Апология молчаливого большинства

 Очередной «разговор» В. Путина с народом на фоне событий в Москве свидетельствует… пиар-машина Кремля работает по старым схемам. Радикальные группы населения перешли к акциям прямого действия. Власти, похоже, рассчитывают на то, что силовые структуры смогут «разобраться» с ними и никаких политических шагов предпринимать не придется. Этим и объясняется сдержанная реакция «тандема» и мэра Москвы на массовые беспорядки.

Что же касается электоральных последствий происходящего (основной предмет заботы «тандема»), то жесткие действия милиции должны, по замыслу политических стратегов Кремля, еще больше укрепить имидж «сильной власти».

Путин продемонстрировал в своем «разговоре», что его основной базой является т.н. «молчаливое большинство». Бесправные, живущие в тяжелых условиях люди все еще надеются на помощь «сверху». И задача «национального лидера» заключается в том, чтобы поддерживать иллюзию заботы «доброго царя» о народе.

Для активных категорий населения уже очевидно, что дальше «разговоров» дело давно не идет и не пойдет при нынешней системе власти. Но как довести эту простую мысль до «молчаливого большинства»? Идут дискуссии о том, как же его расшевелить.

Выдвигаются различные версии, объясняющие феномен пассивности большинства: традиции «крепостного рабства», «генетическая» неспособность россиян к самоуправлению, темнота и необразованность народа, интеллектуальная лень, тоска по «сильнойруке» и т.д. и т.п.

Все эти теории имеют свою структуру доказательств, но ни одна из них не дает рецепта выхода из ситуации. Из чего следует, что исходные посылки являются ложными. Если теория не дает практического результата, значит — она неадекватно описывает реальность.

Неудача с демократизацией России во многом связана с тем, что не удалось создать соответствующие масштабу задачи «машины культуры». Качество тех «машин», с помощью которых якобы пытались демократизировать Россию, оказалось крайне низким и привело к современному положению вещей. В известном смысле, то, что сейчас происходит в России, нормально, поскольку иначе и быть не могло. Осуществление любого проекта требует применения адекватных инструментов. Для того чтобы забить гвоздь, нужно использовать молоток, а не веник. Иначе результата не будет, а будет сплошное разочарование.

Специфика России состоит в том, что контроль над «машинами культуры» здесь осуществляет государство. Российское государство тотально — в том смысле, что пытается контролировать все сферы общества. Так было при самодержавии, при советской власти, так обстоят дела и сейчас. Государство стремится «производить» подданных по своему образу и подобию. Самодержавная империя имела своим идеалом послушный и бесправный «народ-богоносец». Советское государство занялось созданием «советского человека». Тоже послушного и подконтрольного, но служащего не Богу и его наместнику царю, а компартии, ведущей страну к осуществлению «земного рая», — коммунизма. В обоих случаях люди служили для государства материалом для достижения неких грандиозных потусторонних целей (Третий Рим, коммунизм).

Особенность нынешней нигилистической эпохи состоит в том, что и общество, и элиты разуверились в подобного рода идеологических схемах. Идеалы коммунистического «царства труда на земле» и капиталистического «либерального рая» скомпрометированы. «Коммунизм» востребован здесь и теперь. Люди верят только в материальные блага, в силу денег, а не идей. Духовный нигилизм и примитивный материализм идут рука об руку. Обыватели не верят ни в «демократию», ни в «права человека», поскольку считают их неосуществимыми в условиях России утопиями. «Молчаливое большинство» мирится с бесправием потому, что не имеет опыта жизни в правовом государстве.

Люди просто не понимают, кто защитит их права в условиях тотальной круговой поруки. Власть у того, кто сильнее. И это реальность российской жизни.

Российских «элитариев» устраивает такое положение вещей, поскольку позволяет им монопольно и безнаказанно грабить страну. Они сознательно ломают «машины культуры», низводя «молчаливое большинство» до уровня просто биологических существ, озабоченным своим выживанием.

Американец А. Маслоу в прошлом веке разработал т.н. «пирамиду потребностей». Суть идеи состоит в том, что человек сначала стремится удовлетворить свои базовые физиологические потребности в еде, одежде и безопасности. Затем поднимается на следующую ступень и начинает задумываться о своем социальном статусе. Духовные потребности находятся на самой вершине пирамиды. Большинство россиян расположено на самой нижней ступеньке «пирамиды» Маслоу, и само российское общество приобрело вид «пирамиды»: наверху привилегированное меньшинство, внизу бесправное большинство. Обывателям не до высоких идей. Нужно выживать в буквальном смысле этого слова. Какая тут «демократия» и «права человека»?

  Да, но почему люди не выходят на улицу и не борются за свои права? Здесь сошлемся на один опыт, полученный американским социологом Р. Мертоном в годы Второй мировой войны.

Нечто подобное происходит и в России. Обыватели прекрасно знают, в каком бесправном мире живут. Они и без телевидения в курсе творящегося беспредела. Но власть криминала, сросшегося с ним госаппарата, «крышующих» бизнес «силовиков» (в западный лексикон уже вошло слово krysha, как в 80-х perestroika) кажется им настолько огромной, что борьба представляется заведомо бесполезной. Страх сковывает гражданскую активность населения. И власть, прекрасно это осознавая, различными способами нагнетает этот страх. Во времена «опричнины» в народе «опричников» называли «кромешниками». Из чего следует, что даже средневековый «народ-богоносец» прекрасно осознавал, с какими отморозками имеет дело. «Кромешники» — значит, служители Тьмы, а не Бога.

В России «опричнина» длится уже около 20 лет. В 90-е годы страну терроризировали бандитские группировки, в нулевые и по сей день – перехватившие у бандитов инициативу коррумпированные группы в силовых структурах. Запуганное, поставленное на грань физического выживания большинство вынуждено молчать и «претерпевать в бедствиях», по известному выражению М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Главная проблема оппозиции состоит в том, что в ее рядах нет сильного лидера, каковым был в конце 80-х Б. Ельцин.

Нынешних оппозиционеров регулярно заметают в милицию. Они почему-то этим бравируют и гордятся. Но выглядят при этом не сильными лидерами и героями, а жертвами режима, достойными сочувствия. Им и сочувствуют обыватели… сидя дома у экранов телевизоров, как это делали американские обыватели в опыте Р. Мертона. Пока в стане оппозиции не появится сильный лидер, ни митинги, ни пикеты либеральных энтузиастов не дадут эффекта. «Молчаливое большинство» верит в силу, а не в благие пожелания. К этому его вынуждает ежедневное, полное трудностей бытие, во многом опре