Шлепать детей не разрешаю!

Разница между Москвой и Питером, казалось бы, уже исследованная всесторонне, нет-нет, да и удивит вновь, блеснув неожиданной гранью.

Теперь уже бывший питерский детский омбудсмен, симпатичный такой дяденька Игорь Михайлов около года назад прославился следующим высказыванием: «Тем родителям, которые все-таки предпочитают воздействие (физическое. -Т.М.), рекомендую: заведите ремень не очень жесткий, чтобы не отбить ребенку внутренности... Если хотите применять эти методы. Я не рекомендую их применять. Я говорю, если хотите, то лучше не руками». И еще он сказал сильно: «Ребенка надо любить не сердцем, а умом. Чтобы потом стыдно не было». И пояснил: «Мы должны понимать, что воздействие на ребенка - это в известном смысле спектакль. Только родителей наших еще и учить этому надо. Надо еще и методологию возвращать, чтобы родители понимали, что они должны делать».

А вот московский (хотя и всероссийского масштаба) коллега господина Михайлова, метросексуальный адвокат Павел Астахов, ведет совсем другие речи. «Я, - говорит он, - шлепать детей не разрешаю! И в угол ставить - тоже». Свою позицию относительно наказаний для детей он объяснил решением Европейского суда по правам человека, запрещающим шлепки, удары обувью, линейкой, наказанием в виде стояния в неудобной позе и другие меры воздействия. Впрочем, на некоторое смягчение позиции господин Астахов все же пошел, признав, что шлепок не может стать основанием для изъятия ребенка из семьи, хотя «обидный или болезненный» шлепок должен быть основанием для контроля отношений в семье (по-видимому, имея в виду контроль извне). С углом же он явно перегнул. За угол не карают даже в США, где добропорядочный родитель легко может по доносу соседей попасть под арест за оставление дома неприсмотренного ребенка до 13 (в скобках прописью - тринадцати!) лет.

Павел Астахов мудро отказался отвечать на вопрос о том, шлепал ли он когда-либо своего сына, сославшись на то, что речь идет не о его личном опыте, а о его позиции как уполномоченного по правам ребенка. В отличие, кстати, от Игоря Михайлова, опрометчиво (на мой вкус) признавшегося, что «лично вынужден был применять к дочке... но делал так - раз сказал, два сказал, на третий - двинул».

Изумительно контрастные позиции, не правда ли? И, в некотором смыле, символичные для культурного-идеологического расклада, сложившегося сегодня между двумя столицами. Просто «два мира - два Шапиро» какие-то.

И знаете, что особо примечтально, как мне кажется? Насколько ближе всем нам так называемая либеральная позиция, примерно настолько же более аргументированно представлена так называемая консервативная. Ведь, произнося мракобесные по существу речи, Игорь Михайлов затрагивает вполне себе фундаментальные проблемы нашего общества. Вот, к примеру, он рассуждает: «В условиях падения идеологии (ее убрали - мы отказались же от коммунистической идеологии, а взамен ничего не дали) на чем должны держаться морально-нравственные принципы?

Раньше педагог мог давить на родителя с точки зрения исполнения или неисполнения им своего родительского долга. Общественность сразу же подключалась, родитель осознавал свою ответственность, что-то пытался в доме делать, даже если не знал как.

Сегодня родители остались с этими детьми, у которых есть интернет, у которых есть убойное кино из Голливуда с морем крови, кучей костей - все, что хотите. Плюс еще объявлены права человека. И дети понимают, что у них есть какие-то права. Пользоваться, правда, не умеют, но понимают, что уже можно грубить учителям, родителям. И никто им ничего не объясняет.

Мы обсуждаем вопрос, нужно ли после 23.00 бывать детям на улице, и рассуждаем о каких-то правах человека... А почему в условиях семьи я имею право с дочери потребовать, чтобы она пришла до 23.00, а в рамках всего общества мы не можем себе позволить этого?»

И продолжает: «У нас есть орган опеки и попечительства. Необходимо пересмотреть и, может быть, законодательно отрегулировать в каких-то аспектах их деятельность. Это раз. У нас есть комиссии по делам несовершеннолетних. Они работают. У нас есть участковые, их всячески стимулируют.

И, поверьте, можно к этим людям тоже обращаться за помощью. Единственное, что все это надо координировать каким-то образом. У нас все это есть.

Что мы утратили? Вот этот разрыв перехода от одной формации государства к другой, и вот эта вот потеря всего, идеалов, если так можно выразиться, привела к тому, что сегодня потеряно информационное поле. Ведь раньше участковый, живя на вверенной ему территории, общаясь с людьми, мог дать характеристику, пусть негласно, пусть не на бумаге, но кое-когда в оперативном смысле это сильно помогает. В любой семье - и благополучной, и неблагополучной. И можно было вести некий мониторинг этой информации, и предполагать, прогнозировать, где порвется, где там возникает тонкое.

У нас эта система перестала работать... Государство должно вернуться к идеологии. Должно вернуться туда с деньгами, а не думать, что богатые родители создадут такой успешный потребительский спрос, что туда ринутся рыночные структуры. Никогда не ринутся».

М-да... Сложно возразить. Что утратили, то утратили. А взамен зато приобрели Астахова, который провозглашает свое политически корректное кредо в интервью «Известиям».

Астахов не разрешает в угол ставить. А как насчет тайм-аутов? А «стульчик задумчивости» можно? А тряпкой мокрой половой, в постановлении Европейского суда по правам человека не упомянутой?

Как же сложно жить между такими крайностями! И ведь никто, никто не может подсказать действенного способа влияния на целое поколение совершенно бесстрашных и отвязанных детей, которых мы - то ли на радость, то ли беду - воспитали. Нет у них, нынешних школьников, ни сурового, но справедливого Аниськина, ни вызова на совет отряда, ни рубрики «они позорят школу», ни страха перед наказанием, ни ужаса голода и лишений. Ни обязанностей, ни ответственности, ни прилежания.

А ведь человечество до сих пор не придумало никаких иных методов в политике в целом, а не только проводимой в отношении детей, кроме как известная триада «подкуп, шантаж, угроза убийством». Они же кнут и пряник. Они же поощрение и наказание. Они же система сдержек и противовесов.

Они же - во-первых, неприемлемые для меня лично по соображениям идейного толка, а во-вторых, неэффективные. Бить ребенка за проступки нельзя, стыдно, опасно и бесполезно. Наказывать по-иному, - боюсь, тоже. Поощрять за хорошее поведение, с моей точки зрения, - примерно то же самое.

Остается лишь обращение к кантовскому нравственному императиву, теоретически находящемуся где-то внутри этого маленького упрямого существа, - увы, примерно с тем же эффектом, что и обращение к кнуту с пряником.

Меня, девочку из интеллигентной еврейской семьи, кстати, пороли ремнем. Дважды, в глубоком детстве. Ибо провозглашено было, что за вранье буду жестоко бита везде и всегда. С враньем не помогло: я быстро научилась врать по делу и виртуозно. А травма осталась, хотя вовсе не того рода, о которой любят рассуждать современные психологи. Травма состояла в том, что мне на всю оставшуюся жизнь стало так жалко маму, всю ночь навзрыд плакавшую после проведенной ею же экзекуции, что я больше никогда по-настоящему не могла на нее рассердиться, а только обидеться, и никогда не смогла избавиться от стыда и вины в связи с тем, что довела бедную женщину до такого горя. Вот так.

Одна прекрасная учительница недавно осторожно спросила меня, каково это - воспитывать ребенка в семье без, так сказать, э-э-э, устоявшейся системы этическимх норм, вернее свода правил и ценностей, э-э-э, ну в общем, - в нерелигиозной семье? Я по-настоящему глубоко задумалась. И честно ответила. Очень трудно. Каждое утро - все с нуля. С чистого, можно сказать, листа. Вот так-то.

А вы говорите: бить иль не бить? Тут вопрос стоит существенно острее. Любишь ребенка и сердцем, и умом. И зависаешь, как известный осел, между тем и другим. А кончается все это все равно сакраментальным вопросом, быть иль не быть?

Так что быть любящим родителем - это и есть по-настоящему неудобная поза. Лучше б кто-нибудь в угол поставил, право.

А бить не надо, все равно не поможет.