она в детстве читала нам сказку перед сном. Так в чем же различие и нужно ли оно? Основную причину, вследствие которой необходимо провести четкую грань между верой и знанием, прекрасно сформулировал одни из ведущих философов русской академической философской школы конца XIX – начала XX в.в. профессор А.И.Введенский. Он отмечал, что вера и знание в психологически смысле ничем не отличаются друг от друга. Они различимы логически. "Нужно провести границу между знанием и верой, т.к. у них неодинаковые нравственные права. Нет нравственного права принуждать других людей к исполнению требований, предписываемых моей верой. Во имя веры нравственно позволительно обращаться с требованиями только к тем, кто сам исповедует мою веру. Но нет ничего безнравственного, если во имя требований, предъявляемых знанием, принуждают принимать различные меры против эпидемической болезни и тех, кто совершенно не понимает необходимость этих мер"[23]. После этой цитаты может показаться, что люди науки незаслуженно ущемляют чью-то свободу и самоуверенно  присваивают себе какие-либо права – но это не так.  Дело в том, что у людей науки действительно есть определенные права, но права эти ими не самозвано присвоены, а добровольно делегированы человеческим сообществом. Как бы насмешливо не относился простой обыватель к людям науки, он, тем не менее, доверяет им, и в критический момент рассчитывает именно на их помощь. Эффективно действуя на протяжении истории человеческой цивилизации на благо простого человека, наука совершенно справедливо заслужила это доверие. Именно на этой истории и держится авторитет науки, а отсюда ясно: отличает знание от веры тот факт, что знание получено с использованием исторически сложившегося научного метода и в рамках научного сообщества, а вера – не имеет подобного преимущества. Поэтому на почве научного знания люди неизбежно придут к определенному консенсусу, а на почве веры – «как Бог на душу положит» - пока что мы в основном наблюдаем религиозные войны.

Характерно то, что мракобесы не останавливаются на том, чтобы смешивать понятие «научное знание» и «вера», а смешивают даже такие понятия как «наука» и «религия».  И если в первом случае есть объективные предпосылки к спутанности понятий, то уж во втором случае казалось бы все должно было быть ясно. Ведь в любом учебнике указано, что неизменный признак религии – это вера в «сверхъестественное», и уж по этому то признаку никак религию не спутаешь с наукой. Далее: всем известно что метод науки основан на использовании логики.  В богословской же мысли, возможно, есть своя внутренняя логика и свое диалектическое развитие, но, как указывал И.Лапшин, «для разработки религиозного учения самою его природою положены известные грани чудо, тайна и авторитет (заметим, что речь идет об абсолютных авторитетах, т.к. относительные авторитеты признаются и в науке – при. авт.). Всякий раз, когда богословское мышление близко подходит к этим граням, оно неизбежно умышленно или чаще неумышленно подменяет логику рассудка логикой чувств"[24].  Это только часть из фундаментальных отличий науки от религии, но они как будто не замечаются, вместо этого зачем то вспоминается, что наука не могла бы возникнуть без религии. Это спорное положение, но даже если оно верно – что оно меняет? Указывают также, что очень многие учёные, в том числе великие, были религиозны. Это действительно так (хотя насчет «многих» мы не решились бы утверждать), но надо понимать: они потому и стали великими, что религиозная вера не смешивалась ими с научной деятельностью, и уж, во всяком случае, мракобесами то они точно не были.

Если в процессе полемики  мракобесам не удается дискредитировать науку путем смешения ее с религией, то они пытаются сделать тоже самое путем смешения понятий «наука» и «творчество». Начинают они обычно с философии: так Бердяев утверждал в работе "Смысл творчества": "Философия есть творчество, а не приспособление и не послушание... Философия есть искусство, а не наука... Философия искусство, потому что она творчество… Философия не требует и не допускает никакого научного, логического обоснования и оправдания"[25]. Подобный тезис, не смотря на его крайнюю эстетическую притягательность (кому же из ученых не хочется почувствовать себя творцом)  в корне не верен и достаточно вреден. Ведь, не отрицая творческого момента в науке, надо признать, что между наукой  и творчеством имеются, по крайней мере, три фундаментальных отличия. Во-первых, для философа и ученого обязательно стремление к свободе от противоречий, для художника противоречие может являться средством акцентирования внимания зрителя, средством воздействия на эмоции, на эстетическое чувство. Во-вторых, соответствие данным опыта в науке обязательно. Гротеск и иные подобные приемы в искусстве широко распространены и желательны, так как также служат целям, указанным выше. В-третьих, для науки ясность и отчетливость (в мыслях, понятиях, форме изложения) всегда желательна, а неясность и смутность представляются недостатками[26]. То есть проблема заключается в том, что у науки и художественного творчества принципиально различные задачи.

Не смотря на то, что убеждение и полемика, основанные на использовании логики и научной аргументации являются основными методами противодействия мракобесию, сегодня мы уже ясно видим, что этих методов не достаточно. Двадцатый век дает прогрессивным людям дополнительный инструмент – психоанализ. Концепция  основателя данного метода, З.Фрейда включает в себя важное положение: сознание занимает лишь небольшое место в психической жизни человека; оно само контролируется психическими процессами, которые протекают бессознательно и поэтому недоступны для сознательного контроля. Все психические переживания, сколь бы бессмысленными они ни казались (например, сновидения, бесполезные действия, абсурдные высказывания психически больных и т. д.), имеют определенную цель и «значение» и могут быть полностью поняты, если удастся установить их причины. Зачастую для психоаналитика форма поведения и сообщений имели гораздо более существенное значение, чем то, что рассказывает человек. Слова могут лгать, форма их произнесения не солжет никогда. Она является непосредственным проявлением характера, которое человек не в состоянии осознать. Таким образом, после Фрейда (как указывает один из его последователей В.Райх) психология, которая в процессе вырождения постепенно превращалась в некую физику мозга («мозговую мифологию») или теорию о таинственном объективном духе, вошла в область естественной науки.

Упрощенно метод психоанализа будет состоять в следующем: в выявлении глубинных подсознательных процессов и прикладывании ряда усилий, чтобы данные процессы были осознаны оппонентом, переместившись таким образом из области бессознательного в область сознания. Когда человек начинает понимать и осознавать истинные мотивы собственных поступков и мнений, а также видит, каким образом эти мотивы конфликтуют и входят в логическое противоречие с его декларативными мотивами, то есть немало шансов на  то, что он вынужден будет взяться за «починку» собственного сознания.

Однако необходимо честно отдавать себе отчет в том, что этот процесс является трудным и даже болезненным. В.Райх предупреждает против поспешности в использовании психоаналитических методик. По его мнению, мы на данном пути сталкиваемся с двумя трудностями: 1. Каждый индивидуум носит в себе противоречия, которые нуждаются в индивидуальном осмыслении. 2. Практические аспекты данной проблемы варьируются в зависимости от места и страны и поэтому определяют способ ее решения. Разумеется, по мере накопления опыта мы сможем легче преодолевать препятствия. И, тем не менее, устранить трудности можно только практическим путем. Прежде чем двинуться дальше, нам необходимо условиться о корректности нашей основной формулы и понять истинную природу этих трудностей. Поскольку мистицизм правил человечеством на протяжении многих тысячелетий, мы по меньшей мере не должны недооценивать его, нам необходимо правильно понять его сущность. Нам предстоит доказать, что мы умнее и тоньше, чем сторонники мистицизма – отмечает В.Райх[27].

В крайнем случае, если мы не достигнем того, что оппонент, раскрыв для себя мотивы своих поступков сам «возьмется за ум», то и тогда метод психоанализа оказывается полезным. Здесь мы плавно подходим к крайней мере в методике противодействия мракобесию – противодействию путем дискредитации мракобесных идей, а также непосредственно носителей данных идей. Выявляя истинные мотивы (здесь уже не важно - подсознательные они или сознательные) мракобесов и демонстрируя их обществу, мы можем  существенно продвинуться в деле такой дискредитации. Однако прежде нам нужно определиться с вопросом, не является ли подобная дискредитация слишком суровой мерой? По нашему мнению -  нет.  Ведь мракобесы это по интеллектуальные паразиты, враги человеческого разума, враги рациональности. Они за время существования  человеческой цивилизации не раз пытались надеть на человеческий разум намордник, и не останавливались даже перед  физическим уничтожением всего прогрессивного (так было, к примеру, во времена инквизиции). Мы, естественно, не можем брать с них пример, но мы имеем право (и мало того наш долг в том), чтобы на будущее поставить им твердый заслон. Если для этого понадобится повсеместно дискредитировать их и выставлять их на всеобщее осмеяние – то мы не должны колебаться.   

Чтобы не заканчивать перечисление методов борьбы с мракобесием на устрашающей для мракобесов ноте, отметим, что поскольку мы договорились не ставить знак равенства между религией и мракобесием, то в борьбе против последнего вполне допустимо использовать и религиозную риторику.  В это нет никакого лицемерия, подобным приемом пользовался еще Н.Г.Чернышевский в XIX веке. В романе  «Что делать?» Рахметов пытается вернуть уверенность опустившей было руки Вере Павловне следующей фразой: «…вы вредили делу человечества, изменяли духу прогресса. Это, Вера Павловна, то, что на церковном языке называется грехом против Духа Святого, — грехом, о котором говорится, что всякий другой грех может быть отпущен человеку, но этот — никак, никогда»[28].

Итак, что же мы должны делать? Этот вопрос мы все же оставляем открытым, а в качестве одной из альтернатив закончить статью хотелось  ответом, который на этот вопрос в свое время дал Бертран Рассел: «Нам надо стоять на своих собственных ногах и глядеть прямо в лицо миру — со всем, что в нем есть хорошего и дурного, прекрасного и уродливого; видеть мир таким, как он есть, и не бояться его. Завоевывать мир разумом, а не рабской покорностью перед теми страхами, которые он порождает. … Мы же должны стоять прямо и глядеть открыто в лицо миру. Мы должны взять от мира все, что он может дать; и если это окажется меньше того, что нам хотелось бы, то в конце концов на нашу долю достанется все же больше, чем удалось взять от мира на протяжении всех минувших веков другим людям (Б.Рассел имеет в виду мракобесов – прим. авт). Хорошему миру нужны знание, добросердечие и мужество; ему не нужны скорбное сожаление о прошлом или рабская скованность свободного разума словесами, пущенными в обиход в давно прошедшие времена невежественными людьми. Хорошему миру нужны бесстрашный взгляд и свободный разум. Ему нужна надежда на будущее, а не бесконечные оглядки на прошлое, которое уже умерло и, мы уверены, будет далеко превзойдено тем будущим, которое может быть создано нашим разумом»[29].